Лаура Ферми - Атомы у нас дома

• Название: Атомы у нас дома
• Автор: Лаура Ферми
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Подробности богатой событиями и свершениями судьбы Энрико Ферми, великого итальянского физика, которые мы находим в мемуарах его жены и друга, помогают воссоздать живой облик одного из крупнейших естествоиспытателей современности. Это образ пламенного жизнелюбца, неистового искателя, великого удачника и самозабвенного труженика. Однако этим сказано далеко не все, что можно сказать о Ферми. Но портрет, который набросан в книге, заведомо однотонен. Лаура Ферми пристрастна и не собирается этого скрывать. Главное чувство, которое доминирует в ее отношении к близкому ей человеку, предопределяя и самый стиль описаний и отбор изобразительных средств, — это чувство безграничного преклонении перед кумиром. Книга Лауры Ферми являет собой пример беззаветной преданности и безграничной дружбы.

---

Пизанская школа предоставляла студентам бесплатное питание, общежитие и несколько специальных курсов для «нормалистов»; во всем остальном они числились студентами Пизанского университета. Дортуары и аудитории помещались (и ныне помещаются) во дворце, построенном в шестнадцатом веке, в одном из тех старинных дворцов, которые благодаря строгой пропорциональности архитектурных линий создают впечатление такой воздушной легкости, несмотря на свои монументальные размеры. Скудно обставленные студенческие комнаты были похожи на кельи и поражали резким контрастом с великолепным фасадом, изящно, но несколько чересчур обильно изукрашенным Джорджо Вазари.

В то время, когда там учился Ферми, в Нормальной школе не было никакого отопления, а пизанские зимы холоднее римских. Но все же Ферми не приходилось подсовывать под себя руки и переворачивать страницы книги языком, ибо каждому «нормалисту» — выдавался «скальдино» — глиняный горшок с ручками, доверху наполненный горячими углями и золой. Его держали на коленях и грелись.

Если зимой приходилось бороться с холодом, то летом шла непрерывная война с москитами. Тут уж пускали в ход резиновые подвязки и с их помощью били крылатых врагов на лету; это был новый вид спорта, в котором, по словам Ферми, он так преуспел, что приобрел славу лучшего охотника на москитов во всей школе.

Занятиям Ферми посвящал не так уж много часов. Многое из того, что преподавалось, ему уже было известно, а то, что он мог почерпнуть нового на лекциях, он быстро усваивал. У него оставалось немало времени для всяких забав, которыми изобиловала студенческая жизнь маленьких университетских городков… Поединки ведрами с водой на крышах города Пизы за честь юных красоток, которую никто и не думал задевать, шуточные дуэли, возникавшие по какому-то загадочному поводу, не понятному ни тому, кто послал вызов, ни тому, кто его принял, но со ссылками на Рыцарский кодекс, бурная кампания накануне весенних празднеств, завершавшаяся торжественным избранием какой-нибудь дурнушки, к полному ее замешательству, «королевой Мая». Я не думаю, чтобы сам Ферми с азартом ринулся в эту жизнь, если бы его не подбивал к этому его новый друг — Франко Разетти.

Разетти — студент-физик первого курса, как и Ферми, представлял собой весьма незаурядную личность; его интересы были сосредоточены на живых существах — он был прирожденный естественник. Еще четырехлетним ребенком он любил вырезать из цветной бумаги разных насекомых, кузнечиков, жучков-богомолов, тараканов, бабочек и делал это с таким искусством, что сразу можно было узнать, кого он хотел изобразить.

В юношеском возрасте он знал на память тысяч пятнадцать названий всевозможных видов ископаемых и стольких же видов растений; конечно, проверить его вряд ли кто был в состоянии. Много позже, когда ему было уже за пятьдесят, он все так же бросался бегом за бабочкой вверх по косогору и ловил ее. Разетти любил биологию, но избрал своей специальностью физику именно потому, что она давалась ему с трудом, а он хотел доказать самому себе, что может преодолеть любую трудность.

Разум не давал ему удовлетворения, его постоянно угнетало чувство какого-то внутреннего смятения и опустошенности, и это пробуждало и нем жажду острых ощущений. Он организовал студенческий кружок «Общество борьбы с ближними», в котором Ферми принимал деятельное участие. Единственная цель этого кружка заключалась в том, чтобы донимать людей. Чего только они не выдумывали! Водружали таз с водой на приоткрытой двери, и он обрушивался, окатывая водой с головы до ног первого встречного; подкладывали бомбу с зловонным газом, которая взрывалась в аудитории во время какой-нибудь торжественной лекции. За эту выходку Ферми и Разетти, сконструировавших злосчастную бомбу, едва не исключили из университета. Их оставили только благодаря заступничеству профессора экспериментальной физики Луиджи Пуччианти. Это был человек снисходительный и прозорливый, он отстоял их на чрезвычайном дисциплинарном совете, выступив с горячим и убедительным отзывом об их научной работе.

