Павел Дворкин - Годы, вырванные из жизни

• Название: Годы, вырванные из жизни
• Автор: Павел Дворкин
• Жанр: Биографии и Мемуары

Дворкин Павел Саломонович.

Арестован 23 февраля 1938 г. НКВД по Алма-Атинской обл.

Приговорён: ВК Верховного Суда СССР 8 мая 1939 г., обв.: 58-7, 58-8, 58–11 УК РСФСР. Приговор: 15 лет ИТЛ.

Реабилитирован 12 января 1955 г. ВК Верховного Суда СССР за отсутствием состава преступления.

---

— Какие из вас большевики, если вы не можете выдержать пыток и оговариваете себя и других. Уведите их — приказал он.

Оба они были впоследствии расстреляны.

Среди этапников были и уголовные преступники, рецидивисты. Они угнетающе действовали на нас своим похабнейшим лексиконом и наглой распущенностью.

В Котласе нас выводили за зону на работы. Мы грузили прессованное сено на баржи Северной Двины. Работа была не тяжелая, время теплое — июнь, и все, после томительного пребывания в тюрьме, допросов и издевательств, охотно работали на воздухе, разминали застывшие мышцы. Вечерами мы выходили из бараков, собирались группами и хором пели русские и украинские песни. Особенно выделялся мощный голос Буценко, человека, обладавшего богатырским сложением. Пели стройно, и ветер уносил куда-то вдаль, в тайгу, в тундру песни, льющиеся из глубины сердец. Больше всего исполнялись песни: «Закувала та сива зозуля», «Ревут и стогнут хвыли», «Прочь осенние думы» — Леси Украинки «По пыльной дороге», «Ермак» и другие. Со стороны можно было подумать, что поют это не узники, а боевые солдаты.

Находясь на этапе, почти все начали писать жалобы во все инстанции, вплоть до Президиума Верховного Совета СССР и самого «вождя народов» на необоснованность приговоров. Но на все жалобы следовал один штампованный ответ: «Осужден правильно», и точка.

Вскоре из бараков нашего блока начали вызывать людей и уводить в другую зону. Готовился этап в Воркуту. Но об этом мы узнали вечером, когда нам удалось через проволоку переговорить с этими товарищами. Везти должны были их на пароходе по Северной Двине мимо Архангельска до Нарьян-Мара, а оттуда пешком до Воркуты. В тот год только началось строительство железной дороги Ухта-Воркута. Каждого из нас занимала одна мысль: а куда же направят нас? Прощание с товарищами, уходившими в этап, было скорбное. Многие плакали, отчетливо представляя себе всю тяжесть пребывания в заключении на Крайнем Севере и в Заполярье. Все вокруг было сурово: и природа, и люди, которым была вверена наша судьба.

Однажды кто-то вошел к нам в барак и сообщил, что в Котлас прибыл «Московский этап». Все высыпали из бараков, чтобы посмотреть, нет ли среди прибывших друзей, родственников, узнать московские новости. Этапных ввели в нашу зону. В первой колонне этапа я узнал бывшего замнаркомвнутдела НКВД Казахстана майора Володзько Павла Васильевича, который подписывал ордер на мой арест. Должен сказать, что никакой злобы я почему-то не почувствовал к Володзько, т. к. был уверен, что подписывал он эти ордера с большой душевной травмой. Он был лишь «топором» в руках других.

Когда все разошлись по баракам, ч подошел к Володзько. Он, не ожидая встречи, немного растерялся.

На мой вопрос, какими материалами он располагал для моего ареста, он ответил: Никакими». Меня арестовали по приказанию наркомвнудела Казахстана Реденса. Этот Реденс прибыл в Казахстан из Москвы в июне 1938 г. по поручению Берия и начал громить партийную организацию. Он арестовывал всех ответственных работников, начиная от секретарей ЦК и кончая работниками милиции. Володзько рассказал мне, что на вопрос, как быть, если нет оснований для ареста, Реденс ответил:

— Нужно бить беспощадно, тогда будут сознаваться.

В 1939 году Реденс, Володзько и некоторые другие палачи были вызваны в Москву и арестованы, якобы за перегибы. Реденс был расстрелян, Володзько осужден на 15 лет. Так Берия расправлялся со своими подручными, чтобы опустить концы в воду.

Володзько отправили в Воркуту и, как я узнал потом, умер здесь от болезни.

Несколько дней спустя и наш этап в количестве 400–500 человек был погружен на пароход, который доставил нас в Усть-Вымь на реке Вычегде. Здесь нас выгрузили, окружили конвоем, собаками и доставили в небольшой лагерь, расположенный в 2 километрах от пристани «Вогвоздино», где стояло несколько старых бараков летнего типа, построенных из жердей. Печами служили бензиновые бочки, нары двухъярусные. Усталые, мы вытянулись на голых досках, но уснуть не удалось. Мой взгляд остановился на какой-то «грозди», видневшейся из щели верхних нар. Как только я до нее дотронулся, она немедленно ожила, зашевелилась, и дождем посыпались на нас живые клопы. Ужас охватил нас, мы повскакивали с нар, стряхивая с себя эту мразь. Наступил вечер, за ним белая северная ночь. Никто не спал, никто не ложился на нары, все ходили по бараку или дремали, сидя на земляном полу. Утром мы попросили начальника лагпункта Горбатова перевести нас в другое помещение. Он предложил нам недостроенный рубленый барак, без потолка, без пола, но с крышей. Мы охотно перешли в этот барак, хотя до уюта здесь было далеко, но зато клопы не кусали.

Лагпункт «Вогвоздино» явился как бы преддверием ада, через который нам предстоял въезд в настоящее пекло. Здесь оформляли наши арестантские дела, заводили на нас формуляры. Ежедневно под конвоем ходили мы на пристань Усть-Вымь. Там была большая база, куда поступали продовольственные товары, обмундирование и т. п. Все это мы выгружали из прибывших сюда барж.

Не обходилось и без курьезов. Работавшие здесь все время уголовники называли нас, политических, «фраерами», т. е. наивными, неприспособленными людьми. В их голове никак не укладывалось, как это мы, изголодавшиеся в тюрьмах и этапах, не позволяем взять себе ничего съестного из открытых бочек с жирным заломом, из рваных мешков, наполненных сахаром, печеньем, конфетами, шоколадом и т. п. Как-то раз заведующий баржей разрешил каждому из нас взять по одной селедке и по два куска сахару. Воспользовавшись его любезностью, мы съели все это без хлеба и запивали вычегской водой.

Наконец, нас погрузили на машины и повезли на север. До Серегово ехали мы на машинах. Там погрузили нас в вагоны и довезли до Княж-Погоста. Оттуда до Ухты, тоже на машинах.

Глава 3. НА КРАЙНЕМ СЕВЕРЕ

Город Ухта — центр Ухтимлагеря НКВД. Здесь помещается и центр управления нефтяной промышленности. Подъезжая к Ухте, мы издали видели высокие буровые вышки, возвышающиеся над тайгой. Вокруг города расположены нефтешахты №№ 1, 2, 3 и 4.

Вокруг Ухты были лагерные пункты лесных заготовок. Шло также скоростное строительство тракта Ухта-Крутая длиной в 100 км. На это строительство прибыл целиком весь наш эшелон. Женщины, прибывшие с нами, были направлены в лагпункт сельхозснаба в Седью. Многие из них еще раньше ушли из Котласа на Воркуту.

Тракт Ухта-Крутая пролегал через дремучую тайгу с непроходимыми болотами и большой рекой Ижмой. Мириады комаров, мошкары и прочего гнуса поедом ели людей.

Наш этап был доставлен в Седью, где помещалось управление строительства, на автомашинах. Здесь состоялась наша первая встреча с начальником строительства тракта Ухта-Крутая инженером Яцковским. Это был грузный, пудов на 8 мужчина, с громадным животом и непомерным аппетитом гоголевского Собакевича. Мой товарищ, работавший впоследствии личным поваром Яцковского, рассказывал, что за обедом тот съедал до 2 кг жареного мяса и вообще страдал обжорством. Его отношение к нашему этапу, в особенности, к коммунистам, резко отличалось от отношения к уголовникам, рецидивистам. Собрав весь наш этап, он объявил нам, что все мы, независимо от профессии и специальности, будем заняты только на общих работах, т. е. орудовать лопатой, киркой, ломом, толкать груженые тачки. Даже от услуг врачей и профессоров он отказался.

— У нас есть лекпомы, хорошо справляющиеся со своими обязанностями. Что это были за лекпомы, расскажу ниже.

Отдохнув сутки в Седью, мы должны были следовать дальше, к своим лагпунктам, расположенным вдоль тракта. Утром всех нас с вещами выстроили у ворот зоны (лагпункта). Там стояло несколько подвод для нашего багажа, т. к. до места назначения нам предстояло пройти 40–50 км. Погода была теплой. Яцковский приказал нам не только чемоданы, но и пальто, шинели сложить на подводу, а самим двигаться налегке. Мы были благодарны начальнику тракта, что он освободил нас от тяжелой ноши, но вскоре раскаялись в том, что оказались столь доверчивыми.

Как только мы двинулись, подводы с вещами скрылись из виду. А когда мы, усталые, голодные, к вечеру кое-как добрались до места назначения, то к общему изумлению и возмущению узнали, что нас всех нагло ограбили. Подводчиков уже не было, они вернулись в Седью. Наши протесты ни к чему не привели. На них даже не обратили внимания. Десять лет спустя мне пришлось встретиться с организатором грабежа. Это было в Ухте, где я работал тогда зав. лагерной баней с парикмахерской при ней. Лицо одного из парикмахеров Гриши Вартаньянца показалось мне знакомым. Он не скрыл от меня, что это он возил вещи «фраеров», следовавших этапом из Москвы на тракт:

— Заехали в тайгу и «обшманали» (обыскали) все углы (чемоданы) и хорошие «тряпки» забрали.

— А какие же тряпки были в чемоданах? — спросил я.