Галина Яхонтова - Черная роза Анастасии

• Название: Черная роза Анастасии
• Автор: Галина Яхонтова
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-7027-0259-Х

Иногда сны сбываются… Новая любовь, как спокойная река. Но прошлое тянется черным шлейфом по светлым волнам… Сильные мужские руки помогают Анастасии не сломаться, прогоняют тяжелые сны… Свет новой жизни ждет героев впереди…

---

Высокий каштан с мощным стволом, изогнутыми ветвями, в это время года особенно некрасивыми, рос под окнами. Все вокруг уже успело зазеленеть: березы, липы, трава. А каштан все ждал своего часа, плотно сжав светло-зеленые, огромные, удивительно живые на вид почки. Анастасия знала, что скоро, очень скоро — в одну прекрасную ночь — дерево выбросит вверх из куцеватых пучков листьев матовые бело-зеленые свечи своих необычных цветов, призывно и удушливо-терпко пахнущих. И тогда корявые каштановые ветви станут прекрасными.

Она спустилась по лестнице, повторяя имена каких-то героев, даты чьих-то жизней, названия городов и стран, где жили и творили гении.

Сессия, и сегодня снова надо было что-то сдавать… Какую-то очередную „зарубежку“.

Настя подошла к старому институтскому особняку, затененному ярко-зеленой завесой первой листвы, понимая, что ни за что бы сюда больше не приходила, если бы не дела. Она чувствовала себя уже нездешней, ушедшей в иные миры и жизни, когда шла по двору, в котором произрастала роза ветров ее прошлого. Удивительно и почти невероятно, но по пути она не встретила никого из знакомых.

Настя исчезла в недрах здания, а уже через полчаса вышла с чувством исполненного долга и свежей записью в зачетке. Осчастливленная хорошим началом дня и потеряв при этом всякую „бдительность“, она направилась в сторону Центрального дома литераторов. Напрямик, по памяти она брела по тихому московскому центру. Ступала медленно и осторожно, еще не осознавая, что инстинктивно научилась по-иному, более бережно нести свое тело.

У входа в ЦДЛ она попросила первого попавшегося писателя, а члены этой братии узнаются по более или менее лихорадочному блеску в глазах, провести ее внутрь. Что он с радостью и сделал. И даже предложил выпить по чашечке кофе. Но Настя вежливо отказалась. Сегодня кофе она будет пить одна. Потому что сегодня только ее праздник: еще один сданный экзамен в еще один чудесный весенний день.

„Что ни говори, а прав Игорь, когда утверждает, что жизнь должна быть приятной и приносить радость, — думала Анастасия, — именно так: человек должен просто чувствовать удовлетворение от существования, а не искать его, не призывать любой ценой“.

Она пила кофе, самый лучший кофе в городе. В нижнем баре звучала тихая музыка. Немногочисленные в этот час посетители о чем-то мирно беседовали. Можно было догадаться, что о политике, потому что именно в таких красивых местах чаще всего приходят мысли о необходимости государственных переворотов.

И снова — ни одного знакомого лица. Но… не тут-то было. В бар вошла Люба Ладова, завсегдатайка этого дома. Она прижилась в ЦДЛ, как кошка. Бывают такие кошки — не домашние и не бродячие, а которые живут „при“: при ресторане, при кинотеатре, при гастрономе…

— Настюша! Как же я рада! — Она оглядела ее изрядно округлившуюся фигуру. — Как ты похорошела! — воскликнула она, подсаживаясь к столику.

Они пили кофе и слушали музыку.

Настя заметила, что Ладова, в отличие от нее самой, похудела. Или просто черное строгое платье с белым шарфом, украшенным ришелье, давало такой эффект? Теперь Любовь явно „косила“ под декадентку. И эта короткая стрижка, и строгий пробор, и сигаретка, чуть толстоватая для длинного изящного мундштука, кажется, янтарного! А ногти, ногти! Впору рекламировать какой-нибудь лак для вурдалаков.

— Давно тебя не видела, — произнесла Анастасия почти без интонации.

— И я! А знаешь, — перешла она на заговорщицкий шепот, — поговаривают, что ребенка ты ждешь от Удальцова…

Настя ничуть не удивилась ее бестактности.

— Удальцов слишком знаменит, чтобы о нем не „поговаривали“, не правда ли, Люба?

— Так, значит, они ошибаются. Тогда… От Коробова?

— От духа святого. — Настя ответила слишком резко, и Ладова поняла, что попала в точку.

— Ах, хорошо, что он не женат. У тебя есть хоть какой-то шанс… А я столько пережила… Столько…

Настасья не на шутку испугалась, что пережитое Ладова уже успела воплотить в бессмертных строках, которые сейчас посыплются на ее голову. Но нет, Любаша продолжала свой рассказ в разговорном жанре.

