Феликс Пальма - Карта неба

• Название: Карта неба
• Автор: Феликс Пальма
• Издательство: АСТ, CORPUS
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-085154-6,978-5-17-087218-3

«Карта неба» — вторая часть «Викторианской трилогии» испанского писателя Феликса Пальмы, начатой романом «Карта времени». Действие обеих книг происходит в Лондоне в XIX веке, в эпоху великих научных открытий, которые раздвигали границы возможного и внушали людям мысль о том, что самые смелые их мечты и надежды могут осуществиться, а фантастические сюжеты романов Г.-Дж. Уэллса — оказаться частью действительности и дать толчок развитию необыкновенных и головокружительных событий, в которые вовлекается как сам писатель и люди из его ближайшего окружения, так и многие реальные исторические персонажи.

В основу каждой книги трилогии положен один из романов Уэллса, для первых двух — это «Машина времени» и «Война миров», для третьей части, «Карты хаоса», точкой опоры станет «Человек-невидимка».

Романы Феликса Пальмы переведены на 25 языков и заняли первые строки в списках бестселлеров во многих странах. «Карта времени» была удостоена в Испании премии «Атенео де Севилья».

---

15 февраля 1900 года.

До нашествия марсиан Лондон считался самым могущественным городом в мире, но это не означало, что он был и самым чистым. Должен с болью сердца признать сей факт, как в свое время поступил и мой отец, хотя теперь все это не важно. До того как было вскрыто чрево города, чтобы вставить туда искусственные внутренности в виде современной системы канализации, Лондон хранил свои экскременты в выгребных колодцах, которые опорожнялись с регулярностью, зависевшей от материального положения их владельцев. В колодцах часто находили миниатюрные человеческие скелеты, поскольку эти зловонные ямы представляли собой идеальное место, где женщины могли избавиться от плода запретной любви. Каждый день на рассвете караван повозок, груженных нечистотами, покидал Лондон, чтобы доставить удобрения на окрестные поля, но потом в моду вошло импортируемое из Южной Америки гуано, и испражнения лондонцев стали ни на что не нужны. Когда наконец было решено, в качестве нового свидетельства прогресса, запечатать выгребные колодцы и встроить все стоки в зачаточную систему канализации, чтобы нечистоты стекали в Темзу, это привело к эпидемии холеры, унесшей жизни почти пятнадцати тысяч лондонцев, а через пять лет за ней последовала вторая, собрав примерно такой же урожай жертв. Отец часто рассказывал мне, как жарким и сухим летом 1858 года, когда смрад становился невыносимым, приходилось обмазывать известью портьеры в британском парламенте в тщетной попытке нейтрализовать густое зловоние, исходившее от реки, которая превратилась в гнилую клоаку, ибо вбирала в себя экскременты почти двух миллионов человек. Этот год вошел в историю как Год великого смрада. В итоге, невзирая на баснословные расходы, парламент дал инженеру Джозефу Базальгетте разрешение перестроить внутренности Лондона, чтобы создать революционную систему канализации. Помню, как отец описывал мне — с такой гордостью, словно сам приложил к этому руку, — великое детище Базальгетте: систему каналов протяженностью восемьдесят три мили, построенную из кирпича, скрепленного портландцементом, и обеспечивавшую сток как бытовых, так и ливневых вод двадцатью километрами ниже Лондонского моста. Поэтому сейчас под нашими ногами пролегали параллельно Темзе пять главных коллекторов, питавшихся своими притоками — более мелкими каналами, и все вместе это составляло запутанный лабиринт, которому в будущем выпадет честь укрывать последних представителей нашей расы. Моему отцу, вне всякого сомнения, было бы интересно узнать, что это сооружение, которое он считал одним из великих достижений науки, будет исправно служить людям и в 2000 году.

