Иван Тюленев - Через три войны

• Название: Через три войны
• Автор: Иван Тюленев
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

"Добрыня" тащился как черепаха. Стояла летняя пора, мелководье, и капитану на мостике приходилось глядеть в оба: путь преграждали перекаты, крутые заструги, посреди реки белели косы-завалихи. Как ни плелся наш пароход, мне казалось, что быстроходнее его нет на Волге. Но вот позади нас появился сначала дымок, а потом силуэт "Амазонки", трехпалубного заднеколесного парохода, очень легкого на ходу. Ближе к носу у него торчали две узкие трубы, из-за чего он получил у волгарей прозвище "коза". Расстояние между нами быстро сокращалось. Наконец "Амазонка" догнала "Добрыню". Пассажиры "Амазонки" не то дружески, не то с насмешкой махали шапками и котелками. Мне было обидно за наш пароход...

Последний поворот реки - и взору открылся широкий плес, упирающийся в высокий гористый берег. Жигули! Пассажиры высыпали из кают на палубу.

Рядом со мной стояли Ефим и Сергей. Они вполголоса разговаривали.

- Приедем в Астрахань, сядем на другой пароход и через день будем в Мумрах, - говорил Ефим.

- А в Мумрах что делать будем? - спросил Сергей.

- Как что? Пойдем прямо к Ивану Елкину и к Леонтию Тюленеву, будем с ними рыбачить.

Речь шла о наших дальних родственниках, которые еще в 1900 году уехали из Шатрашан и поселились в Мумрах.

- Ничего, Сережа, - успокаивал товарища Ефим, - устроимся в Мумрах не хуже других.

Я уснул крепким сном на чистом волжском воздухе. Когда проснулся, утренняя заря уже согнала с реки туманную дымку.

Пароход стоял у большой пристани. Брата не было, он ушел в город за хлебом. Сергей готовил завтрак.

- Где стоим? - спросил я.

- Самара, - коротко ответил Сергей.

- А Самара больше нашего Симбирска? - поинтересовался я.

Сергей пренебрежительно хмыкнул:

- Сравнил! Самара - один из крупнейших волжских городов, через нее проходит железная дорога в Среднюю Азию до самого Ташкента. А Симбирск что? Дыра!

Мне даже обидно стало.

- Поди ты! Симбирск - губернский город.

- Что ж что губернский, а по сравнению с Самарой дыра...

Вернулся Ефим.

- Ну и дороговизна, - возмущался он. - Ни к чему подступиться нельзя! Ходил, ходил по базару, так ничего и не купил, кроме ситного.

Пароход дал второй гудок - и снова тяжелая волжская вода, чайки за кормой.

В Астрахань мы прибыли на пятый день. Меня поразили гомон и толчея на пристанях, вереница пароходов, курсировавших между Астраханью и Форпостом, множество рыболовецких подчалков в затоне "Балчуг".

До поселка Мумры добирались на двухпалубном пароходе общества "Братья Фадеевы".

Поселок Мумры расположен на протоке недалеко от главного русла, по которому шли суда на двенадцатифутовый рейд Каспийского моря. На промыслах в весеннюю и осеннюю путину работало до полутора-двух тысяч рабочих. Поэтому в поселке собиралось много пароду.

Рыбаки днем и ночью, в любую погоду выезжали на лов и не всегда возвращались с удачей, чаще всего из-за ветхих суденышек, которые не позволяли уходить далеко в море. А если и выдавался хороший улов, все равно приходилось сдавать его за гроши хозяину.

Сначала я стал рыбачить, а потом нанялся матросом, ходил в море на лов белуги.

Навсегда мне запомнился первый выход на путину. Словно было это вчера, ясно вижу нашего работягу "Баклана". Пять суток, не снимая парусов, шел он к Апшеронскому полуострову.

Давно уже прошли рыболовецкий базар, миновали и двенадцатифутовый рейд. Впереди еще более трудный путь. Нужно пройти мимо Двух Братьев - так называли рыбаки подводные утесы, обогнуть Бирючью косу, глубоко вдававшуюся со стороны калмыцких степей в Каспийское море.

За рулем стоял лоцман Егор Бакулин.

Выбор места для установки снастей, особенно при лове белуги, имеет первостепенное значение. Опытный моряк и рыболов, Бакулин знал самые выгодные участки. Он не раз ходил на этот промысел и теперь, стоя за штурвалом, взял определенный, ведомый только ему курс. Его помощник измерял глубину, определяя дно моря. Когда прошли линию Баку - Красноводск, Бакулин приказал бросить якорь. Здесь решено было утром ставить снасть.

Рано утром вся команда - девять человек - была на ногах. Погода выдалась тихая, безветренная. Мы снялись с якоря, подняли малый парус на фок-мачте. Бакулин перекрестился и сам бросил в море первый якорь с маяком, который определял начало выставленного порядка снастей.

