Татьяна Толстая - Двое (рассказы, эссе, интервью)

• Название: Двое (рассказы, эссе, интервью)
• Автор: Татьяна Толстая
• Жанр: Русская классическая проза

---

Художники Сарьян, Павел Кузнецов, Милиотти, Георгий Якулов" (стр.86).

B.Петелин

"Сколько перебывало в его доме людей за это время. Артисты Большого и

Малого театров... Яблочкина, Гельцер, Максимов... А сколько

художников... И все интересные, вероятно, будущие знаменитости...

Сарьян, Павел Кузнецов, Милиотти, Георгий Якулов..." (стр.8-9).

Вот так, страница за страницей, идет преспокойное переписывание чужого текста. Если перечисляются несколько человек - В.Петелин перечислит их в том же порядке, что и мемуаристка. Если она снабдит имена инициалами - будут у В.Петелина инициалы. Не упомянуты инициалы - и В.Петелин не потрудится их выяснить. Мысли Софьи Исааковны приписываются Толстому. Софья Исааковна не любит Игоря Северянина - пусть и Толстой над ним смеется. Никто же не догадается, что Толстому поэзия Северянина будет нравиться всю жизнь. Северянина полагается не любить. Давайте его не любить. А Маяковского полагается любить. Давайте и Толстой будет его любить. Несмотря на упрямые факты.

C.Дымшиц

"Приходил и художник-футурист Лентулов, в доме которого мы

познакомились с Владимиром Маяковским" (стр.86). Чуть ниже: "Благодаря

Брюсову мы попали и в "Общество свободной эстетики", где однажды

мелькнул в развевающейся крылатке Маяковский" (стр.86).

В.Петелин переписывает:

"И еще художник Лентулов, в чьем доме он впервые встретился с

буйным, непоседливым Владимиром Маяковским, который запомнился ему

своей развевающейся крылаткой" (стр.9).

Лучше бы не склеивать два текста! Тогда можно было бы избежать двойной нелепости: во-первых, в доме в крылатке не сидят, так как крылатка - плащ, верхняя одежда; во-вторых, вряд ли крылатка "непоседливого" Маяковского произвела такое неизгладимое впечатление на молодого Толстого: он и сам носил крылатку - модно было, да, кроме того, Маяковский, наверное, не одной лишь одеждой поражал воображение!

С.Дымшиц

"Бывали мы и у Валерия Яковлевича Брюсова, где за скромно накрытым

столом слушали тихие и умные речи хозяина, его размеренное чтение

стихов, его критические замечания, произносимые тоном непререкаемого

авторитета" (стр.86).

B.Петелин

"Канули в прошлое и тихие вечера в доме Валерия Брюсова, когда

хозяин за скромно накрытым столом спокойно и размеренно читал свои

стихи, деловито и авторитетно высказывал критические замечания"

(стр.9).

Легкое, приятное занятие - сиди да переписывай. Но бессовестные мемуаристы все время подводят: вечно они напишут что-нибудь двусмысленное!

C.Дымшиц

"К этому времени* дочка наша уже "стала на ноги", начала бойко

разговаривать" (стр.88).

______________

* лето 1913 года.- Т.Т.

В.Петелин (о том же лете)

"Сколько хлопот и радости уже тогда доставляла начавшая ходить

дочурка" (стр.9).

Не понял В.Петелин выражения "стала на ноги" (то есть стала человеком, окрепла, освоилась), переправил по-своему: "начавшая ходить",- и получилось, что Марьяна, дочь Толстого, научилась ходить только в двухлетнем возрасте (она родилась в августе 1911 года, и В.Петелин это знает, только забыл произвести несложное арифметическое действие). Пошла на год позже, чем нормальные дети... Что с ней, бедняжкой?

Или Н.В.Крандиевская, третья жена А.Толстого, о близком друге своей семьи С.Скирмунте пишет "дядя Сережа" (Крандиевская Н. Воспоминания. Левиздат, 1973. стр.21). У В.Петелина Скирмунт тут же превращается в "родственника Натальи Васильевны" (стр.73 и 177). Никогда он не был ее дядей, и родства между ними не больше, чем между дядей Степой и Сергеем Михалковым. Нет, безопаснее держаться ближе к тексту, переписывать слово в слово, только, боже упаси, не ставить кавычек, не ссылаться на источник. Например, как на стр.132, дать отрывок из воспоминаний Крандиевской - восемь строк, одно слово переправить (вместо "бородка" - "борода"), одно слово добавить ("громко") и изменить несколько знаков препинания. Чем не творческая переработка?

Или, как на стр.142-143, переписать целую страницу воспоминаний Натальи Васильевны, вставляя "для оживления" реплики:

"- А помнишь, Алеша, что тебе ответила сторожиха?

- Ну как же!"

и другую отсебятину.