Мы спустились в лондонскую клоаку на удивление просто: подняли крышку ближайшего к Примроуз-Хилл канализационного колодца, а затем слезли вниз по ржавой лестнице, прикрепленной к его стенке. Спуск прошел без происшествий, что уже было настоящим подвигом, учитывая весьма скудное освещение. Очутившись внизу, Шеклтон сразу же взял на себя роль проводника и внимательно огляделся по сторонам. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы сориентироваться, после чего он повел нас по узкому и извилистому туннелю, где нам пришлось передвигаться почти на ощупь, но вскоре мы вышли к другому туннелю, который, как я заключил, исходя из его размеров, был одним из трех больших коллекторов, проложенных севернее Темзы. Первое, что мы почувствовали, был ударивший в нос запах — неописуемое зловоние, заполнившее носовую полость, чтобы потом, подобно гарпуну, вонзиться в мозг и пропитать нечистотами даже самые далекие воспоминания. К счастью, это ответвление освещалось маленькими лампами, через равное расстояние развешанными на кирпичных стенах, что источали весьма неприятную слизь, и этот анемичный свет не только успокаивал дам, но и позволил нам составить приблизительное представление о маршруте, которым мы будем следовать в ближайшие часы, спрятавшись, так сказать, под юбкой у города, прежде чем доберемся до Квинс-Гейт. Коллектор представлял собой нескончаемую галерею со сводчатым потолком, по бокам которой то и дело возникали более узкие туннели, тем не менее казавшиеся такими же длинными, как тот, по которому мы намеревались идти. Я предположил, что по большинству этих труб в главный канал поступают фекальные воды, а некоторые каналы соединяются со складами и пожарными депо, но, для чего служат остальные туннели, так и не сообразил. Они могли вести в самое невообразимое или, напротив, в самое обычное место. Главный коллектор состоял из центрального канала, по которому текла зловонная комковатая тина бурого цвета. Мы старались на нее не смотреть, так как она несла с собой не только всякие отбросы, но и разного рода сюрпризы. Так, например, я приметил в потоке труп кошки. Мертвый зверек проплыл мимо, буравя нас пустыми стеклянными глазами, и течение понесло его дальше, в сторону кошачьего рая, куда, быть может, вела одна из таинственных труб. Я совершенно серьезно подумал, что если случайно опущу туда ногу, то придется ее ампутировать, потому что я не смогу жить, зная, что какая-то часть меня погружалась в столь изысканную мерзость. К счастью, по обе стороны канала шли кирпичные дорожки, достаточно широкие, чтобы мы могли по ним передвигаться, но прежде пришлось отвоевывать их у крыс: они долго сновали у нас под ногами, видимо, в знак приветствия, а потом сгинули во тьме. Страдая от невыносимого смрада, мы встали по двое и пустились в путь, стараясь не поскользнуться на влажном мху, покрывавшем отдельные кирпичи. Нас окружали сырой холод и абсолютная тишина, лишь изредка нарушаемая отдаленными звуками ревущей и бурлящей воды. Как только я понял, что тревожная симфония из отголосков эха и свистящих звуков, разносящаяся по туннелям, — не более чем сопровождение пищеварительного процесса коллекторов, эти звуки показались мне даже успокаивающими. По крайней мере, они были лучше тяжелых разрывов и назойливого боя колоколов, поджидавших нас на поверхности.

Пока я шагал рядом с агентом Клейтоном, замыкая процессию, у меня наконец-то нашлось несколько свободных минут, чтобы поразмыслить над нашим планом. Что бы там ни говорил Уэллс, я по-прежнему был убежден, что нам не следует покидать Лондон. И верил в то, что разношерстное войско, которое составила из нас судьба, а вовсе не капризный случай, имеет определенное предназначение. Неужели такая неоднородная группа собралась лишь затем, чтобы выбраться из города? Не разумнее ли предположить, что каждый из нас очутился здесь, потому что ему была уготована своя роль в разгроме марсиан? Это куда логичнее, подумал я, по очереди оглядывая каждое из звеньев нашей цепи и пытаясь разгадать их предназначение. Я не стал особо задумываться о вкладе капитана Шеклтона, который шагал впереди, не замечая зловония, и с настороженным видом вел нас по лабиринту труб, потому что всем нам было ясно: его участие будет решающим. Вслед за капитаном шли супруги Уэллс, успокоившиеся, оттого что снова были вместе, хотя и удрученные последними событиями. По-моему, когда придет пора остановить марсиан, присутствие единственного писателя, описавшего вторжение инопланетян, будет просто необходимо, и должен признать: несмотря на наш недавний спор, его участие в нашей самодеятельной группе меня радовало и одновременно успокаивало, так как, хотя писатель, похоже, не годился для физических подвигов, он был, по моему мнению, одним из самых умных среди знакомых мне людей. Далее, закрыв лицо изящным платком, следовала американка, чье присутствие было для меня полной загадкой, если только не предположить, что она должна была укрощать не укротимого иначе Гиллиама Мюррея. Предпринимателя называли Властелином времени за то, что он сумел сотворить чудо и перенести нас в 2000 год. Но Мюррей, очевидно, обладает ключом не только от четвертого измерения, но и от потустороннего мира, откуда он, судя по всему, вернулся. Я задумался, какой могла быть роль Мюррея в нашей группе, кроме той, чтобы оберегать мисс Харлоу и высмеивать Шеклтона. За ним шел услужливый Гарольд, должно быть, недоумевая, зачем я заставил его покинуть подвал в Квинс-Гейт, дабы вернуться туда спустя всего несколько часов, причем в обоих случаях с риском для жизни. Из всех нас у кучера, вероятно, была самая незначительная роль. Возможно, она сводилась к тому, чтобы отвезти нас с Шеклтоном к холму. Последним рядом со мной вышагивал агент Клейтон с надменной гримасой на лице, чье присутствие в группе легко объяснит любой читатель. Но был и еще кое-кто, а именно я. В чем же состояла моя задача, если наша группа действительно призвана остановить нашествие? А вдруг, с ужасом догадался я, от меня требовалось всего лишь свести Шеклтона с остальными членами группы? Да, вполне может быть, что на этом моя миссия завершилась, и я, сам того не ведая, освободился, чтобы окончательно поступить в распоряжение смерти, так же как и Гарольд.