Розмари Салливан - Дочь Сталина

• Название: Дочь Сталина
• Автор: Розмари Салливан
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-091392-3

История Аллилуевой Светланы Иосифовны, невозвращенки, прожившей всю жизнь в тени своего отца — Иосифа Сталина. Юные годы она провела в стенах Кремля. После смерти отца, она не могла больше молчать и удивила весь мир — попросив убежища у США и отказавшись от гражданства СССР, оставив двух детей и всех друзей.

---

Глава 8

Борьба с космополитизмом

После войны многие в Советском Союзе ждали ослабления репрессий. Великая Отечественная война была выиграна невероятной ценой, небывалым героизмом и жертвенностью. Народ, одержавший такую победу, заслужил изменения к лучшему. Все были уверены, что уж теперь-то и начнется давно обещанный социализм. Вместо этого пришла новая волна репрессий. Взращивая в душах советских граждан культ личности, Сталин укрепил свою власть и стал олицетворять образ диктатора. Его приемный сын Артем вспоминал случайно услышанный разговор между Сталиным и Василием, когда отец ругал сына за то, что тот прикрывал свои неблаговидные поступки своей фамилией.

— Но я тоже Сталин! — говорил Василий.

— Нет, — отвечал отец. — Ты не Сталин, и я не Сталин. Сталин — это мощь советского народа. Это тот, кто в газетах и на портретах, а не ты и даже не я!

* * *

Пользоваться властью, цепляться за власть — эти мотивы наполняли внутреннюю пустоту этого человека. Теперь Сталин стал непогрешимым вождем. И война для него продолжалась. Пропаганда давала понять, что у Советского Союза остались враги, которые хотят его уничтожить.

В 1946 году Уинстон Черчилль впервые употребил термин «железный занавес», который позже стал политическим клише. Черчилль, выступая 5 марта 1946 года в Вестминстерском колледже в городе Фултоне (штат Миссури, США), заявил, имея в виду политические итоги Второй мировой войны, что «от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился «железный занавес». Американцы, которые все еще считали Сталина добрым дядюшкой, решили, что Черчилль суется не в свое дело. Но вскоре их отношение к советскому вождю изменилось.

В течение года после окончания Второй мировой войны разразилась «холодная война», которая поделила мир на сферы влияния капиталистов и коммунистов. В ее основе лежала ужасная угроза атомной бомбы, первая из которых взорвалась над Хиросимой. Сталин был уверен, что рано или поздно Соединенные Штаты атакуют и Советский Союз. В 1946 году он велел педантичному бюрократу Берии заняться разработкой атомной бомбы. В отдаленных районах страны построили обнесенные колючей проволокой охраняемые поселения, где жили и работали ученые. Вскоре хорошо подготовленные советские шпионы добыли Сталину секрет атомной бомбы. Первые испытания советского ядерного оружия были проведены в 1949 году.

Хотя угроза атомной войны была нивелирована, с 1946 года подозрительность между двумя странами росла по экспоненте. В 1947 году президент Трумэн подписал Закон о национальной безопасности и создал Центральное разведывательное управление. К началу 1948 года ЦРУ уже удалось провалить коммунистические выборы в Италии. Замершая было игра международных разведывательных служб началась заново.

ЦРУ, конечно, шпионило и за американцами: по стране прокатилась волна страха. Уже в 1945 году Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности начала охотиться за советскими шпионами и прокоммунистически настроенными гражданами. Сенатор Джозеф Маккарти в конце сороковых-начале пятидесятых годов устроил безумную параноидальную борьбу против «Красной чумы». Его сенсационные публичные разоблачения коснулись многих граждан США. Но Сталин пошел гораздо дальше. Он направил Министерство государственной безопасности СССР (МГБ) против своего собственного народа. Его стратегия была нацелена на то, чтобы разделять и властвовать с помощью страха. Он научился этому еще в тридцатые годы, теперь страх надо было поддерживать. Сталин решил организовать идеологическую кампанию, направленную против советской интеллигенции и получившую название «борьба с космополитизмом». Все связи с Западом или Западной культурой были объявлены антиправительственными. Встречаться с иностранцами было запрещено, попытаться вступить в брак — государственное преступление. Даже высшему партийному руководству нельзя было выезжать за границу без «кураторов». Страну накрыл саван молчания. Никто не решался критиковать великого Сталина, который выиграл войну. Как отметил Сергей Павлович Аллилуев, «этого не делал никто. Это было неприемлемо и вообще невозможно».

