Александр Лопухин - Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет

• Название: Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет
• Автор: Александр Лопухин
• Жанр: Религия
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-63470-5

Книга А.П.Лопухина, выдержавшая до 1917 года около 20 изданий, не теряет своей актуальности и сегодня благодаря необыкновенно глубокому осмыслению Библейской истории. Автор открывает нам историческое значение изложенных в Библии фактов, доказывает, что библейские рассказы о сотворении человека, грехопадении, потопе, смешении языков имеют под собой реальную историческую основу. В книге приводится множество объяснений быта, реалий, традиций того времени, когда была создана Библия, которые помогают понять глубину и смысл Библейского Писания. Автор предназначал свой труд широкой аудитории, поэтому язык изложения легок и прост для понимания. Данное издание объединяет труд автора по Библейской истории Ветхого и Нового Завета.

---

Иуда мечтал о власти, богатстве и наслаждении, а божественный Учитель проповедовал о смирении, бедности и страданиях. Он не мог не чувствовать бесконечной святости и благости своего божественного Учителя, но проповедь Его казалась ему не соответствующей величию Мессии. Если вся задача Мессии будет именно такой, какой она являлась из проповеди Пророка назаретского, то Иуда, очевидно, ошибся в расчете; его мечты о земных благах разлетались в прах; он даже терял и то, что давала ему прежняя скромная доля, и взамен получал лишь залог неизбежных гонений, презрения и всяких бедствий. Так лучше же, мелькнула в нем лукавая мысль, воспользоваться хоть чем-нибудь, – и он начал удовлетворять свою алчность воровством из общинной кружки апостолов. Но этого ему скоро показалось мало, потому что апостольская кружка была слишком бедна, а часто и совсем пуста. Нельзя ли поэтому сразу сделать какой-либо более крупный изворот? Дух алчности изобретателен, и обстоятельства благоприятствовали. Иуда ясно видел, с какой ненавистью вожди иудейские смотрели на опасного для их лицемерия Пророка, и порешил просто продать им своего Учителя, пока еще есть возможность для того. Но такое преступление, взятое во всей его наготе, было бы до невыносимости страшно даже и для Иуды, и он, подобно многим другим величайшим преступникам и злодеям, мог измыслить и более или менее благовидные предлоги к тому. Колеблясь между духом алчности и голосом совести, он мог оправдывать свой злодейский шаг и некоторыми благовидными соображениями. Не побудит ли Иисуса этот его шаг оставить свою проповедь бедности и самоуничижения и проявить перед своими врагами все свое мессианское величие, которое скорее бы способно было склонить к Нему народ? Если так, то Иуда, очевидно, окажет этим лишь услугу своему слишком доброму и смиренному Учителю и таким образом будет вправе рассчитывать на участие в его мессианском царстве. Если же нет, если Учитель погибнет, то, значит, Он все равно погиб бы; но тогда эта погибель была бы совершенно бесполезной для Иуды, а теперь он верных заполучит тридцать сребреников – сумму, достаточную для того, чтобы купить себе участок земли, а впоследствии может получить в награду и еще взятку с целью сокрытия преступления перед народом. Такие извивы сатанинской логики могли поддерживать в нем алчное возбуждение до самого совершения гнусного дела.

Но затем сразу изменилось все. Совершенное им преступление молниеносно озарило его темную душу и обнаружило перед ним самим всю лживость его логики. Бледный от внутреннего терзания возмущенной совести, он в лихорадочном возбуждении и трепете следил за ходом дела, хотел верить и надеяться – вопреки всякой возможности для этого, – что все это приведет к чему-нибудь совсем иному, чем как это было в действительности; с нетерпением ждал какого-нибудь чудесного мановения со стороны Страдальца, от которого бы потряслись сами основы ада. Но все это было лишь одно предположение возмущенного своей собственной преступностью духа Иуды. Вот уже кончено все, и Пилат произнес роковой приговор. Если бы сразу и настежь отворились врата ада, то только картина того, что происходит в нем, могла бы дать достаточные краски для изображения душевного состояния несчастного предателя в этот момент. Во всяком случае Иуда не выдержал этого момента. Поспешно бросился он по направлению к храму со своей жалкой добычей, из-за которой он навсегда потерял свое славное наследие апостольского звания, чтобы возвратить назад своим высокопоставленным покупателям тот кошелек, в котором теперь для него раздавались уже не сладостные звуки сребреников, а как бы шипенье целого гнезда смертельно ядовитых змей. Но те, которые не устрашились купить невинную кровь, теперь считали нарушением закона взять обратно заплаченные за преступную услугу деньги. Они страшились пятен крови на этих сребрениках, хотя отнюдь не помышляли о кровавых пятнах на своих собственных черных сердцах. Иуда сослужил нужную им службу, и теперь он потерял для них всякое значение. В ужасе своего мучительного исступления он проник в самый двор священников, куда никто не смел вступать из непосвященных, и дрожащей рукой совал обратно кошелек с ценой крови невинного человека, лепеча несвязные упреки и мольбы. Но он скорее пробудил бы отзвук сострадания в гранитной мостовой храма, чем в этих закоснелых в своем фанатическом ожесточении сердцах. «Что нам до того? Смотри сам», – получил он сатанинский по своему бессердечию ответ. Тогда ничего не оставалось для Иуды, кроме невыносимого отчаяния. В порыве отчаянного исступления Иуда бросил злополучный кошелек и сам бросился в бездну небытия, которая теперь, даже при всех ужасах ада, стала для него более желанным убежищем, чем жизнь на земле. Он повесился на первом попавшемся дереве, но и дерево не хотело держать его преступного тела: сук обломился под ним, и оно «низринулось», от падения «чрево его распалось, и выпали все внутренности его». На брошенные им деньги было куплено за городом поле горшечника, которое сделалось местом погребения странников и получило название Акелдамы (поля крови), служа таким образом наглядным памятником ужасного события.

