Антон Карелин - Книга Холмов

• Название: Книга Холмов
• Автор: Антон Карелин
• Жанр: Фэнтези

Под каждым Холмом спит низверг: демон, чудовище, архимаг или свергнутый тиран — имя им легион. Могучих тварей не сумели просто убить, а смогли лишь запечатать на сотни и тысячи лет. Их могилы стали им тюрьмой, но низверги жаждут вырваться на свободу… Когда они пробуждаются, приходят ханты. Ханта это отряд, которому по плечу любые задачи. Фэнтези-спецназ, дипломаты, разведка — идеальный магнит для ударов судьбы. Ханта «Лисы» одна из лучших в торговом городе Мэннивей. Четыре парня и две девушки с серебряными бирками: хитрые, умные, способные на поступок, но сохранившие человечность в жестокое время. А время жестоко, потому что идет война, и начинается пробуждение тварей из-под Холмов.

«Книга холмов» это первый роман трилогии.

Книга как следует еще не вычитана.

---

Два часа спустя холмичи, за которыми Винсент послал своего ворона, прибыли. Бородатые, измятые жизнью и с ног до головы измазанные землей, они приближались осторожно. Остановились почти в километре, не подходя к зверьим трупам, чтобы не пугать приведенных лошадей, и протрубили в рог. Но их и без того заметили, Ричард уже шел навстречу.

— Чего встали, черномазые, — бросил он. — Давайте к повозке. Все равно надо впрягать лошадей.

Живые камни времен Глава шестая. Где показано, как величие легенд прошлого легко и незаметно переходит в повседневность настоящего. А заодно, читатель получает неслабый урок истории великих богов — и города Мэннивея

Истрепанный броневагон жутко скрипел на ровной дороге и раздолбано лязгал на кочках и камнях. Полу-отодранные куски обшивки скрежетали на ветру, как визгливые старухи, перекрикивая друг друга, жалуясь на злую судьбу. Никто не рискнул ехать внутри: а вдруг пара бревен, явно слишком свободно стучащих туда-сюда, обвалится прямо на голову? Ремонт сходу не сложился: гремлины не любят, когда на них глазеют чужие, боятся открытых пространств, ненавидят солнечный свет — вот же угораздило встретить сразу все вместе взятое! Да и состояние у тварюг было плачевное: череда пережитых за сегодня испытаний оставила шрамы даже на их видавших виды шкурах и даже в их беспечных, диковатых сердцах. Ялвик и Ниялвик тревожно спали внутри Дмитриуса, часто дергаясь от страшного сна, и скрипливо бурчали ругательства, не разлепляя глаз.

Анна с Алейной все же легли на крыше, первой надо было наконец отоспаться, второй присмотреть за этим. Кел с Ричардом шагали на своих двоих, а уставший Винсент облюбовал повозку, с которой брезгливым жестом согнал холмичей. Ему пришлось вылепить толстый матрас из серой материи, чтобы отгородиться от запаха и грязи. Зато теперь он возлежал на колымаге, как маленький гордый серый властелин.

Восемь кряжистых, темных лошадей катили броневагон вперед по равнине, между редких и крохотных рощ, по слабо проезженной дороге вдоль петляющей Повитухи. Речка стала шире, но мельче, потеряла сапфировую синь и взбаламутилась серым илом. Погода слегка испортилась, все небо заполонили драные, клочковатые серые и сизые облака. Солнце давно миновало полдень и теперь приближалось к вечерне.

— Сторожевая, — сказал Ричард, указывая наверх через реку. Процессия шла мимо зубчатой светлой башни, горделиво, но потеряно замершей на вершине скалы.

Башни — те из них, что сохранились со старых времен, — высились по всему периметру Древней земли. Когда-то они были заселены, и в каждой Сторожевой жил маленький, но знающий дело гарнизон. А на вершине, между зубцов, день и ночь нес бессменную стражу всенощный спец: человек, способный спать неделю или даже месяц, не нуждаясь в еде и воде. «Спец должен спать!» гласил закон Изгнателей. Поэтому, сидя на самой вершине в каменной чаше белого лотоса, он совершал утром единственный вдох, а вечером выдох, одновременно глубоко спал и чутко бодрствовал — и обозревал окрестности неусыпным оком. Зрел, где и когда в Холмах происходит непонятное или опасное, и всегда знал, куда направить удар.

Говорят, поистине глубокий спец провидит ближайшее будущее, и может определить угрозу до того, как она впервые проявится. Система защиты Холмов вообще была прекрасно организована в былые времена.

Последние четыреста лет башни опустели, большинство превратились в развалины, в некоторых обитали приблудные изгнанники, другие стали приютом подранных жизнью разбойничьих банд.

— Если переживем пробуждение Холмов и войну, то восстановим Сторожевые, — пообещал как-то раз Хилеон. В его устах это звучало просто. Чего такого, взять да восстановить.

— Хорошо, — улыбаясь во все грязные зубы, прицокнул возница землецких лошадей. — Ой, хорошо.

Он думал об этом все два часа пути, неторопливо, основательно, как и все, что делали холмичи. Торопиться им было всю жизнь некуда, можно было по часу катать под языком одну простую, как вишневая косточка, мысль. Каждые десять-пятнадцать минут улыбка прорезалась через почти черные губы, холмич кивал в такт своим мыслям, но сейчас, видимо, настолько ими проникся, что облек в слова.

— Чего хорошего? — поинтересовался Ричард, шедший рядом.

— Много зверья побилось, много шкур соберем, — он помолчал, словно отдыхая от уже сказанного. — Мяса, кости. Приедем — и сразу назад, все-все, за добычей.

— Если половину хищники не растащат к тому времени, — сплюнул Ричард, хотя он сам знал, что говорит глупость. Просто не жаловал живущих в Землеце, чтоб им кивать.

— Не придут другие, — хитро ухмыльнулся холмич. — Все крупняки там полегли, некому. А кто не полег, страх смертный спытали. Кто живыми ушли, не вернутся.

— Значит, птицы расклюют. Птиц море было, и все живые ушли.

— Ой, хорошо! Птицы побьем, наловим. Пух. Еще мясо, много мяса, сытная будет зима! — измазанный, вонючий мужик довольно расхохотался и выразительно обвел рукою брюхо.

— Полдня на жаре, к ночи домой привезете, самое раннее, — буркнул Ричард. — Пока разделать и начать варить да коптить, уже не свежее будет мясо, с душком. Да и шкуры все рогами-когтями, клыками подранные, потоптанные, дырявые.

Рэйнджер никак не мог смириться с тем, что пережитый ими ужас и жестокая гибель ни в чем не повинных зверей станут в конечном итоге не героической драмой в истории ханты Лисов, а незваным пиршеством и богатством, свалившимся на занюханных, тупых и жизнерадостных крестьян.

— Так это лучшее мясо, — ухмыляясь, уверил возница. — Спелое, с гнильцой. Подземь положишь, к утру достаешь…

Ричард морщился, а холмич шумно втягивал носом воздух, изображая, как с наслаждением нюхает поспелую мякоту с налетной зеленью и приторно-сладким духом. Что касается шкур, земляне так и ходили, в лоскутном.

— Тьфу ты, — не выдержал рэйнджер. — Чтоб вы подземь провалились, крысы.

— Не серчай, серебряный господин, — позвал его старший из холмичей, идущий следом. Это был мужик лет чуть больше пятидесяти, с такой широкой и ровной грудной клеткой, что казалось, на ней можно колья тесать или ткани кроить. — Мы и так в земле живем. Оттого чистоплюям вроде тебя и не по душе. Но ты не волчься, ты лучше нас. И живешь лучше, и сам лучше. Мы это знаем. Но мы ведь… не от хорошей жизни провоняли.

— Отож, — согласился третий бородач. — Подневольные мы, господин белорук.

Ричарда никто в здравом уме не назвал бы чистоплюем и белоруком. Весь пропитанный пылью дорог, он соблюдал чистоту, но никогда не чурался грязи. Залечь на полдня в засаду, ползти сквозь непролазный бурелом, ставить силки и капканы, выпотрошить дичь и прирезать врага, обагрив руки кровью, взобраться на скалу, чтобы стрелять оттуда лежа, обвязаться ветками и слиться с подлеском — чего только он ни делал. Густые, кустистые брови и мрачные, глубоко посаженные глаза, неровные космы, обрезанные охотничьим ножом и уже отросшие, мрачный прищур и прикус, ухмылка человека, знавшего цену пустым словам — все, кроме на удивление грамотной и складной речи, выдавало в нем выходца из низов, далекого от всякой изнеженности и любых привилегий. Серебряная бирка по сути и была единственной красивой вещью, что он с гордостью носил.

Вот кто действительно был чисторуки в ханте Лисов, так это Винсент и Кел. Причем светловолосый не отказывался работать и любил что-то сделать своими руками, но при этом имел сильную склонность к чуть ли не ежедневной бане, большим чистым полотенцам, черепаховому гребню и прочим дорогим вещам, к проглаженной и прогретой лавандовым паром изысканной нижней одежде. Он даже пользовал купленный у модистки маникюрный набор — в отличие от Алейны, которая в силу юности и неотъемлемой пока красоты не придавала красе ногтей ровно никакого внимания; обкусанные, потрепанные и все в растительных пятнах, ее пальчики все равно хотелось взять в руки и бережно целовать. И Анны, для которой уход за ногтями давно стал несбыточной и бессмысленной мечтой, ведь после любой драки ее пальцы походили на встопорщенных мальчишек, покрытых ссадинами, грязью и немного в крови. Какой уж тут маникюр.

Винсент же по брезгливости мог дать фору целой семье аристократов, и вкупе с полнейшим уходом в несознанку и отказом делать своими руками хоть что-то, представлял собой эталонного белоручку и чистоплюя.

Но даже так, получалось и вправду: тертые, жилистые и смуглые руки рэйнджера ближе к рукам Винсента и Кела — чем к заскорузлым, ржаво-черным хватам землян. От которых, если присмотреться, передергивает. Кажется, что еще немного, вот-вот, и закопошатся в их потрескавшейся, прочерневшей кожище маленький жучки да червячки.

Поэтому Ричард смолчал и просто кивнул старшему.

— Да и прибудем скоро, — старший теребил бороду. — Пора о деле уже. Меня Свищур звать.