К концу 1947 года новая волна репрессий коснулась семьи Сталина. 10 декабря в пять часов дня Женя Аллилуева, которой к тому времени было сорок девять лет и которая снова вышла замуж, была у себя в квартире, в Доме на набережной. В этот день она пригласила домой портниху, чтобы заказать платье к Новому году. Ее замужняя дочь двадцатисемилетняя Кира репетировала с друзьями в гостиной чеховское «Предложение». Ее сыновья девятнадцатилетний Сергей и шестнадцатилетний Александр тоже были дома, как и престарелая мать, которая жила с ними. В дверь позвонили, Кира открыла. Двое мужчин в военной форме полковник Масленников и майор Гордеев стояли на пороге.

— Евгения Александровна дома? — спросил один из них.

— Да, проходите, — пригласила Кира и поспешила вернуться к прерванной репетиции.

Потом она услышала, как ее мать говорит в соседней комнате: «От тюрьмы и от сумы никогда не зарекайся».

Женю забрали прямо в той одежде, которая была на ней. Торопливо поцеловав детей на прощание, она велела не беспокоиться о ней, потому что она «совершенно ни в чем не виновата». Другие агенты пришли обыскать квартиру. Обыск продолжался до глубокой ночи. Когда начали отрывать паркетные доски, Кира спросила: «Что вы здесь ищете? Тайный проход в Кремль?» Но с НКГБ лучше было не шутить. Всякому, кто заходил в квартиру в этот вечер, приказывали сесть и ждать. Агенты забрали все семейные фотографии, где были Сталин, Светлана или Василий, а также книги с их подписями.

Во Владимирском централе, куда ее привезли, Жене были предъявлены обвинения в шпионаже, в попытке отравить мужа, который умер десять лет назад от сердечного приступа, и в контактах с иностранцами. Ее держали в одиночной камере, детям не разрешили свиданий с ней.

Женя признала себя виновной во всем. Позже она говорила дочери: «Там подписываешь все, только чтобы они оставили тебя в покое и не пытали». В тюрьме, постоянно слыша крики жертв, которых мучили до смерти, она проглотила стекло. Женя выжила, но мучилась от проблем с желудком до конца жизни.

Этот вечерний арест был таким нереальным, что страх пришел позднее. Александр Аллилуев вспоминал, что его брат Сергей лежал в постели и, затаив дыхание, слушал, не остановился ли лифт на их площадке. Шум или шорох на лестнице заставлял его вздрагивать. Несколько недель спустя около шести вечера лифт остановился. Кира была у них дома и, конечно, агенты НКГБ об этом знали. Она сидела и читала «Войну и мир». Когда она открыла дверь, на пороге стояли те же военные. Братья встали за спиной Киры, словно пытаясь защитить ее. Агенты зачитали ей постановление об аресте, и бабушка заплакала. «Бабушка, не унижайся, не плачь, ты не должна», — это были последние слова Киры.

Внизу ждала машина. Пока они ехали через Москву, Кира смотрела, как мимо нее бегут улицы вечернего города, и понимала, что больше никогда его не увидит. В пути в машине царила мертвая тишина, которую нарушил только лязг ворот Лубянской тюрьмы, когда машина въехала во двор. Кира держалась, пока у нее не отобрали все вещи и не заперли в камеру. Тогда она заплакала.

Ее обвиняли в распространении слухов о самоубийстве Нади. Кира была ошарашена. Она даже не знала о том, что Надя покончила с собой. Она всегда верила в историю с аппендицитом. «В моей семье никогда не болтали больше, чем необходимо. Не пересказывали никаких слухов… Им просто нужно было меня в чем-то обвинить, вот они и предъявили мне это. По их мнению, я болтала со всеми обо всем подряд».

Киру полгода держали в одиночной камере. Ее спасением стали воспоминания. Ей была жизненно необходима спасительная мысль о том, что за стенами этого сумасшедшего дома существует нормальная жизнь. Она вспоминала фильмы и спектакли, которые видела. Ей разрешили читать. Она мерила шагами свою камеру, спрашивая себя, что же она сделала. Вначале она была хорошей пионеркой, потом — комсомолкой. Она не могла понять. Должно быть, это Берия, который всегда имел зуб на их семью.

Мой единственный ключ к пониманию происходящего — я была родственницей Сталина и знала, что Берия мог сказать ему про нас что-то, чему вождь бы поверил. Мама была очень прямолинейна, любила свободу, была одинаково честна и со Сталиным, и с Берией. Лаврентий Павлович невзлюбил ее, как только увидел впервые. Я поняла, что все происходящее подстроено Берией. Сталин к тому времени уже находился под его влиянием.

Кире советовали писать Сталину, но она не стала. Уж лучше было не напоминать вождю о своем существовании. Но у нее в голове, как и у большинства людей того времени, живущих в атмосфере страха, так все перепуталось, что она пыталась найти рациональное и даже справедливое зерно в действиях Сталина. Ее брат Александр объяснял это так: