Мурад Аджи - Без Вечного Синего Неба. Очерки нашей истории

• Название: Без Вечного Синего Неба. Очерки нашей истории
• Автор: Мурад Аджи
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-065941-8, 978-5-271-27149-6

Мурад Аджи сделал то, что еще вчера считалось сделать невозможно. Рассказал о предшественнице Руси – степной державе Дешт-и-Кипчак (Великой Степи, Половецком поле), раздвинув тем самым диапазон отечественной истории на тысячу лет. Автор собрал малоизвестные страницы далекого прошлого России – страны, как выясняется, по-настоящему неведомой читателю.

---

– Там трудно живут люди. Сам увидишь, – повторял мой внимательный гид.

Рамиз-мюалим – местный, он из селения Гиля, а в Гусарах живет, потому что на ответственной работе. И не узнал бы я эту сторону его биографии, если бы на дороге не оказался сам Гиль. Типичное лезгинское селение. Оно растекалось на зеленом холме, лишь острые крыши виднелись из-за деревьев. И над этим зеленым царством горели купола мечети. Пять посеребренных куполов – один большой, посредине, и четыре маленьких по углам. Над каждой маковкой полыхал месяц со звездой – символ мусульманства.

Такую мечеть я видел впервые. Проехать мимо? Никогда! И наш «газик» полез на гору, к мечети. Удивление Рамиза-мюалима было неподдельным: «Что там смотреть», – улыбнулся он.

Посеребренные купола я видел и в Кубе, и в других населенных пунктах Кавказа, но не придавал им значения. В селениях над мечетью обычны маковки, собственно, они-то и остановили мое внимание. Почему именно маковка, похожая на серебряную луковицу? Минаретов в горах я не видел… Что это, новая загадка лезги?!

В трудах русского академика П. С. Палласа (конец XVIII – начало XIX века) я нашел упоминание о колонии генуэзцев на Кавказе, где люди общались на искаженном итальянском языке, то, видимо, были католики. Ходили легенды и о поселениях выходцев из Моравии и Богемии. В языках горцев иные ученые того времени угадывали сходство с диалектами французского языка… Не так ли и было принесено христианство в Лезгистан? Или еще раньше – из Византии?

Паллас приводит рассказ, как один кавказский горец в Константинополе случайно встретился с венецианским матросом и мог с ним объясниться. Кто был тот горец? Откуда? А что, если мечети Кавказа указывают на место, где скрывается ответ?

Христианский Лезгистан… Что известно о нем? А в XV веке на западном побережье Каспия, как упоминается в папских буллах о пропаганде христианства, из Рима назначались епископы в Прикаспийский край.

Почему же исчезло христианство? Почему Церкви превращены в мечети либо разрушены? Что заставило в XIX веке христиан обратиться в мусульман? Причем добровольно принять чужую веру… Ответы искать историкам.

…Когда мы подъехали к мечети, Рамиз-мюалим пошел искать ключ от двери, а я стал ходить вокруг и рассматривать. Стены сложены из камня и из самана, высокие, в два или даже в три этажа. По углам здания водосборные трубы с узорами из металла. Дверь простая, филенчатая, без затей и украшений, ее «украшал» лишь амбарный замок.

Перед мечетью нет обычной площадки, где готовятся к молитве, нет раскидистого дерева, под которым верующие отдыхают после молитвы. Здесь все не так, а скорее как на церковном дворе.

Опять дорога. Но уже не через поля, а берегом Самура. Какая же широченная река! И какая узкая. От берега до берега – с километр, не меньше. Но по царственному ложу, усыпанному светлой галькой, едва сочился ручеек, его-то и называют Самуром. Однако трудно представить, как молодецки резвится Самур в половодье, за считанные часы вырастает из младенца в исполина. Река выливается из берегов, расшвыривает огромные валуны, словно щепки, кидает деревья, вывороченные откуда-то. Следы буйства так и остались на дне, среди гальки, до следующего половодья. Летом река отдыхает – каменеет. Смотришь, и нет реки, только галька кругом.

Наконец дорога свернула влево, пошла вдоль притока Самура. Выше, выше. Вот вдали на горе показались домики с плоскими крышами, один словно поддерживал другой, чтобы тот не сорвался с обрыва. Правда, каждый второй дом разрушен. Вот уж воистину, не скрыть города на вершине горы.

Таким – открытым и полуразрушенным – я увидел Тагирджал.

Точнее – Верхний Тагирджал. А Нижний – он внизу, у реки, к нему и привела дорога. Но мы проехали мимо, не взглянув на современные дома, на сады, огороженные пропыленными заборами из колючих кустарников. Переехали мост. Я попросил шофера остановить машину.

Вышел. Склон занимало кладбище. Тысячи и тысячи памятников подходили к самому небу. Между ними ходили овцы. Я подошел к одному памятнику, потрогал на нем высеченные слова, похожие на кружева. То была не арабская вязь. Чей язык?.. На других могилах такие же замшелые камни, но без единой отметины.