Так погиб злополучный предатель. Но суд Божий не замедлил проявиться и над другими виновниками этого страшного злодеяния. Главный вождь всего гнусного преступления богоубийства, римский ставленник Каиафа был низложен в следующем году. Ирод умер в позоре и ссылке. Пилат, очень скоро затем лишенный прокураторства по тому самому обвинению, которого он хотел избежать преступной уступкой, гонимый несчастиями, погиб в ссылке от самоубийства, оставив по себе лишь проклинаемое имя. Дом Анны поколение спустя был разрушен рассвирепевшей чернью, которая с побоями и бичеваниями волокла его сына по улицам до самого места убийства. Некоторые из тех, кто были участниками и свидетелями ужасного зрелища этого дня, и тысячи детей их были свидетелями и жертвами продолжительных ужасов осады Иерусалима, которая беспримерна в истории по своей кровожадной ожесточенности. Иудеи кричали: «Нет у нас царя, кроме кесаря!» и у них действительно уже не было царя, кроме кесаря. На время только оставив за ними призрачную тень местного, презренного правления, кесари один за другим оскорбляли, грабили и угнетали их, пока наконец они яростно не восстали против того самого кесаря, которого только и хотели считать своим царем, и кесарь потопил в крови храбрейших защитников развалины и пепел их оскверненного храма. Они принудили римлян распять своего Христа, считая это наказание самым ужасным, но сами они и дети их тысячами были распинаемы римлянами за стенами своего города, так что недоставало уже места и леса, и воины изощряли свою изобретательность в жестокости, придумывая новые способы смертной казни для них. Они дали тридцать сребреников за кровь своего Спасителя, и сами были тысячами продаваемы за еще меньшую цену. Они избрали Варавву предпочтительно перед своим Мессией, и для них не было уже больше Мессии. Они приняли на себя вину крови, и последние страницы их истории залиты реками их крови, и кровь эта с тех пор из века в век непрестанно проливалась с безумной жестокостью. С того времени Иерусалим и его окрестности стали как бы одним обширным кладбищем, Акелдамой, полем крови, полем горшечника для погребения странников.

XXIX Распятие, крестные страдания, смерть и погребение Иисуса Христа

Распятие было самым ужасным и позорным видом смертной казни в древности, – настолько позорным, что само название его, как говорит Цицерон, «никогда бы не должно приближаться к мыслям, глазам или ушам римского гражданина, а тем менее к его личности». Оно было восточного происхождения и задолго до проникновения его в Европу употреблялось у персов, финикиян и карфагенян. В Палестине оно впервые введено было Александром Великим, когда он, по взятии упорно защищавшегося Тира, воспользовался для примерного наказания его непокорных жителей этим туземным видом казни и распял две тысячи тирян. В Риме оно введено было Крассом, который сделал страшное применение его при наказании рабов, возмутившихся под предводительством Спартака, когда именно он уставил крестами распятых рабов-мятежников всю дорогу от Рима до Капуи, и затем окончательно оно принято было в систему наказаний при Августе, и в обширных размерах употреблялось при наказании различных мятежников и крупных злодеев, нарушителей государственного закона и порядка. Для иудеев этот род смертной казни был тем ужаснее, что он был исключительно языческий. В Ветхом Завете если и есть указания на «повешение на древе», то это повешение обыкновенно совершалось уже над мертвым телом, или было вообще явлением исключительным, допускавшимся некоторыми царями под влиянием окружающих языческих народов. Во всяком случае для иудеев распять иудея было бы, при обычном состоянии вещей, решительной невозможностью, так как против этого возмутилось бы национальное чувство народа. И если теперь первосвященники, вожди иудейские и чернь неистово требовали распятия для Христа Назарянина, то это показывает, до какой невероятной степени злобы и ненависти довел «избранный народ» царь мира сего, хотевший доказать этим полное торжество темного начала на земле.