Газета Завтра - Газета Завтра 213 (52 1997)

• Название: Газета Завтра 213 (52 1997)
• Автор: Газета Завтра
• Жанр: Публицистика

---

— Я не согласна, — повторила она еще решительней. — И не думай, что из-за страха смерти. Нет, я не боюсь. Если хочешь, могу доказать это — шагну, не раздумывая. Дело совсем в ином. Просто я поняла меру своего долга.

— Ты хочешь вернуться? — уточнил я.

— Да.

— И слава Богу! Тебе не надо было соглашаться на это с самого начала.

— Ты тоже не уйдешь из этого мира, — сказала она твердо. — И я не стану плакать и рыдать, не стану удерживать тебя за рукав — просто напомню тебе, что ты не имеешь права уходить без меня. Ты слышишь?

Я не отвечал и думал о том, что, конечно, всякий человек должен иметь право на смерть, как и на жизнь. Его надо записать во Всемирную декларацию именно в такой редакции.

— Ты в ответе за меня перед Богом и людьми, — напомнила она. — Или забыл? Посмотри мне в глаза, не отворачивайся. Ты отвечаешь за меня перед Богом и людьми!

Разумеется, я не мог вот сейчас у нее на глазах ринуться “ласточкой” с опоры: эта маленькая женщина владела моей душою… все тридцать пять лет нашей совместной жизни.

И больше никто. Я, действительно, не имею права оставить ее одну в этом мире, мы так не договаривались…

Мы опять присели на корточки и некоторое время сидели молча.

— Ты хочешь вернуться к этой жизни? — спросил я с горечью еще раз.

Мне стало не по себе от одной только мысли, что вот сейчас мы спустимся, пойдем домой, а там будет все по-прежнему: презренные заботы о наполнении живота, прискорбные события, унижающая меня свирепая глупость должностных лиц, вроде того “приятеля”. Шаг с высоты был ах, как нелегок мне! Но когда я представил себе, что мы вернемся… и наступит новый день… воскресенье.

— Это что же, завтра поутру я опять должен идти на рынок за куском самого дешевого, самого плохого мяса…

— Я сама схожу.

— … и торговки будут смотреть на меня с жалостью и пренебрежением? А с понедельника ты будешь собирать справки, чтобы с нас скостили хотя бы на четверть квартплату, потому что мы не в состоянии заплатить за нашу двухкоморочную, крупнопанельную?

— А черт с ними! Авось не выселят из квартиры, — беспечно сказала жена.

— И снова я буду по полгода выколачивать из какой-нибудь газетки или журнала мизерный, смешной гонорар за рассказ или повесть?

— Все это потом забудется — останется только то, что напечатано. То, что ты пишешь, читают по всей России. Тебе этого мало?

— И я опять каждый вечер буду видеть на экране телевизора физиомордии этих прощелыг и прохиндеев, бесстыдников и христопродавцев, рассуждающих о благе России? Особенно того господина с блинообразным лицом и поросячьими глазками. Ведь это он ограбил нас с тобой, именно он, но продолжает так нагло рассуждать…

— Этот проклятый ящик надо разбить, — миролюбиво заметила жена. — Мы его выбросим сейчас же, как только вернемся.

Я понимал, что она не уступит. Мы спускались молча. Оказавшись на земле, я сел на склоне холма и опустил голову.

— Не горюй, — сказала жена, обнимая меня за плечи.

— Нечего было в таком случае и залезать на опору, — уныло упрекнул я ее.

— Ты напишешь рассказ, — возразила она. — О том, как мы с тобой хотели самоубиться, не вынеся этой проклятой жизни. Ты напишешь рассказ, и тебе заплатят гонорар. Мы купим новую пишущую машинку, а то ведь наша совсем старенькая. Я буду перепечатывать твои черновики… И мы закончим, наконец, роман под названием “Новая Корчева”!

Роман этот замучил меня. Наверное, я поставил перед собой непосильную задачу — нарисовать портрет главного героя, коим является сам этот город. Он все время менялся… как кусок остывающего железа… это называется цветами побежалости.

— Я теперь понимаю, что написание романов есть самое достойное занятие на этом свете, — заявила жена. — Все остальное — суета вокруг живота, как ты однажды правильно выразился. Помнишь, как нам было хорошо, когда мы писали “Повесть о снегах”? Я сердилась из-за того, что ты бесконечно правил то одну сцену, то другую… Я не буду больше ругать тебя. Правь, сколько хочешь.

После еще нескольких “а помнишь, как нам было хорошо, когда мы писали вот это”, я покорно встал, и мы пошли домой.

