Антон Карелин - Книга Холмов

• Название: Книга Холмов
• Автор: Антон Карелин
• Жанр: Фэнтези

Под каждым Холмом спит низверг: демон, чудовище, архимаг или свергнутый тиран — имя им легион. Могучих тварей не сумели просто убить, а смогли лишь запечатать на сотни и тысячи лет. Их могилы стали им тюрьмой, но низверги жаждут вырваться на свободу… Когда они пробуждаются, приходят ханты. Ханта это отряд, которому по плечу любые задачи. Фэнтези-спецназ, дипломаты, разведка — идеальный магнит для ударов судьбы. Ханта «Лисы» одна из лучших в торговом городе Мэннивей. Четыре парня и две девушки с серебряными бирками: хитрые, умные, способные на поступок, но сохранившие человечность в жестокое время. А время жестоко, потому что идет война, и начинается пробуждение тварей из-под Холмов.

«Книга холмов» это первый роман трилогии.

Книга как следует еще не вычитана.

---

Это завораживало, огромный распахнутый силуэт — и расходящиеся от него ровные армады зависших в воздухе птиц. Словно замедленный момент, пойманный сачком времени.

— Хранитель, — прошептал Кел. — Наконец-то она пришла.

— Мы… можем возвращаться? — спросил слабеющий Винсент.

— Нет!! — в один голос воскликнули остальные трое.

Взгляд серого мага был одновременно дико усталый и непонимающий.

— Неизвестно, — прошептала Алейна, глядя на огромную белую сову, вокруг которой круг за кругом упорядочивалось пространство, — кто страшнее.

Анна очнулась от грохота, который перекатывался вокруг, и у нее в желудке тоже. Было жарко и темно, мелкие вещи подпрыгивали от тряски и стучали по полу, стены скрипели, сотни ударов — слабых, сильных и пугающе-сильных — сыпались на броневагон со всех сторон.

— Что… такое? — выдавило пересохшее горло.

— Хана.

Дмитриус стоял рядом с Анной, но даже так, она едва слышала, что говорит Стальной.

— Что?..

— Низверг поднял толпы зверей. Они как бешеные к нам рвутся.

— Зачем?.. — спросонья и почти без сил, Анна соображала исключительно плохо.

— На рога насадить. Копытами растоптать. Разорвать в клочья, — обстоятельно отвечал Стальной. Усмехаться он не мог, так как не обладал легкими, которые для этого жизненно необходимы. Но научился имитировать хмыканье голосом, поэтому в конце добавил:

— Гым-гым.

— Разве они могут… пробить окованный сруб? С железной-то рамой?

Пол содрогнулся, кто-то крупный, кабан или может лось, врезался в стену, насадив себя на шипы. Судя по истошному визгу, кабан.

— Обычные звери не могут. Холмовые выростки — могут.

Анна вспомнила огромного лося в тумане, который перешагнул Повитуху у них на глазах. Речушка небольшая, да и шагнул он в самом узком месте, всего-то метра три. Один шаг, три метра. Сначала из густого белого марева выдвинулось, царственно выплыло дерево, голое, с короткими толстыми ветвями, только это было не дерево, а его рога. Шкура как кора вековых деревьев. Древонос, нарекли его холмичи.

Анна вспомнила, как в жаркий полдень наткнулась на громадного черного медведя, покрытого длинными иглами, словно дикобраз. Он был сытый и сонный, вывернул самый большой куст черевицы и лениво лизал белый корень. Обычного зверя пара капель утянут в беспробудный сон, за которым придет коварная смерть: алые нити вплетутся в тело несчастного и вытянут из него всю кровь. А этот гигант лизал белый корень и жмурился, довольный. Увидев Анну, застывшую на месте от изумления и страха, он даже не шевельнулся, только издал фырчащий рев, в котором звучало: «Смотри, как мне хорошо!» Позже Анна узнала, что этот выросток страшен, он часто бывает в ярости — или в веселье — и в обоих случаях не щадит никого, кто попадется под руки. Лисам повезло застать его в ленивом настроении, единственном, когда он безопасен. Дикоброзд, звали его.

Много странных существ, порой единственных в своем роде, одиноких гигантов, появлялись на свет и обитали в пронизанных тысячелетней магией Холмах. И кто знает, сколько выростков, одержимые Зовом, пробивались сейчас к стенам броневагона, чтобы сокрушить их.

— Они друг другу сильно мешают, — проронил Стальной, прислушиваясь к грохоту, визгу, рычанию, ударам и прочей вакханалии, творящейся вокруг.

Ходячий доспех видел плохо и недалеко, зато звук чувствовал на сотню метров во все стороны и, если постарается, мог услышать каждый отдельный звук. Вибрации стали его картиной мира, и слух Дмитриуса частенько оказывался прозорливее глаз остальных.

— Так что мы не сразу скопытимся. Сначала слабые помрут. Побьют себя о кромсатели и серпы, потопчут друг друга. Вот тогда сильные, кто останется, без помех за нас примутся. Еще не меньше полпальца ждать. Если сруб выдержит.

— Ох… У тебя нет воды?

— Даже если бы была, какой смысл, гым-гым. Уж до смерти-то дотерпи.

— Даже если через полпальца умрешь, — прошелестела Анна, — сейчас от этого пить меньше не хочется. Ты просто забыл, что значит жажда, железяка.

Дмитриус не отреагировал на издевку, сказанную измученной, израненной подругой. Конечно, она была дико зла. Хотя бы от бессилия хоть как-то повлиять на свою судьбу.

— А где наши? — спросила Анна, заставив злобу уняться.

— Ушли в тень. Пытались и нас забрать, но не судьба.

У черноволосой немного отлегло от сердца. Пусть и не все, но Лисы выцарапали себе еще один день. Избежали еще одной смертельной ловушки судьбы, и будут дальше мчаться по своему извилистому пути. Да и Дмитриус скорее всего выживет, не так-то просто его уничтожить.

Опустошение в груди хоть частично сменилось теплом, хотя все равно было горько. Они столько пережили за последние месяцы, из таких историй выбирались! Но выбирались не все. На равнине Мэннивея, над полноводной Тепрой стоит высокий, покрытый лесом утес — Ветряная гора. С голой вершины открывается потрясающий вид, Лисы обнаружили его случайно, когда прятались от погони и забрались наверх по крутому склону сквозь густой, непроходимый лес. Но встав наверху лагерем, влюбились в это место, оно стало их тайным убежищем. Там ханта хоронила своих мертвых, и три могилы одиноко стояли наверху, обдуваемые ветрами. Теперь их станет четыре.

Может ли быть могила у той, кого заберет безумный бог? Останется ли от Анны хоть что-то, хотя бы тело, изуродованное зверьми? Хоть что-то, с чем смогут попрощаться друзья?

Милосердная Матерь, как же не хотелось умирать… Как хотелось пожить еще, пить сокольский эль, кричать под дождем, отчаянно драться и побеждать, обнимать кого-то надежного, к кому можно повернуться спиной — и чувствовать жадные поцелуи на своем теле. Анне ужасно нравилось, когда ее хотели, когда за возможность обнажить ее и подмять под себя, усмирить, пусть хотя бы в постели, достойные мужчины готовы отдать что-то значимое, сделать что-то решающее — когда она становилась причиной событий. Так уже было, и, боги, как хотелось, чтобы это когда-нибудь произошло снова!

Черноволосая глухо застонала и утерла слезы. Неисцеленные раны страшно болели, несмотря на мази Алейны, несмотря на бережную и крепкую перевязку. В голове мутилось от проливня сон-травы, Анну уже второй раз за день мучала ожесточенная битва между равнодушной слабостью и взбудораженным адреналином, обуявшая с ног до головы. Организм изо всех сил хотел вырубиться, кануть в темноту, но в десяти разных местах дергались нарывы боли, а внутри ходила волна страха и надежды: «А может!.. Ну, может быть!..»

Вдобавок, перевязи зудели и чесались, как адовы прыщи (а тем, кто не знает, что такое адовы прыщи, лучше и не знать), поэтому Анне захотелось отрастить когти и разодрать себе тело в агонии, ускоряя смерть. И кстати, она как-то раз ненадолго побывала с когтями, клыками, светящейся шерстью и перьями, с яростным рыком, повергающим друзей в панику, а врагов в бегство. Поэтому знала, о чем речь. В любом случае, Анна была готова уже практически на что угодно, лишь бы прекратить безумие, царящее снаружи и внутри.

Медвежий рык смешался с ужасным, бередящим сердце козлиным блеянием, вот странное сочетание, два зверя рвались внутрь: остервенелый козел вибрирующе орал и бил копытами и рогами, медведь пытался продраться, вгрызаясь, вскребываясь в уставшие бревна. Безнадежно, будь они единственными и первыми — но, когда такие удары уже пять минут наносятся живой лавиной со всех сторон, даже окованная бревенчатая броня на железной раме начинает трещать.

Анна слышала, как ходят бревна в раме, как гнется железо, лопаются и вылетают заклепки, отгибаются обшивочные листы, и ей вдруг стало ясно, что она погибнет не от копыт или разверстых пастей, а просто от бревен, одно рухнет и вдребезги разобьет череп, другое сломает спину, третье раздавит грудную клетку. Как-то так.

Она слышала, как гибнут кричащие звери, врубаясь, вминаясь, остервенело и бессмысленно вгрызаясь в толщу бревен, ломая голову в ударах о стену — а в большинстве своем, умирая под копытами и когтистыми лапами себе подобных. Кажется, повозка была уже до крыши погребена в живом, ворочающемся месиве звериных тел. В местах, где безумное стадо отодрало куски обшивки, сквозь ходящие ходуном бревна стала сочиться кровь. И без того душная, пропитанная страхом темнота заполнилась горячим и липким запахом смерти.

— Не могу, — прошептала Анна, почти теряя сознание. — Не могу.

Она вскрикнула от боли, но встала, взялась за скобы в стене — и полезла наверх.

— Рехнулась? — спросил Дмитриус, но кажется, в ровном голосе ходячего доспеха отобразилось сочувствие и понимание.

— Да, — рявкнула Анна, сплевывая вкус крови изо рта. — Хочу на воздух. Хочу быстрей.

Он помедлил, соображая. Одной рукой подсадил Анну, а другой зазвенел цепью, открывая люк.