Астрид Линдгрен - Мадикен

• Название: Мадикен
• Автор: Астрид Линдгрен
• Жанр: Детская проза

«Мадикен». Повесть. Впервые на шведском языке: Lindgren A. Madicken. Stockholm, Rabén-Sjögren, 1960. На русском языке впервые (перевод И. Стребловой): в Собрании сочинений Астрид Линдгрен. Т. 2. СПб.: Изд-во «Атос» и «Библиотека „Звезды“, 1994. Перевод выполнен по шведскому изданию 1979 г.

„Мадикен и Пимс из Юнибаккена“. Повесть. Впервые на шведском языке: Lindgren A. Madicken och Junibacken Pims. Stockholm, Rabén-Sjögren, 1976.

Впервые на русском языке (перевод И. Новицкой) в книге: Линдгрен А. Мадикен и Пимс из Юнибаккена. М., Детская литература, 1990.

Новый перевод И. Стребловой впервые опубликован в Собрании сочинений Астрид Линдгрен. Т. 2. СПб.: Изд-во „Атос“ и „Библиотека „Звезды““, 1994. Перевод осуществлен по первому шведскому изданию.

Л. Брауде

---

— Что за страсть такая? — говорит он. — Никак ты с кем-то сражалась?

— А что? Разве заметно? — спрашивает Мадикен.

— Заметно, — говорит дядя Берглунд, и это сущая правда.

Нос у Мадикен покраснел и распух, как картофелина. Ее даже трудно узнать, потому что она совсем на себя не похожа.

Дядя Берглунд ведет девочек в свой кабинет.

— Я ведь думал, что лечиться ко мне придет Лисабет. По крайней мере, мне так сказала ваша мама.

— А что, мама вам звонила по телефону? — спрашивает Мадикен с тревогой в голосе.

— Звонила. И всего лишь три раза, — отвечает дядя Берглунд.

— Ой! — вскрикивает Мадикен.

— Ой! — вскрикивает Лисабет.

— Мама не знала, куда вы подевались, — говорит дядя Берглунд. — Она уже беспокоилась, живы ли вы вообще.

— Да уж живы, конечно, — бормочет пристыженная Мадикен.

Дядя Берглунд усаживает ее на стул и засовывает ей в обе ноздри толстые ватные тампоны. Лисабет смотрит на нее и заливается хохотом.

— С ума сойти, Мадикен! — говорит она. — Ты стала как улитка. Вон у тебя белые рожки торчат.

Но после этих слов Лисабет замолчала, потому что подошел дядя Берглунд и полез ей в нос маленькими смешными крючочками. Это было не больно, но ужасно щекотно. Сначала он полез в правую ноздрю, потом в левую, потом опять в правую.

— Припомни, пожалуйста, в какую ноздрюльку ты засунула горошину! — просит дядя Берглунд.

— Вот в эту, — говорит Лисабет и показывает на левую.

Дядя Берглунд еще раз сует ей в нос свой крючок и вертит туда и сюда, так что Лисабет становится совсем невтерпеж от щекотки.

— Чудеса, да и только! — говорит наконец дядя Берглунд. — Но горошины там нет как нет!

— Конечно же нет! — говорит Лисабет. — Она же выскочила, когда мы подрались с Маттис, раз — и нету!

В этот вечер Мадикен и Лисабет никак не могут уснуть. За день столько всего случилось, и обо всем надо поговорить, лежа в постели!

Конечно, им немножко попало, когда они вернулись домой, но не так чтобы слишком. Мама была рада, что они не совсем заблудились и в конце концов нашлись, а папа только и сказал:

— Сейчас мы девочек быстренько в щечку чмок, потом надаем шлепок, и сразу в постель и спать!

На самом деле девочек только почмокали и уложили в постель без всяких шлепок, а вот спать у них никак не получается, хотя лампа в детской давно уже погашена.

— Можно, я приду к тебе в кроватку? — спрашивает Лисабет.

— Иди. Только смотри, осторожно! Не задень меня по носу, — говорит Мадикен.

Лисабет обещает лезть осторожно и крадучись перебегает из своей кроватки к Мадикен.

— Можно, я лягу головой тебе на плечо? — спрашивает она.

— Можно, — разрешает Мадикен.

Она любит, когда Лисабет кладет головку ей на плечо. Тогда ей кажется, что она совсем большая, а Лисабет очень маленькая, и от этого у нее теплеет на душе.

— Надо бы этой Маттис дать по мордасам, — говорит Лисабет, которая сегодня усвоила несколько новых слов.

— И Мии тоже надо бы дать по мордасам, — говорит Мадикен.

— Каттегоритчески! — говорит Лисабет. — А что, она и в школе такая же дурочка?

— Да вроде того, — говорит Мадикен. — Почти совсем дурочка дурочкой. Можешь себе представить, что она один раз сказала, когда учительница спрашивала нас по Библии?

Нет, Лисабет не может себе представить.

— Понимаешь, там было про то, как Бог создал первых людей. Это было в Эдемском парке. И вот, значит, Мию вызвали рассказать, как он это сделал. Так знаешь, что она сказала?

Нет, Лисабет совсем не знает.

— Она и говорит: «Бог навел на человека крепкий сон, а потом взял ведро и создал женщину»[5].

— А разве не так? — спрашивает Лисабет.

— Ну, знаешь! Ты точно такая же дурочка, как Мия. Он вовсе не ведро взял!

— А что же он тогда взял? — спрашивает Лисабет.

— Да ребро же!

— А откуда он взял ребро? — допытывается Лисабет.