Еще одна выдумка, которой особенно гордились члены «Общества борьбы с ближними», заключалась в том, что всем членам было предписано носить в карманах наготове маленькие железные замочки, выкрашенные преимущественно в ярко-красный или огненно-желтый цвет. Заговорщики обычно действовали парами — один занимал намеченную жертву приятным или ученым разговором, а другой в это время незаметно продевал дужку дамка через две петли его костюма или пальто… затем — щелк! — и бедняга оказывался на замке, и как бы он ни протестовал, замок оставался запертым.

Сами члены общества тоже не были в безопасности от этих замочков. Однажды весной Ферми, поднявшись, как всегда, спозаранку, увидел, что все еще спят; он быстро оделся, вышел тихонько через главную дверь, спустился по монументальной лестнице к выходу из Нормальной школы и направился к Разетти; там он вынул из кармана две крепкие скобки, привинтил одну к двери, а другую к притолоке, повесил замок и защелкнул его. Спустя некоторое время под окнами Разетти собралась целая толпа студентов; ему кричали, чтобы он поскорей выходил. Разетти бросился к двери — и то-то было хохоту и веселья, когда он стал метаться в бессильной ярости, обнаружив, что попал в плен в своем собственном доме!

По воскресеньям Ферми и Разетти отправлялись в дальние прогулки в Апуанские Альпы — так называется часть Апеннин к северу от Пизы. Разетти, стремительный, как пружина, и ловкий, как газель, быстро взбирался по склону. Только Ферми, несмотря на свои короткие ноги, и мог поспевать за ним. Когда они поздно вечером возвращались с прогулки, Разетти часто зазывал Ферми к себе. Он был единственным сыном и очень любил свою мать. Это была маленькая, удивительно живая женщина. Она всегда поощряла к поддерживала увлечение сына естественными науками и теперь смотрела на него с изумлением, словно недоумевая, что она произвела на свет такое чудо. Новый друг Франко ей нравился, и она часто приглашала его обедать.

Прекрасные обеды, которыми угощали Ферми у Разетти, вносили приятное разнообразие в скудное меню Нормальной школы, которое, собственно, состояло из одной вяленой трески. Это были первые годы после мировой войны, и многие продукты совсем исчезли с рынков, а если и продавались, то по недоступным ценам. Помню, что и я в это время поглощала невероятное количество рыбных консервов. В Нормальной школе кормили вяленой треской, и студенты ворчали. Ферми не ворчал, у него были простые вкусы, а кроме того, он считал, что ворчать бессмысленно, раз это не достигает цели.

Во всех этих рассказах о Пизе, которые я слышала много позже, ученье упоминалось очень редко. Но, должно быть, тень великого пизанца витала над городом и вдохновляла юных физиков: здесь Галилей некогда производил опыты с падением тел с вершины Падающей башни, мимо которой каждый день ходили студенты в годы ученья Ферми; люстра, которая своим колебанием навела Галилея на мысль о законе маятника, по-прежнему висела под сводом старинного собора.

Должно быть, и Ферми и Разетти вдыхали физику вместе с пизанским воздухом, и, конечно, они многому научились. Самое лучшее, что мог дать им профессор, — это предоставить им полную свободу в его лаборатории. Профессор Луиджи Пуччианти был человек с большими знаниями, весьма сведущий в литературе; он с большим успехом мог бы преподавать гуманитарные науки, чем экспериментальную физику. Это был мыслящий человек с критическим складом ума, но без особой приверженности к точным наукам. В прошлом за ним числились какие-то научные исследования, но теперь, уже с давних пор, он занимался исключительно преподаванием и топтался в своей лаборатории, заваленной всяким хламом, за росшей ржавчиной и паутиной, где царил такой беспорядок, что немыслимо было работать, даже если бы у него вдруг и появилась к этому охота. Вскоре двое его учеников стали разбираться в физике много лучше своего профессора. Он и сам понимал это и однажды попросил Ферми поучить его теоретической физике. «Я осел, — сказал он, — а вы мыслите четко, и мне всегда легко понять то, что вы излагаете». Ферми никогда не страдал ложной скромностью и охотно согласился прочесть своему преподавателю курс по теории относительности Эйнштейна.

В июле 1922 года Ферми получил степень доктора физики. В его диссертации были описаны проведенные им экспериментальные работы с рентгеновскими лучами. Затем он выступил также с публичным докладом, и друзья Ферми собрались в Аула Магна, заранее предвкушая блестящий триумф докторанта. Но — увы! — их постигло разочарование.

Одиннадцать экзаменаторов в черных тогах и четырехугольных шапочках торжественно и важно заседали за длинным столом. Ферми, сам в черной тоге, стоял перед ними, спокойно и уверенно рассказывая о своей работе.