Сергей Житомирский - Один шанс из тысячи. Зеленый свет

• Название: Один шанс из тысячи. Зеленый свет
• Автор: Сергей Житомирский
• Издательство: Тардис
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2014

Сборник научно-фантастических рассказов и очерков двух авторов написанных в 50-70-е годы прошлого века. Произведения сборника были разбросаны на страницах периодики (журналы "Знание-сила", "Техника-молодежи", "Литературная газета") и ранее никогда не издавались под одной обложкой.

Содержание:

Сергей Житомирский. Зеленый мост (рассказ)

Сергей Житомирский. Одни шанс из тысячи... (рассказ)

Сергей Житомирский. «Проект-40» (рассказ)

Сергей Житомирский. Ошибка (рассказ)

Сергей Житомирский. Чертова стена (рассказ)

Сергей Житомирский. Вернуться в тот же мир (рассказ)

Сергей Житомирский. «Третья товарная» (очерк)

Сергей Житомирский. На пороге космоса (очерк)

Сергей Житомирский. Новый транспорт города — “цветок” (очерк)

Иван Ефремов, Александр Студитский, Лев Жигарев.  О литературе крылатой мечты (статья),

Лев Жигарев. Морская свинка (рассказ)

Лев Жигарев. Зеленый свет (рассказ)

Лев Жигарев. В 1960 году... (очерк)

Лев Жигарев. Кто там? (рассказ)

---

Но дальше я уже сам стал развивать мысль составителей сборника. За 9 дней мы производим столько же, сколько было произведено в 1913 году. За 9 дней… А за один день или, еще лучше, за час или за минуту? Что значит одна минута 1960 года? За минуту можно сосчитать до ста, в минуту сердце успевает ударить 70–80 раз, реактивный самолет пролетает за минуту около 20 километров. А что совершается в СССР за минуту? И у меня возникла идея очерка, который я решил озаглавить: «Одна минута I960 года». Вот наброски этого очерка.

…Сегодня 23 сентября I960 года. Секундная стрелка моих часов делает полный круг. Прошла минута. И за этот маленький отрезок времени на шахтах СССР добывают более 1 100 тонн каменного угля — 22 большегрузных вагона; успевают наполнить нефтью пять пятидесятитонных цистерн[5].

Ежеминутно доменные печи выплавляют сто тонн чугуна — еще два большегрузных вагона. Добавим два вагона проката и почти три полных вагона стальных слитков.

И вот наш первый итог: за одну минуту 1960 года в СССР получается столько угля, нефти, чугуна, стали и проката, что для их погрузки требуется состав из 32 больших вагонов. За одну минуту!

Завершается сбор обильного урожая 1960 года. Уже собрано более 11 миллиардов пудов хлеба. Если перевозить его по одной железной дороге, то мимо нас будет ежеминутно проезжать 7 пятидесятитонных вагонов; минутная продукция лесной промышленности наполнит 10 вагонов; под погрузку цемента уйдет два вагона.

Далее я стал рассуждать так: черные металлы, топливо, стройматериалы, деловая древесина и хлеб заполнят в минуту состав примерно из пятидесяти вагонов, а такой состав протянется в длину с километр. Значит, часовая продукция страны — шестьдесят километров. За десять часов будет добыто столько, что состав протянется на 600 километров — от Москвы до Ленинграда. А спустя сутки паровоз будет отстоять от хвоста поезда на 1 500 километров. Два дня — и бесконечная цепь вагонов пересечет всю страну — с севера на юг… И это еще при условии, что в поезд не погрузили железобетонные плиты, кирпичи, картофель и многие другие продукты, производство которых также измеряется десятками и сотнями миллионов тонн в год или десятками миллиардов штук…

От тони я перешел к штукам и метрам.

Ежеминутно с конвейеров автомобильных заводов сходит одна машина, но кроме того, каждые четыре минуты изготовляется один добавочный автомобиль.

Выпускается в минуту 8 велосипедов. Вы представляете себе: каждую минуту восемь человек выезжают из ворот завода и мчатся по шоссе…

А вот над шоссе проносится бреющим полетом самолет, из которого свесился человек, вооруженный рулеткой. У него нелегкая задача: надо измерить минутную продукцию хлопчатобумажной промышленности. А ее длина составляет около 14 километров. Расчет прост: в 1960 году текстильщики выпускают 7 270 миллионов метров хлопчатобумажных тканей. Делю эту астрономическую цифру на число минут в 1960, високосном году — на 527 040 — и получаю около 14 тысяч…

Я вижу бесконечный примерочный зал, где ежеминутно 862 человека одевают новые ботинки: ведь за год надо успеть купить 455 миллионов пар обуви…

Из широких дверей универмага каждую минуту выходят 63 человека, у каждого из которых я могу сверить свои часы: ведь только что они приобрели новые часы последней «минутной» выработки. Для покупателей других товаров придется делать уже дополнительные двери. Считая, что каждый человек покупает в магазине по килограмму мяса, надо предусмотреть ежеминутную смену у прилавков 7500 покупателей. А одновременно с ними более 12 000 человек отходят от прилавков с килограммовыми пачками сахара.