— Ну, почем я знаю! Так написано в Библии. Там же в парке было много зверей, вот он и взял ребро у кого-нибудь!

— А как же тогда зверь? — спрашивает Лисабет.

— Ну, почем я знаю! В Библии об этом ничего не сказано.

Лисабет задумалась над этой историей, а подумав, сказала:

— Надо дать этой Мии по мордасам!.. Выдумала тоже — ведро! Вот уж дурочка!

И девочки дружно решили, что Мия — дурочка. Но тут вдруг Мадикен вспоминает, какое страшное слово сказала Мия. И Мадикен приходит в совершенное отчаянье. Мадикен, конечно, согласна, что Мия заслужила получить по мордасам. Но какой ужас, что ей суждено попасть в ад! И все из-за того, что Лисабет запихала в нос горошину! В сущности, во всем виновата горошина. Иначе они с Лисабет не пошли бы в гости к Линус Иде, и не было бы никакой драки, и Мия не сказала бы такого ужасного слова. Когда Мадикен растолковала сестре, что к чему, та заойкала: «Ой-ой-ой!»

Пораженные ужасом девочки притихли. Обе не знают, как тут быть и как помочь такому горю.

— Давай попросим за Мию прощения у Бога, — говорит Мадикен. — Может быть, это поможет. Сама она вряд ли догадается…

Мадикен и Лисабет складывают руки для молитвы — надо же как-то спасать Мию!

— Милый Боженька, прости на этот раз Мию! Прости ее, пожалуйста!

А Мадикен добавляет:

— Милый Боженька, она ведь, может быть, не нарочно так сказала. А впрочем, по-моему, она и не говорила «чертова кукла»… Вообще-то она, кажется, сказала «черная кукла».

Кончив молитву, девочки почувствовали облегчение. Мия была спасена от вечных мук, и теперь настала пора спать.

Лисабет крадучись перебегает к себе в кроватку. Мадикен осторожно ощупывает свой нос. Как будто бы он стал немного поменьше. Это тоже приятно.

— А ведь сегодня был очень интересный день, — говорит Мадикен. — И если хорошенько подумать, то все только благодаря твоей горошине.

— Вот видишь! Значит, я удачно сделала, что ее запихала, — говорит Лисабет. — Это если хорошенько подумать.

— Да, — соглашается Мадикен. — А если бы ты запихала и другую горошину во вторую ноздрю, то было бы, наверное, еще в два раза интереснее! Ха-ха-ха!

Но Лисабет уже совсем засыпает, и ей не хочется больше ничего интересного.

— Знаешь что, Мадикен, — говорит она сонным голосом. — В моей школе у детей только одна ноздря.

И тут засыпают обе — и Лисабет, и Мадикен.

МАДИКЕН ПРОВЕРЯЕТ СВОИ СПОСОБНОСТИ К ЯСНОВИДЕНИЮ

Мама почему-то не очень любит, чтобы Мадикен ходила в гости к Нильссонам. А для Мадикен их кухня — самое любимое место. Однажды она слышала, как папа говорил маме:

— Не мешай ей туда ходить! Я хочу, чтобы мои дети знали, что люди бывают всякие. Может быть, это их убережет от высокомерного отношения.

Поскольку это было сказано не для ее ушей, Мадикен не смогла спросить у папы, почему ее надо уберегать от высокомерного отношения. Скорее всего, папа имел в виду, что не надо сердиться на дядю Нильссона, если он по субботам бывает пьяный. Мадикен на него не сердится, ведь и он тоже хорошо к ней относится и называет «милой Мадикен из Юнибаккена», и дядя Нильссон никогда не обижает ни тетю Нильссон, ни Аббе.

— Недаром ведь «Люгнет» значит «отдохновение», вот я и хочу, чтобы мне тут хорошо отдыхалось, — говорит дядя Нильссон, укладываясь поудобнее на кухонном диване. — Нельзя же все время трудиться да трудиться, когда-то можно и отдохнуть!

Тетя Нильссон почти всегда понимает, что дяде Нильссону когда-то нужно отдохнуть, и только изредка отказывается его понимать. Когда приезжает мусорщик, тетя Нильссон не хочет сама вытаскивать мусорную бочку к калитке. Тут уж приходится дяде Нильссону приложить руки. Он это очень не любит, и потом долго отлеживается на диване и не разговаривает с тетей Нильссон. Уставясь в потолок, дядя Нильссон горько жалуется, ни к кому не обращаясь:

— Казалось бы, я домовладелец и хозяин усадьбы, а должен сам таскать мусорный бак через весь двор!

Зато когда дядя Нильссон заводит граммофон и танцует с тетей Нильссон, а Аббе лепит крендельки и по всей усадьбе разносится аромат горячего печенья, тогда у них на кухне бывает очень приятно. Правда, Альва, которая иногда заходит в Люгнет, чтобы забрать Мадикен, говорит, что в жизни не видывала более захламленного и грязного дома. А, впрочем, много ли домов перевидала Альва? В чем-то она, наверно, права — ведь Нильссоны действительно не метут пол и не моют посуду без крайней надобности. Но Мадикен считает, что в общем-то у них все выглядит вполне прилично. Полки украшены расшитыми подзорами. Тетя Нильссон сама вышила на них крестиком красным по белому надписи: «Порядок во всем», «Всякой вещи — свое место», а на самом длинном: «Солнце в небе и доме, солнце в сердце и душе».

— Вот как-нибудь соберусь их постирать, — говорит тетя Нильссон. — Тогда виднее будет, что на них написано.