Станислав Мыслиньский - Из одного котелка

• Название: Из одного котелка
• Автор: Станислав Мыслиньский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

«В книге я постарался рассказать о годах нашей совместной борьбы за свободу и независимость, воссоздать образы только некоторых из тех многих, кто ковал победу: воинов Красной Армии, с которыми я делил трудности фронтовой жизни. В боях с гитлеровскими оккупантами родилась вечная и нерушимая дружба между нашими народами».

В этих словах автора — офицера Войска Польского, — в годы Великой Отечественной войны сражавшегося в рядах Красной Армии, заключается содержание его воспоминаний.

Книга представляет интерес для широкого круга читателей.

---

— А помните прошлую весну и лето и наших бойцов, шедших навстречу солнцу? — задумчиво произнес сержант Сорокин.

— Ты, Мишка, спрашиваешь, как на экзаменах… Зачем вспоминать то, что как огнем обжигает все внутри? Главное, что такое уже не повторится! — Грицко Панасюк говорил с полной серьезностью, как никогда.

— Я сравниваю, Грицко, то, что было, с тем, что сейчас видим…

Но это были несравнимые вещи.

И опять в нашей машине зазвучали прибаутки.

Неожиданно впереди показалась длинная цепочка фигур, медленно двигавшихся справа от дороги.

— Как змея тянется, — пробормотал шофер, переключая скорость. Теперь стало ясно, что это была длинная колонна пленных. По бокам шли конвоиры с автоматами наперевес. Внутри колонны с небольшими интервалами ехали две-три повозки, везшие больных или изможденных дальней дорогой.

— Смирненькие теперь, как барашки… Отъелись на русском хлебе, на сале да цыплятах, — громко, со злостью проговорил шофер.

— Гитлер капут! — кричали мы со смехом.

— Капут, капут! — бормотали пленные. Некоторые из них даже махали нам руками.

«Улыбаются, а еще недавно… Наверно, если бы могли теперь…» — думал я, глядя на тех, кто еще вчера считали себя высшей расой.

— Вот какая она, русская душа! Видите, товарищи?! — кричал шофер, перекрывая гул мотора. — Повозочки для уставших, кухня за ними. А когда их друзья гнали нас на Днепре, верите или нет, я за первый день перехода насчитал сто двадцать выстрелов по колонне. Даже воду запрещали пить… Ребята падали от усталости и жажды. Трупами, как телеграфными столбами, наш путь был отмечен. На второй день уже перестал считать те выстрелы. Одна мысль только была — как убежать, как спастись ог такой смерти. Эх, гады, если бы мне дали!..

А мне припомнились подобные рассказы моих старших братьев: Владека — артиллериста 11-го легкого артиллерийского полка и Мариана — улана 9-го полка. В конце 1939 года им также удалось бежать из немецкого плена. И мне хотелось тоже рассказать об этом шоферу, но я не мог говорить. Спазмы сдавили мне горло.

— Международная конвенция запрещает издеваться над пленными, — выручил меня Миша Сорокин.

— Пошел ты со своей конвенцией, если только мы должны соблюдать ее! — кричал шофер.

— Да, но ведь мы люди.

Мне не хотелось вмешиваться в их спор, потому что я чувствовал, что тоже не могу быть объективным. Слишком много тяжелых воспоминаний возникло при виде этих смиренных, обвешанных еще железными крестами вояк, которые теперь были, однако, без поясов и без оружия… Я смотрел на их нескончаемые ряды, и радость переполняла сердце.

Ну вот, довоевались наконец! — была у всех у нас только эта мысль.

Я не мог знать тогда, что многие из тех, на груди которых болтались эти кресты, получили их из рук своих генералов за преодоление карпатских и бещадских вершин сразу же после разгрома польского южного фронта в сентябре 1939 года.

Наконец мы миновали эту длинную ленту. В своем мерном движении она и впрямь напоминала змею, но не опасную: жало у нее было вырвано.

Примерно в ста метрах перед колонной на коне ехал старший сержант.

— Куда и откуда путешествуете? — поинтересовались мы, остановив машину.

Тог широко улыбнулся:

— Куда? А куда-нибудь подальше, чтобы их не беспокоила стрельба на фронте… Откуда идем, спрашиваете?.. Оттуда, издалека, — он махнул рукой вправо. — Эти были послушные, сами спустились с гор… Как только поняли, что уже давно окружены. Ведь это и есть альпинисты с цветочками[41] из того корпуса, только цветочки свои уже потеряли.

Оказалось, что мы обогнали наших бывших «соседей», тех, кто несколько месяцев назад упрямо шел от Черкесска, Клухора и Теберды через долины, ущелья и горные реки в направлении Марухского, Санчарского, Клухорского перевалов… Может быть, кто-то из них лез на вершину Эльбруса?.. Тогда еще мы не знали, что эти солдаты из отборных частей горных стрелков под командованием генерала Конрада выполняли в горах Кавказа приказ Гитлера, действуя в рамках операции «Эдельвейс». Тогда, весной 1942 года, очень рассчитывал Гитлер на этих альпийских стрелков, многие из которых уже носили Железные кресты за победу в войне с Польшей, захват Нарвика, штурм острова Крит… Многие из них надеялись получить награды и за Кавказ, а затем и за Ирак, Индию…

Солнышко уже пригревало, но в открытом газике было прохладно. По обеим сторонам дороги было пустынно, над широкими полями пели жаворонки.