Или проделать аналогичную операцию на стр.237 с воспоминаниями той же Крандиевской, заставляя Толстого проявлять сверхчеловеческую проницательность, а мемуаристку наделив блеющими интонациями:

"- Ты знаешь, Алеша, кого я встретила сейчас на тротуаре

Курфюрстендамма?

- Есенина и Сидору?

- Ну вот ты уж и догадался... Ты всегда так. Не даешь

рассказать, а уже все знаешь..."

Может быть, здесь отражено кредо В.Петелина? Он ведь тоже не дает рассказывать самим очевидцам. Он "знает" за них.

В книге В.Петелина 551 страница. Только на стр.283 - ровно на середине книги - автор спохватывается:

"Здесь и в последующем диалоги А.Н.Толстого с его

выдающимися современниками представляют собой беллетризованное

изложение, основанное на строго документальном материале. При

реконструкции бесед использованы письма, воспоминания, дневники и

другие биографические источники".

Как же производится "беллетризация" документального материала? А хотя бы так. Берутся воспоминания (скажем, Корнея Чуковского - блестящие, талантливейшие!) - и расписываются по ролям.

К.Чуковский

"Он не придавал большого значения "Ибикусу" и пожимал плечами,

когда я говорил ему, что это одна из лучших его повестей, что в ней

чувствуешь на каждой странице силу его нутряного таланта.

Повесть эта все еще недооценена в нашей критике, между тем здесь

такая добротность повествовательной ткани, такая легкая, виртуозная

живопись, такой богатый, по-гоголевски щедрый язык. Читаешь и радуешься

артистичности каждого нового образа, каждого нового сюжетного хода.

Власть автора над своим материалом безмерна. Оттого-то и кажется, что

он пишет "как бы резвяся и играя", без малейшей натуги, и будто бы ему

не стоит никакого труда вести своего героя от мытарства к мытарству"

(стр.50).

Под пером В.Петелина этот отрывок превращается в следующий странный разговор:

" - Да поймите вы, Алексей Николаевич, на каждой странице

этой повести чувствуешь силу вашего нутряного таланта,

добротность повествовательной ткани, такую легкую, виртуозную

живопись, такой богатый, по-гоголевски щедрый язык. Читаешь и

радуешься артистичности каждого нового образа, каждого нового

сюжетного хода...

- Может, потому, что материал-то повести уж очень хорошо мне

известен,- пожимал плечами Толстой,- оттого и пишется без всякой

натуги, "как бы резвяся в играя"..." (стр.262-263).

Простодушная убежденность, что люди "говорят, как пишут", что монолог внутренний не отличается от монолога внешнего, приводит к "реконструкции" совершенно диких и невозможных диалогов, произносимых напыщенным языком, мгновенно искажающих своей противоестественной тональностью облик говорящего.

Из записной книжки Толстого:

"Искусство - отстоявшееся вино жизни. А что же я поделаю,

когда вино взбаламучено и бродит, когда сам черт не разберет, что

это - деготь или мед".

В.Петелин реконструирует сцену: Толстой в Москве, в дни Октябрьского переворота, едва стихла стрельба, приходит с женой, Н.В.Крандиевской, в гости к теще, писательнице Анастасии Романовне Крандиевской (Тарховой).

"Она провела их в гостиную, усадила в кресла...

- Вы пишете сейчас что-нибудь, Алеша?

- Какое там! Искусство - отстоявшееся вино жизни"

и далее шпарит но тексту записной книжки (стр.136-137).

Собеседники Толстого - жена, теща - все время "подставляются", говорят что-нибудь глуповатое, жалкое, для того, чтобы Толстой имел возможность оборвать их и громыхнуть что-нибудь монументальное: из записной книжки, статьи,- короче, нечто печатно-возвышенное.

"Он горько сказал:

- А что будет завтра? Кто знает...

- Темная бездна ожидает нас,- откликнулась Наталья

Васильевна.- В любой момент она может поглотить все оставшиеся у

нас блага и ценности.

- Дело, конечно, не в этом. Как-нибудь переживем"

(стр.135),

обрывает жену Толстой. Другими словами, "блага и ценности" - это нечто материальное, чему возвышенный Алексей Николаевич, конечно, не придает значения, а его недалекая жена придает.

Соблазнительно бывает оттенить достоинства человека, принижая тех, кто его окружает. Так, например, Н.В.Крандиевская была спутницей Толстого в течение двадцати лет, верным помощником, матерью его детей. Но В.Петелин-то знает, что затем они расстались. Чтобы подготовить почву для этого развода, В.Петелин щедро разбрасывает подводные камни: Наталья Васильевна

"никак не могла понять" (стр.34),

"она говорила, что у нее есть недостатки" (стр.36),

"с ней всегда приходится быть начеку" (стр.66),

"как быстро она меняется" (стр.66),

"упреки, подозрения, будто он мало ее любит" (стр.69),