Я начал путаться в подсчетах. Никакой магазин не в силах за одну минуту обслужить уже перечисленных мной покупателей, а кроме них еще несколько тысяч человек, уносящих литровые бутылки молока, 10 тысяч человек, каждый из которых нагружен 10–12 консервными банками, и еще, кроме них, многолюдную толпу покупателей трикотажа, радиоприемников. шелковых тканей и других товаров народного потребления.

Нет, видимо, и минута слишком большая мера, чтобы можно было наглядно представить себе продукцию за единицу времени и чтобы суметь обозреть ее, мысленно разместить вокруг себя, следует перейти от минут к секундам. Но и тогда, впрочем, окажется, что сотни тонн промышленной продукции и сотни «ежесекундных» покупателей, выпущенных за этот ничтожный срок товаров намного превышают возможности наглядных сопоставлений.

…Могучий гудок дизель-электрохода прервал мои размышления. Мы подходили к пристани. Я сложил книги и приготовился к осмотру старинного города Углича, соборы которого еще несколько лет назад находились над крутым обрывом волжского берега. Теперь же волны Горьковского моря плещутся у их порога.

Лев Жигарев Кто там?

Кедров вернулся к жизни. Это случилось вечером в пятницу… Старший врач клиники предложил ему автомашину, но Кедров отказался. Ему было приятно сознание своей свободы и он искал поводов, чтобы испытать ее.

Шесть лет назад они поссорились, Кедров и человек, заменивший ему отца. Ссора была серьезной, и Кедров поставил на карту все. Недоучившись на физфаке, он уехал с геологической партией.

Шесть лет — годы, которые могли быть посвящены любимой науке… В душе Кедрова, со временем возмужавшего, поселилось горькое сожаление.

…Как это часто бывает, несчастье их примирило. Во время испытательного взрыва при разработке нового месторождения Кедрова тяжело контузило. Его отправили в Москву и поместили в одну из клиник. Жизнь ему удалось спасти, но выздоровление шло медленно, несмотря на старания врачей и обстановку строгого режима. Теперь он, наконец, здоров, предоставлен самому себе, и теперь никто не в праве совершить над ним насилие.

— Я пойду пешком, — сказал он врачу и протянул ему руку.

На улице была полузима, полувесна. Утром шел снег, а теперь дождь. Кедров поднял воротник и смешался с толпой прохожих. Он шел не спеша, и люди обгоняли его. Люди на московских улицах уже давно привыкли ходить быстро, и Кедров это хорошо помнил. За шесть лет люди на улицах не изменились, но сами улицы стали иными — широкими, с множеством новых домов.

Возле высокого здания Кедров остановился, и теперь людской поток обтекал его. Близко прошла девушка, по-видимому, студентка. Кедров долго следил за ней глазами, пока она не потерялась. Ему пришла в голову мысль — сколько тысяч километров прошла эта быстрая девушка за шесть лет?..

В клинике его часто посещал дядя и разговаривал с ним попросту. Он рассказывал о незначительных семейных событиях, делился впечатлениями от последних прочитанных книг, словом, вел себя так, будто ничего не изменилось и не было ссоры. Только об одном дядюшка не говорил — о своей работе в науке, столь притягательной для племянника, о которой тот когда-то мечтал, как о смысле и цели своей жизни.

И племянник понимал дядюшку, его чуткое стремление не задеть, обойти больное место. Старому ученому удалось как будто прочитать тревожные мысли Кедрова: сумеет ли тот после шести лет скитаний занять свое место в физической лаборатории? Ведь шесть лет в наше время — это век в науке…

Кедров остановился у подъезда и отступил на шаг — тот ли это дом, где прошла вся его жизнь? Ему ли не узнать! И этот подъезд, и эти окна… Вот здесь, на первом этаже — комнаты дядюшки, а в углу — большое окно его собственной комнаты. А дальше длинный коридор, а еще дальше — лестница во второй этаж, ведущая в лабораторию института. Давно забытое, ничем не омраченное чувство радости мгновенно охватило его. Он шагнул к парадному и позвонил. Дверь отворилась.

— А, Сашок…

Дядюшка сделал вид, будто Сашок покинул этот дом сегодня утром и теперь возвращался, как всегда. Эта милая искусственность старика возвратила Кедрова к действительности и смыла радость.

Он вошел и в нерешительности остановился. Хозяин провожал гостей, по-видимому, группу своих учеников. До Кедрова донеслись обрывки фразы:

— …Синапсы…нейроны… Все дело в том, чтобы сконструировать точную модель мозга.

Кедров с жадным любопытством глядел на этих людей. Все они казались ему очень юными, жизнедеятельными. О синапсах и нейронах говорил высокий молодой человек с черными вьющимися волосами.

— Синапсы, нейроны, — мысленно повторил Кедров. Он подумал о том, что шесть лет назад биологи никогда не заходили в физическую лабораторию его дядюшки.

…За накрытым столом все было привычным — и старомодный розовый абажур, скрадывающий свет, и скатерть, показавшаяся Кедрову знакомой, и лицо тетушки, которая старалась не волноваться, и, разумеется, дядя.

— Нет, нет, не проси, Сашок, — говорил он племяннику. — Я вижу по твоим глазам. Не терпится взглянуть на лабораторию, а? Ну, ничего. Завтра с утра, а сегодня — спать и спать.