На малом ходу стали выматывать снасть с востока на запад. Каждый делал свое дело: кто выбрасывал снасть, кто якорь, и к десяти часам мы благополучно выставили снастей десять - двенадцать километров.

На следующий день на тихой глади моря появились тюлени. Бакулин довольно потирал руки:

- Ну, братцы, с богом, поезжайте проверять снасть. Уверен, что улов богатый. Смотрите, тюлени играют - верный признак, что место мы выбрали хорошее.

Спустили шлюпку на воду и пошли на веслах. За старшего на лодке был помощник Бакулина Кириллов, тоже опытный моряк и рыбак.

Проверили добрую половину участка, а рыбы в сетях не оказалось. Мы приуныли, потеряли надежду на улов, и вдруг Кириллов заговорил тихо, словно боясь кого-то вспугнуть:

- Ребята, осторожнее, есть рыба, и, ей-ей, немалая!..

И действительно, мы подобрались к крупной белуге, висевшей нa двух стальных крючках. Чтобы не упустить ее, дать успокоиться, стали искусно выбирать снасти, а затем ударом багра оглушили рыбину. Ну и крупная же нам попалась белуга, метра два длиной!

Весенняя путина оказалась очень удачной. Мы доставили хозяину более пятисот пудов рыбы.

А осенью я снова ушел в море. На этот раз лоцман Бакулин избрал для лова новый участок, в районе так называемого "Синего морца", на Северном Каспии.

Однажды я стоял на вахте. Мы плыли вдоль берегов Дербента. Небо было ясное, но Бакулин часто выходил из каюты, подозрительно посматривая на северо-восток.

- Ветер крепчает, - сказал он мне, - быть шторму.

Я не увидел ничего грозного в маленькой тучке на горизонте. Но Бакулин хорошо знал направление ветров и без барометра умел предугадать шторм.

Отстояв вахту, я ушел в кубрик отдыхать. Не прошло и двух часов, как разразился сильный шторм. Мы выскочили наверх, быстро положили паруса и бросили якорь. Невдалеке чернел берег. Судно, как перышко, бросало на волнах. Ветер крепчал. Канат натянулся как струна. И вдруг его точно ножом отрезало. Судно накрыло волной и быстро понесло к берегу. Оно сильно накренилось на борт. Чего доброго, и на берег не успеет выбросить - пойдем ко дну. Мы кинулись ко второму якорю. Эти несколько минут, пока якорь не соскользнул в бушевавшую воду, показались нам вечностью.

Опасность миновала. Мы забрались в каюту, на чем свет стоит ругая хозяина за то, что он, жадюга, который уж год не меняет старые канаты.

- Наживается на нашем горбу, а нас на гибель посылает!

Долго мы ругали хозяина. Давали себе зарок больше у него не работать. Но скоро наш пыл охладел. Другой работы не было, и мы продолжали ходить в море на старой посудине с гнилой оснасткой.

Я полюбил море, оно закалило меня. Из тщедушного подростка я стал здоровым, раздавшимся в плечах парнем.

В Мумрах у меня появилось много друзей. Особенно я сдружился с Дмитрием Кавезяным, который был намного старше меня. Этот скромный, тихий человек был душой поселка. Говорили, будто живет он по чужому паспорту, так как замешан в событиях девятьсот пятого года.

Другой мой товарищ - Костя Феногенов - весельчак и песенник. Он любил напевать под саратовскую гармонь: "А я, Ванька-демократ, своей жизни я не рад". Как-то я спросил Костю, что означает эта припевка. Объяснить он мне ничего не смог. Сказал только, что слышал ее в Саратове от одного человека, которого потом сослали в Сибирь.

По вечерам в свободное от работы время рабочие и работницы часто собирались вместе. О чем бы они ни говорили, разговор возвращался к одному: сколько ни работай, как ни гни спину на хозяина-подрядчика, все равно из кабалы не вырвешься. И выходит, что труд у нас на промыслах - каторжный. Находились смельчаки, которые говорили: надо объединиться и потребовать у хозяина прибавки. Другие резонно замечали:

- Забыли девятьсот пятый, что тогда получили за такие же требования рабочие и крестьяне?

На этом наши разговоры кончались. А тот, кто вслух высказывал подобные мысли, через день-два исчезал с промысла. Подрядчик, вербовавший рабочих на промысел, был связан с полицией. Да и кроме него было немало соглядатаев, которые, как ищейки, шныряли среди нас, доносили хозяину и полиции о смутьянах.

* * *

Пять лет проплавал я на Каспии. В 1913 году вернулся в Шатрашапы, где мне предстояло призываться на военную службу.

Из Симбирска в родное село меня подвез односельчанин Бурмистров. Дорогой он сообщил скорбную весть: я остался сиротой...

- И надо же случиться такому, - рассказывал он. - Отец твой и мать померли в один день. Сказывают, будто от чумы. Но что-то не верится... Батька твой, Владимир Евстигнеевич, после тюрьмы часто хворал. Мать тоже... Я так думаю - это нужда и горе загнали их в гроб.