Саша Чёрный - Чудесное лето

• Название: Чудесное лето
• Автор: Саша Чёрный
• Жанр: Детская проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-91921-124-2

Семья маленького Игоря в начале XX века эмигрировала во Францию. Мальчику, еще плохо говорящему по-французски, трудно освоиться в чужой стране. И тут судьба делает ему подарок – возможность провести лето в небольшом имении под Парижем…

Повесть принадлежит перу Саши Чёрного – одного из самых блистательных писателей Серебряного века.

---

А он девочек расставил в ряд у стены и попросил каждую из шляпы по билету вытянуть. Потом – мальчиков.

Расхватали дети вмиг игрушки по своим номеркам и писк такой подняли, точно стадо поросят в колючем бурьяне…

Схватили игрушки и бегом по домам – взрослым показывать. Разве это часто бывает, чтобы ни с того ни с сего столько чудесных вещей получить?

А потом сползлись на лужайку у шоссе перед усадьбой и стали играть в лавку, в кухмистерскую[9], – каждый в одиночку. Девочка, которой кукла досталась, выменяла себе слоненка на мяч и посадила его в коляску к кукле заместо сына…

Игорь стоял у ворот, смотрел и радовался. Одно его, правда, беспокоило немножко: из всех чердачных игрушек оставил он себе одну – бутылку, в которую был вделан четырехмачтовый парусный кораблик. Каким чудом его в бутылке собрали-составили, Бог знает… Может быть, отдать им и кораблик?

Пошел он к фельдшеру-матросу посоветоваться. Но тот его успокоил:

– Ну, вот… да какая ж это игрушка? Это есть произведение искусства, и ребятам оно ни к чему. Кокнут бутылку о камень, корабль по суставам разберут, вот и все. Дурачки. Владейте себе на здоровье, Игорь Иванович… Я к бутылке цепочку приделаю, пусть поперек вашего окошка покачивается. Красота.

Глава V Разговор с матросом

Игнатий Савельич лежит на своей койке в углу большой, низкой комнаты. Отдыхает. Перед окнами флигеля – каштаны. Затеняют свет, сквозят на закате мутно-зелеными лапами. В комнате прохладно и тихо. С потолка липкой спиралью свешивается узкая ленточка, усеянная дохлыми мухами, – одна из них, еще полуживая, тоненько жужжит.

Дневной урок отработан: вымыта до морского блеска лодка на пруду, заштопана красная дорожка, что лежит по дну; свезены к кухне и наколоты короткие французские дрова; подвязаны к тычинкам бобы, которые вчера повалил ветер, и заплетена проволокой прорванная в огородной калитке сетка. А потом, хоть и не помощника садовника это дело и тем более не матросское, вытряхивал с птичницей ковры и дорожки из большого дома. Субтильная[10] женщина – тряхнешь покрепче, она и с ног долой. И еще натирал полы в доме. Это, пожалуй, веселей всего: выплясываешь на щетках чечетку и думаешь о своем; покуришь на корточках, в бильярдной в шары пощелкаешь – никто в шею не гонит, работай сообразно с комплекцией.

Комплекция у Игнатия Савельича выдающаяся: плечи как у бугая, шея – борца, корпус вроде колоды, которой в саду дорожки укатывают. Койка под ним скрипит-жалуется… Трудно ей на себе такой груз нести. Да еще ворочается он сегодня, недоволен, должно быть: серые глазки сумрачны, нога в опорке[11] по полу чертит.

По стенам и на камине всякая всячина.

По вещам сразу увидишь, что в комнате живет моряк и вместе с тем человек, так сказать, медицинский. Над койкой распростерся Андреевский флаг[12], – сам сшил (кусочек голубого сатина для косого креста у экономки выпросил); у окна на бечевке сохнет полосатая, сине-белая матросская фуфайка; под стеклянным колпаком на камине модель английского легкого клипера в многоярусных парусах, – мальчик Игорь ему принес в подарок, на чердаке разыскал; и пепельница в виде спасательного круга, оплетенного крученой веревкой.

Медицинская часть представлена набором банок на полочке – Игнатий Савельич большой мастер банки ставить, – лекарственными склянками и крошечными аптекарскими весами, покачивающимися под полкой. Муха на роговую чашечку сядет, сразу чашечки заволнуются – одна вниз, другая вверх…

Каждый бы догадался, взглянув на все эти предметы, что Игнатий Савельич морской фельдшер. Посмотрел бы в угол, где над изголовьем койки на треугольничке трепетал зеленый мотылек лампадки перед образком Серафима Саровского[13], и прибавил бы: русский морской фельдшер. Впрочем, и по Андреевскому флагу это было видно.

В окна долетала из французской прачечной у колодца веселая хохлацкая песня:

Опанас волы пас,
Катерина – бычки…
Пострывай, не втикай,
Куплю черевички.

Это птичница распелась. А индюк-дурак все время перебивал и лопотал по-турецки что-то свое, несуразное, назойливое. Было очень смешно, но матросский опорок все так же сердито шлепал по полу: Игнатий Савельич был недоволен.

В окне показалась светлая кудлатая голова мальчика.

– Игнатий Савельич! Вы спите?