Уже потом уважаемый Икрам Дувлетханов (он работает в школе, а в свободное время записывает историю селения в толстой амбарной книге) рассказал, что, когда был обвал, часть кладбища сползла в реку, люди увидели подземное кладбище. Трехэтажное.

– Какое-какое? – переспросил я.

Оказывается, обвал открыл то, что прятало время: под верхними могилами были нижние. Три яруса могил… Когда появились первые захоронения, никто не помнит. И не может помнить! Они метров на восемь-десять от поверхности, людей тогда хоронили в глиняных сосудах, стоя. Что за культура? Какому народу принадлежала? (Ни один археолог пальцем не коснулся здешних глиняных сосудов, которые порой обнажает река.)

Выходит, Тагирджал жил задолго до нашей эры… К слову сказать, похожие захоронения, их отнесли ко второму-третьему тысячелетию до нашей эры, известны в Индии и Персии. Видимо, уже тогда была связь народов Кавказа с этими странами.

…Пыльный проселок подошел к аулу и замер на площади. Дальше дороги нет, впереди только небо.

Самому новому дому здесь лет сто с лишним, не меньше.

Дома вырастают из горы и сливаются с горою. Низкие, глиняные с гладкими крышами, окнами, обращенными во двор. Между домами – садики и огородики, землю для которых привозили снизу. Лишь несколько фруктовых деревьев на весь аул. Только кусты и камни кругом… Выше аула, за грядой, начинаются альпийские луга.

– Старики рассказывают, богатые были у нас пастбища. Самые богатые. Огромные отары выдерживали, – просвещал меня Икрам-мюалим.

За эти пастбища велись кровопролитные сражения. Иногда все решалось просто, по адату: выпускали к реке коней, и чьи кони придут первыми на пастбище, значит, того и пастбища. Конечно, первыми приходили кони из Тагирджала. На следующий год опять вспыхивал спор, который решали уже кинжалы.

Сейчас пастбища заброшены. Молодые почти все уехали из аула, а у стариков уже руки не те – устали… Бросили дети гор, как выражалось начальство, «неперспективные горы», переехали на перспективную равнину. А что им было не переехать? У советской власти не нашлось ни гвоздя, ни кирпича, чтобы хоть что-то построить для Тагирджала.

Ничего!

«Глухой только наполовину жизнь понимает», – учит пословица. Сегодняшние заботы созданы глухими, прежними руководителями. В результате опустошен Тагирджал, разорен Судур, брошены другие древние аулы… Даже после Тимура, Надир-шаха было иначе: никто не рубил корни дерева – завоеватели обирали его плоды.

И чтобы утвердиться с 30-х годов и вплоть до 60-х, наместники народной власти заставляли лезгин платить так называемый налог за оседлость. За проживание на родной земле брали деньги! Лишь одно спасало от уплаты унизительного налога – записывайся азербайджанцем, тогда открывались двери «бесплатного» образования.

Так национальная политика готовила себе национальные кадры. Кадры, которые никому не были нужны. Зачем они, если нет рабочих мест?

Семьдесят лет кряду из страны лезги «утекают» мозги и руки. Здесь нет ни научных учреждений, ни современной промышленности. Зато есть талантливые ученые, квалифицированные инженеры и рабочие, которые нашли свою судьбу на стороне. Парни из Тагирджала работают в цехах Сумгаита, на промыслах Тюмени и Баку. Второсортная работа поначалу достается им. Но не в этом видится беда. Главное – растворяется гордый народ гор по имени лезги.

Вот что, на мой взгляд, самое страшное, самое невосполнимое.

Мы ходили по Тагирджалу, разговаривали с его редкими жителями. Время замерло здесь, а остановившись, перевернулось и потекло назад. Хочешь потрогать историю – пожалуйста. Около развалин восьмигранной мечети в бурьяне валялся камень, похожий на брусок, Икрам-мюалим поднял его. Смотрю, на шершавой поверхности написано по-арабски.

– Послание Магомеду, – важно произнес историк и выразительно поднял вверх палец. Вот дата: 1223 год. Это по-нашему. А по-вашему, наверное, 1845 год или что-то в этом духе.

– Не в этом ли году Тагирджал принял мусульманство?

Бестактный вопрос. Икрам-мюалим пропустил его мимо ушей, даже отвернулся, и нарочно громко поздоровался с женщинами, которые уже добрых полчаса обмазывали глиной крышу соседнего дома и во все глаза смотрели на нас. Я тоже поздоровался и, чтобы выйти из неловкого положения, попросил разрешения посмотреть их прекрасный дом. Гость в дом просится – кому это не приятно?

Такие дома Лермонтов называл саклей. Крошечные комнатки, устланные коврами. Веранда. Пол, как положено, глинобитный. На стенах фотокарточки, в рамках. Еще висят занавески, за которыми во встроенных нишах – посуда или постели. Печей нет. Вернее, есть, в каждой комнате, но тоже встроены в стену, и их будто бы нет.