Леонард Лавлинский

С НЕБОМ НЕ СПОРЮ ( стихи разных лет )

* * *

Долго клюет поминальную снедь

Быстрая птица.

Крест на могиле успел потускнеть,

Лак — облупиться.

В небе молитву творит за родню

Истовый прадед.

Миг расставания — дочь хороню -

Сны лихорадит.

Даже не плачу — душа изнутри

Вымерзла в теле.

Экая разница — год или три?

Вскачь пролетели.

Сам костенею в ледовом гробу,

В стуже кристалла.

Толстую крышку ногтями скребу -

Легче не стала.

Сны разгоню — потемнело вверху.

С небом не спорю.

Хлынет гроза, помогая стиху -

Если бы горю!

* * *

Страна есенинских берез,

Ты горестная свалка.

Чертополох везде нарос,

И прах Союза под откос

Летит без катафалка.

Реформы аховы у нас,

Чиновники бесстыжи,

Гребут, как будто напоказ,

И проживает Фантомас

На Клязьме — не в Париже.

А борзописцы и врали,

Чья стая кружится вдали

Над сытым зарубежьем,

Сегодня моды короли

В родном углу медвежьем.

* * *

Свет не видел такого мерзавца:

При любой непогоде в чести.

Но душой бесполезно терзаться

И колючие рифмы плести.

Беспрерывно везет негодяю

Или кожа породы толста?

Сколько зла сотворит, не гадаю -

Верю в тайную милость Христа.

Пусть мерзавец

на редкость вынослив,

И пасует закон перед ним.

Суд Господень -

теперь или после -

Безотказен и неустраним.

* * *

Шевельнулись лозы краснотала.

“Ты русалка?” -

Глубина донская

Этаких красавиц воспитала,

Посуху бродить не отпуская.

Приплыла, стройна и ясноглаза,

Ускользнула

от хмельного предка,

От лихого парня-водолаза,

Что девиц обманывал нередко.

Рулевая или повариха?

На каком рыболовецком судне?

Повествует горестно и тихо

Про свои неласковые будни.

Никакой в рассказе подоплеки,

Кроме тайной силы притяженья:

День-деньской

на пляжном солнцепеке

Загораю до самосожжения.

* * *

Вл. Муштаеву

Где хоровод

кабацких привидений

Расплескивал угарную тоску

С размахом от Парижа до Баку,

Бил зеркала

национальный гений,

Наверно,

мстил пьянчуге-двойнику.

Другая муза вспомнит

(ох, нескоро!)

Удержит нас от пошлого суда,

Избавит моралистов от позора:

“Когда бы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда…”

* * *

В последний день

о чем скорбел Есенин?

Мне в стонах ветра

чудится упрек:

Могил не чтим,

бессмертия не ценим,

Оберегая

утлый свой мирок.

Над городами

нет привольной сини.

Деревья гнутся

в пасмурном плену.

Давным-давно

ушел поэт России,

Глазами выпил

неба глубину.

А на кусту рябиновом

багряно

Скопленье ран открылось

ножевых.

Таков поэт.

Он сам живая рана

Родной земли.

Всегда среди живых.

* * *

Когда свободу кровью замесили

Стоящие у власти торгаши,

И дно крушило ценности России -

Что делалось внутри твоей души?

Зачем скрывать? Немалая разруха

Происходила и внутри меня.

Сиял однако Храм Святого Духа,

Незыблемое таинство храня.

* * *

Убийца без нажима выбрал путь.

Обычный парень.

Даже не из пьяниц.

Расстрел толпы не повредил ничуть

Его здоровью.

Шуточки. Румянец.

Ответы в точку на любой вопрос.

Расхожих истин полная обойма.

Не барахлит и мышечный насос,

А гонит кровь,

стуча бесперебойно.

* * *

Царствуй, Господи,

в силе и славе!

И сограждан моих замири:

Там, на юге, обстрел до зари -

Может, я и молиться не вправе?

Там война. Боже мой, посмотри:

Дверь оторвана — кровь на двери.

Труп мальца

в придорожной канаве.

Остов храма чадит изнутри.

Вместо улиц, давно пустыри.

Помоги исцелиться державе!

* * *

Никому не плавать в этом озере.

Здесь о прошлом годе, в холода,

Мученицу-совесть заморозили

И умчались вихрем господа.

Захворало дно по вашей милости.

Беглецов растаяли следы.

Но из мертвой заводи не вылезти:

Вместе дышим ядами среды.

* * *

Хмуро московское небушко.

Осень. Распад. Неуют.

Встретились парень и девушка,

Жвачку в обнимку жуют.

Чахнет природа и куксится.