Весна уже вступила в свои права. Земля требовала плуга, бороны, зерна и человеческих рук. Но этих, последних, было немного: руки женщин, детей… Теперь по пути мы встречали их, шедших за плугами, которые с трудом тянули отощавшие коровенки или, изредка, хилые, давно отслужившие свое коняги. Но увидеть такую картину можно было только там, где сохранились станицы. Увы, немного их было на нашем пути к месту памятного нам боя — до станицы Калинской.

И вот наконец мы там.

Не доверяя своим глазам, мы еще раз посмотрели на карту.

— Это все-таки здесь, здесь, — шептал Коля Усиченко. — Вот с той высотки мы стреляли по танкам…

— А с той стороны выбежали наши девчата, — дополнил Миша Сорокин. — Ох, трудно глазам поверить!..

— Эх, паразиты, паразиты! — бормотал шофер.

Мы стояли молча. Ласковый ветер обдувал наши лица, ерошил волосы. В руках мы держали выгоревшие пилотки…

— Знаете, товарищи, — прервал это тягостное молчание сержант Усиченко, вытирая рукавом гимнастерки обветренное лицо, похудевшее за последний месяц. — Немало я наслушался от отца и начитался об ужасах войны. Но того, что мне довелось увидеть, пожалуй, еще никогда не было… Сколько же мы видели сожженных деревень и городов, изуродованных полей, вырубленных садов и уничтоженных лесов! Наверное, только Чингисхан или хан Батый оставляли после своих набегов такое опустошение… Эх, негодяи, никаких прав не признают!

— Прав… — горько усмехнулся Сорокин. — Тоже от кого захотел признания прав! От поджигателей, от бандитов и убийц детей!

— Эх, паразиты! — продолжал бормотать про себя шофер.

Грицко вынул платок, вытер лоб, глаза…

Я стоял остолбенев, мутным взглядом обводя все вокруг. Где-то возле сердца чувствовалась нарастающая боль. По сей день я никогда не забуду этой картины…

На месте, где стояла в зелени садов станица — такой она запечатлелась в нашей памяти, — теперь росли кусты зелено-бурого бурьяна, а остатки опаленных печных труб торчали из груды руин и пепла.

Стая ворон долго каркала нам вслед…

НА ОТДЫХЕ

Ночь окутывала станицу.

На небе виднелась Большая Медведица, а рядом, вокруг нее, — рой звезд. Месяц, который ежеминутно выныривал из-за мелких облаков, освещал стены хат, солому на крышах. Ветки деревьев отбрасывали широкие тени. Воздух был пропитан запахом весны.

Наш 968-й артиллерийский полк отвели от Голубой линии на короткий отдых. Отдельные батареи разместились в уцелевших соседних станицах. Мы отдыхали уже пятый день — заслуженная передышка после стольких месяцев пребывания на фронте. Наконец-то мы жили в домах, среди людей и запаха весенних цветов, а фронт и бои остались, казалось, где-то далеко.

Нас встретили здесь, как родных: слезами радости, сердечными объятиями и всем, чем хата богата, хотя немного в этих домах осталось. Фашисты грабили все, что под руку попадалось, и вывозили в Германию русское добро. Пустые хлева, пустые амбары и кладовки, хлеба нет, а до нового урожая еще далеко. А весна только вступила в свои права на этой богатой кубанской земле. Но чего-чего, а гостеприимства здешним людям не занимать.

— А ну, ребята, поможем матерям и сестрам, — в первый же день нашего отдыха кратко распорядился капитан Сапёрский.

Повторять нам эти слова не было необходимости.

У артиллеристов, известно, руки сильные. Сколько ящиков со снарядами перенесено, сколько стальных гостинцев послано в стволы пушек, а сколько километров прошли эти орудия по бездорожью, по снегу при помощи этих же рук. Так что мускулы были крепкие. И сейчас их сила пригодилась, ну а желания было хоть отбавляй. Да и как не помочь этим одиноким женщинам, которым война принесла столько горя и бед! С радостью каждый из нас взял в руки пилу и молоток, топор и лопату, встал за плуг или боронил поле. В охотку шла работа, с которой каждого разлучила война и по которой все мы так тосковали…

А что по вечерам?

Даже на фронте выпадают минуты человеческого счастья, особенно если хочешь забыться, не думать о том, что пережито и что еще ожидает тебя завтра, послезавтра… И в такие вечера солдатская песня — верный товарищ как в радости, так и в печали. Далеко-далеко плывут голоса бойцов и, сливаясь с ними, девичьи голоса. Они звучат долго. Выгоревшие солдатские гимнастерки окружены белыми кофточками и цветастыми платочками девушек.