Матрос вскинул ноги и грузно сел на койку.

– Отдыхал. Сигайте в окно… Что ж так через стенку разговаривать.

Хмурые морщинки сбежали со лба, он любил мальчика и во всякое время был ему рад.

Пивная бутылка, словно сбитая кегля, стукнулась под маленькой пяткой о пол. Игорь сел у окна верхом на табурет и внимательно, в который уж раз, осмотрел матросскую комнату.

– Когда ж вы себе, Игнатий Савельич, морскую койку подвесите?

– Крючки не выдержат. Кирпич вещь хрупкая. Никак невозможно.

Игорь огорченно покачал головой. Он все заботился, чтобы матрос наладил свою жизнь по-настоящему. Что ж ему на сухопутной постели валяться…

– А я вам компас принес.

Он протянул на ладони маленький круглый брелок.

– Вот спасибо. Теперь, значит, я совсем обеспечен. Где достали?

– В пенале нашел. Я его еще в Париже на фуаре[14] купил. Вам пригодится, да? Он совсем-совсем правильный. Только встряхивать его надо. Как термометр.

– Пригодится, спасибо. Что ж, давайте чай пить, Игорь Иванович… Только насчет кипятка заминка…

– Да ведь на кухне полный бак.

– В том и суть, что у меня по кухне с новой кухаркой авария вышла.

Матрос поморщился и яростно провел ладонью по своим, ежиком торчащим, бурым волосам.

– Я ей французским языком, вежливо говорю: «Пожалуйте, мамзель, еще тарелку борща». Молчит и глаза, как, извините, у акулы. «Борща, говорю, еще пожалуйте. Консоме руж, – рюсс! Компрене?[15]» А она как окрысится… «Да что же это! Да вы две тарелки уже выхлебали! Другие уже сладкое едят, а я с вашим борщом возиться буду?» Фырк, фырк… Швырнула при всем персонале тарелку на ларь и ко мне спиной, будто я не человек, а шпанская муха… Разве это порядок?

– Вы, Игнатий Савельич, с женщинами лучше не связывайтесь. Хотите, я вам завтра свою котлетку оставлю?

– Спасибо, Игорь Иванович. Питайтесь сами, вы ж малокровный. Что ж я младенца обижать буду… «Вы, говорю, мамзель, здесь еще и двух недель не прожили. Кто вам с огорода сверх пропорции клубнику приносит? Кто вас обучил русский консоме руж готовить? Забыли-с? А вам третьей тарелки жалко… Не ваше – хозяйское!» А она мне на эти слова язык показала… Язык, понимаете! Рушник на стол швырнула и с треском в свою каморку ушла. Да у меня четыре медали: станиславская, анненская, две георгиевских, – и не то что язык, пальца мне никто не показывал… Чертовка такая сухопарая!

– Марку я вам еще принес, Добровольного Флота[16], – робко вставил Игорь, чтобы отвлечь матроса от его огорчительной истории.

– Спасибо. Вещь редкая. А на кухню, хоть на куски режьте, и носа больше не покажу. Пусть сама салат с огорода в переднике носит. Баста!

– Вы не сердитесь, Игнатий Савельич. За кипятком я сам сбегаю. Хорошо?

Звякнул чайник, ноги мальчика перелетели через подоконник и скрылись за кустами.

Морской фельдшер медленно вытер полотенцем побагровевшую шею, лицо. Даже волосы вытер. Вздохнул и тяжело фыркнул, точно из-под воды вынырнул.

Через минуту тем же прямым сообщением Игорь вскочил в окно и бережно поставил чайник на стол.

Матрос уже успокоился и аккуратно расставлял на белой клеенке стаканы – бокалы из-под горчицы, баночку с вареньем, молодой редис и прочее угощение.

Долго и мирно большой и малый пили чай вприкуску, с присвистом втягивая горячую влагу из блюдечек: эту манеру Игорь с удовольствием перенял от матроса.

– Кружовенное варенье берите, Игорь Иванович.

– Сами варили?

– Самолично. Нет лучше фрухта. В парке здешнем айва растет, деревянное яблоко. Тоже на варенье идет. Несуразная вещь – язык вяжет… Один тани́н, можно сказать.

– Что такое танин?

– Вяжущий порошок. В полосканье кладут.

– Во флоте чай матросам давали?

– Обязательно. Сигнал такой на боцманской дудке в шесть утра высвистывали: «Вставать, койки вязать, чай пить!»

– Посвищите!

Матрос посвистал.

– А на обед другой сигнал был, веселый:

Бери ложку,
Бери бак!
Хлеба нету, —
Беги так…

– Разве хлеба не было?

– Сколько хочешь… Это матросы в шутку такие стишки сочинили.

Мальчик прислушался: муха на спиральной бумажке опять запищала.

– Можно ее отлепить, Игнатий Савельич? Ведь она мучается…

– Валяйте. Пусть живет, Господь с ней.

Игорь отодрал осторожно муху, обмыл ее в простывшей капле чая и положил на окно. «Ишь ты, поползла! Лети, мушка, на чердак… Солнца нету – сохни так!»

Фельдшер ухмыльнулся и ласковой шершавой ладонью прикоснулся к маленькой кудлатой голове.