Михаил Рощин - Полоса

• Название: Полоса
• Автор: Михаил Рощин
• Издательство: Современник
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1987

Повесть о городских девочках-подростках, трудновоспитуемых и трудноуправляемых, рассказ о первой любви, притча о человеке, застрявшем в лифте, эссе о Чехове, путевые записки о Греции, размышления о театре и воспоминание о Юрии Казакове и Владимире Высоцком — все это вы встретите в новой книге известного советского драматурга и прозаика Михаила Рощина. Писатель предлагает читателю выделить полосу времени, для которого характерны острый угол зрения, неожиданный ракурс. Так, один из разделов книги назван «Подлинно фантастические рассказы». Они о фантастике действительности, ее сюрпризах, об осознании человеком себя личностью.

Интерес к современнику остается для М. Рощина, автора многих книг («24 дня в раю», «Река», «Южная ветка», «Рассказ и др.) и популярных пьес («Валентин и Валентина», «Старый Новый год», «Ремонт», «Эшелон» и др.), постоянным и бесспорным. Проблематика творчества писателя созвучна тем исканиям, которые ведутся в современной литературе.

---

Лора сидела на берегу прудочка, в глубине сада непрерывного цветения, обхватив колени руками, склонив голову. Растирала по щекам бегущие слезы, улыбалась сквозь слезы, кусала прядь волос; письмо лежало на траве, прижатое сумкой. Мальчик с того бережка, из кустов ореха, в шортах, карманы которых пузырились набранными желудями и орехами, хотел запулить в нее желудем, но пригляделся и передумал, жалко ее стало. Чего плачет? Чего тут же смеется? И он повернулся и ушел, а Лора осталась сидеть непотревоженной. Слезы сами лились, не останавливались.

А режиссер П. в это время, в ста сорока километрах от города, на натуре, то есть просто в деревне, а точнее, в одном старинном имении, где сохранились еще пруды, оранжерея, флигель старого барского дома, тоже на жаре, на людях, на съемочной площадке, объяснял одной известной актрисе, имя которой по фильму было Лора, как ей в таком-то эпизоде нужно одновременно и плакать от горя и смеяться от счастья и как вообще нужно ей любить героя фильма. Актриса все делала невпопад, то есть она все делала как нужно, и неплохо, но не так, как он «видел». И он кричал на нее: «Ты понятия не имеешь, что такое любовь! Ты сама-то любила хоть когда по-настоящему?» Актриса презрительно глядела на режиссера П. «Я-то — слава богу!» — отвечала она под смех присутствующих на площадке, все, разумеется, знали личную жизнь актрисы лучше своей. «Ни черта ты не знаешь! — кричал режиссер П. — Тихо, вы! — орал он на смеющихся. — Тихо! Никто ничего не знает! Одна пошлятина!..» И он вскочил — все поняли, съемка остановлена, и только переглядывались и пожимали плечами: мол, ты не прав, старик. И он знал, что не прав, не в них дело, и актриса кого-то любила, и все, все, все, кто-то как-то кого-то любил, все. И режиссер П. ушел с площадки (все глядели ему в спину), направился к берегу пруда, где уже теперь, для фильма, ребята выстроили декоративную купальню. Там надо было спускаться по крутой тропинке, и он побежал, тормозя ногами на спуске, поднимая пыль, — все продолжали глядеть, боясь, как бы он не грохнулся. Нет, он сбежал вниз, почти к самой воде. Постоял, потом сел там, прямо на траву, серую и вытоптанную, в светлых брюках. Съежился, охватил колени руками, вода слепила глаза, затих. Что-то было не так.

Наш дед Ефим

Сижу на корточках над самой водой, где песочек, над речкой, и грежу: как это было, когда? В памяти вы остались иными: и речка, и тот берег, и излука, что справа, и остров, что слева, и небо, и воздух: многократно повторяя природу, память изменила ее за многие годы, или ты, милая моя речка, тоже не та теперь? Закат. Солнце упало за тот берег, контур нового города, которого не было прежде, гребнем торчит на красном горизонте, и его дымы буравят небеса. Я умылся, не вытираясь, лицо мокро, будто от слез, и пахнет мягкой торфяной водой с легкой бензиновой примесью. Его студит вечереющий воздух Деревянный причал, остроносые черные лодки на оловянной розовой воде, — так и вижу сухую сутулую фигуру деда с веслами на плече, его чуть надменно посаженную маленькую голову. Мы отправляемся на вечерний клев, я несу следом снасти, и первым, по знаку молчаливого деда, прыгаю в нетвердую под ногами лодку. Как давно это было. А словно вчера. Катится вода, течет время, — куда ты, быстробегущая жизнь? Что ты хотела сказать нам, чему научить, отчего так скоро утекла наша вода и ее уже сменили воды чужие? Все так и не так, все было, а будто и не было. Было! — хочется закричать криком боли. — Было! Было!.. «Было, да сплыло», — отвечает мне жесткий голос, а я не хочу так, я  в с е  хочу оставить, м о е,  с в о е, — не думайте, что вам оно не нужно. И я ведь тоже черпаю вашу воду ладонью, а пить боюсь, не знаю, можно ли ее теперь пить, новую воду из моей старой речки, — больно шибает мазутом. Про новое пусть новые и скажут, а я про деда: его ведь и на свете давным-давно нет, и кладбище старое срезали, когда вели шоссе, а для меня так он жив, виден, — вон, закурил и кашляет. Бессмертного памятника не заслужил, а для меня, для нас, кто его помнит, жив, ходит, сидит со мной на бережку, на закате, — это он научил меня сидеть на корточках, свиснув назад, и так отдыхать, и ноги не затекают… Да что говорить, вот они, старые его письма, целая связка. Я перечитал их — сердце заплакало. Бросить? Н е л ь з я. Вот я их собрал, сложил, чуть подправил, оберегая дедов особый стиль и орфографию, — пусть они будут, пусть живут — в поминание старику Ефиму.

Июля 7-го

От папы привет, дочка, тебе, Борису, Сашеньке поцелуй! Валя, деньги я получил, благодарю за помощь. Валя, в моей жизни изменение положения к лучшему, и потому: Раиса Ивановна, наскитавшись в Карелии, вынуждена вернуться, я ее пустил на квартиру с условием, что она должна стирать, готовить и выполнять работу по уходу за садом и прочие работы по моему быту, а я отказался получать с нее квартплату, а расходы по питанию она должна вкладывать по едокам, а потому мне жить теперь хорошо. Примерно: я иду в любое время, все для меня готово, т. е. обед, постель, и порядок по дому безукоризнен. Ведь она способная, как то: аккуратная, честная, чистоплотная, экономная, а потому я живу великолепно, постель чистая, белье в порядке, не допускает, чтобы я был не в порядке, т. е. увидя пятно грязи, надеть не допустит, белье стирает не хуже Анны Ильиничны, твоей матери, о которой я печалюсь по сей день. Готовит неплохо, а потому я ей очень доволен, самочувствие у меня великолепное. Она еще не работает нигде пока после Карелии, а занимается шитьем людям белья, платьев, одежды, мастерица она неплохая, посылает вам всем привет. Теперь посылку пошлешь не рубашку, а материал на рубашку, она делает по мне сама (материал желательно штапель или другое полотно).

Болезнь моя лечится врачом, он меня направил в лабораторию сдать кровь на исследование и к зубному врачу очистить челюсть от плохих зубов, и принести ему справки о результате, а потом он будет оперировать. А потому зубной врач удалил у меня 7 зубов, осталось у меня полубольных во рту 5 зуб., так что кушать могу только мягкое и моченое. Так жить нельзя, и потому буду стараться вставить зубы искусственные. Вот как стоит дело с моей болезнью, что будет дальше, напишу.

Остальное все по-старому. С Петром живем в порядке, т. е. не вмешиваюсь ни во что, а он ведет себя плохо, т. е. ежедневно приходит пьян, обижает Настю, детей, иногда и мне достается, вообще скатывается… Иван живут как будто в порядке тоже, Лиза работать не работает. Дал бог сыновей, стыдно перед тобой и Борисом Евгеничем, что имеешь таких братьев. Погода у нас плохая, дождя нет и не было, хлеба пропадают и проч. культуры.

Пиши о ваших взглядах на мой поступок.

Еще привет, поцелуй, внучке Сашеньке поцелуй. Ваш папа.

Жду ответ.

Августа 25-го

Валя, письмо я твое получил, благодарю, подарок тоже, накануне дня моего рождения как раз, телеграмму не получал. День рождения справил бедно, на празднике были! Настя, Алина и Раиса Ивановна, а Пётра, зная, что завтра день моего рождения, он утром рано уехал по Волге. Явился! вечером пьяный и поднял бунт, так что хотел всех, почитающих мой праздник, перебить. Фигура он, сама знаешь, и кулак у него тоже, особенно когда пьян напившись. Так что Настя убежала в соседи! и там ночевала, Алька к другим и тоже там ночевала, Раиса спряталась в саду и вошла в дом на заре, дрожала от холода и решила уйти от греха дальше. Настя вернулась на другой день к обеду, а Алька через неделю. Я, имененник, никуда не побежал, решил, что уж будет мне, не побегу, убьет, так ровный счет моей жизни — 70 лет. Но меня не тронул, даже не вошел в мою квартиру, т. е. на половину дома. Вот какое было дело. Хотя они вернулись! но положение у них туго натянутое…

И вот, дочка, ты поймешь! мою житуху.

Ты мне советуешь, мол, подумай, и я уж подумал, я теперь согласен бы куда хоть, в тайгу или тундру, только бы бежать от этого стража, хулиган! Получа твое письмо и читая его, я горько плакал от радости. Я думал, что все дети меня презирают и ждут моей смерти, чтобы выпить от радости на моей могиле, а я как на зло живу и живу, и бодрой еще, благодаря вас с Борисом одеваюсь лучше их, спасибо, дочка, вам. Я согласен, хоть за утро приеду, как вы известите. По получении твоего письма я как будто помолодел на 20 лет.

Был у Фанзовой, она отказала, объясняя тем, что у ней нет средств в этом году вставить зубы и даже не особенно уверена, что ей отпустят средства на тот год, чтобы я попал. А за деньги она может попросить технический кабинет, чтобы мне устроили вне очереди и написала им, но тех. кабинет и слушать ее не хотят, говорят, что мы ей не подчинены и порядки свои мы не изменим из одного старика, вставай, мол, на очередь к нам. А у них очередь большая, т. е. ждут люди годами, а они, т. е. техники работают на дому и берут гораздо дороже государственного, так что за мои зубы они берут не меньше 60 руб. Вера Ильинична так и сделала, отдала 60 руб., ей через неделю сделали, а что толку в том, т. е. она как обедать, так зубы вынимает, иначе кушать нельзя. Предъявила претензию, а ей говорят, что лучше сделать нельзя, привыкнешь, мол, и все. Она и отстала. Я решил так! что по-частности-то мне где хочешь сделают везде за деньги-то, т. е. приеду в Москву, в Москве сделают, и в Ульяновске сделают, и где угодно, и получше, чем у нас-то, вот мое решение.