— Я ведь тоже… Была немножко беременна. — Она затянулась, но неглубоко, для имиджа. — И вот, приезжаю я в Переделкино под Новый год. А там Петя с этой, ну, с зубодеркой. И с дочкой. Представляешь? — Она сделала круглые глаза.

— Представляю.

— Я дня два ужасно комплексовала, пряталась, старалась не попадаться им на глаза. Даже гулять не выходила. А потом осмелела и все рассказала.

— Что рассказала? Кому?

— Петиной благоверной. Про меня, ребенка и нашего мужа.

— И что же она? — Банальная жизненная история начинала забавлять Настю.

— Она побежала плакаться к Белле Ахмадулиной. Оказывается, они хорошо знакомы. И кому только из сильных мира сего эта стерва не чинила зубы! А Орлов, представляешь, какой подлец, вместо того, чтобы воспользоваться свободой, которую ему эта „зубастая“ предоставила со злости, пришел ко мне и… Нет, не могу дальше говорить. — Большая непрошеная слеза стремительно скатилась по щеке исстрадавшейся поэтессы.

— Что, он тебе сказал какую-нибудь гадость?

— Нет, Настя, нет! Хуже! Он меня ударил. — Она поднесла руку к уху: — Вот сюда. Он разбил мне всю мочку: я едва смогла вынуть сережку из раны. А потом эта больница, аборт. Ах, я столько натерпелась, я столько пережила.

— Все проходит, Люба, — философски заметила Настасья и вздохнула.

— Не все. Я… Я по-прежнему люблю его, — сообщила поэтесса, переходя на колоратурное сопрано. — „Мне б ненавидеть тебя надо. А я, безумная, люблю“.

„Все мужики — подлецы, а все бабы — дуры“. — Настя мысленно произнесла любимую Любину поговорку.

Она с трудом поднялась на свой пятый этаж и нашла в дверях записку: „Настя, заберите пакет в кв. 31“.

В „кв. 31“ жила интеллигентнейшая старушка: гимназистка, институтка, эмигрантка, зечка, а ныне — пенсионерка. В общем, из „бывших“. Хотя теперь все из бывших. Но она из тех „бывших“, которые были прежде всех остальных. На звонок она открыла сразу, не соблюдая никаких правил безопасности.

— Наталья Николаевна, а вдруг бы это была не я, а вор или грабитель?

— А чего мне бояться, девочка, в мои-то девяносто пять?! — резонно ответила Наталья Николаевна, как всегда, аккуратненькая, в темно-синем платье с широким кружевным воротничком.

Она жила с какой-то внучатой племянницей, старой девой, очень похожей на нее саму. Настя иногда даже путала их, хотя племянница была лет на двадцать моложе. У двери стоял большой пакет, и Наталья Николаевна указала на него сухонькой рукой:

— Возьмите, Настенька. Это вам оставил один молодой человек. Он не застал вас дома, а в нашей квартире всегда кто-то есть. Я ведь уже почти не выхожу.

— Что за молодой человек? — с опаской спросила она, припоминая душераздирающие криминальные истории.

Например, историю о чьем-то бывшем супруге, который прислал оставившей его жене взрывчатое устройство в коробке от торта „Птичье молоко“. И виновница разбитой жизни пиротехника, и две ее подруги взлетели на небеса, так и не успев вкусить от чуда „кондитерского“ искусства. „Не дай Бог, Валентин снова что-нибудь изобрел“, — пронеслось у нее в мыслях.

— О! Тут есть визитная карточка. Он на ней записку оставил… На обратной стороне. Милый такой человек. Молодой. — Старушка стала искать карточку. — Ах вот.

„Поцелуев Николай Петрович, — прочла Настя, — владелец магазина „Купидон“. И на обратной стороне: „Настя! Женя оставил мне „мэсидж“ — заботиться о вас. Не обессудьте, если что не по вкусу. Позвоню“.

— Приятный такой юноша, — продолжала Наталья Николаевна, — похож слегка на штабс-капитана Воронцова… Впрочем, вы его, наверное, не знали.

Выцветшими глазами старушка смотрела вдаль. В бесконечность.

„Какой же он юноша? Поцелуеву уже лет под сорок“, — думала Настя. Но потом сообразила: для Натальи Николаевны он просто младенец! Она выхватила из пакета первое, что лежало сверху — головку какого-то заграничного сыра — и протянула Наталье Николаевне:

— Это вам. К чаю.

— Благодарю, милочка! — Наталья Николаевна с достоинством приняла дар, потом поднесла сыр к лицу, изящно принюхалась и умозаключила: — Настоящий швейцарский! Сто лет такого не едала!

Анастасия улыбнулась, потому что старушка преувеличила совсем чуть-чуть.

— Алло! Настя-ханум? Это я, Улугбек! Привет тебе от Зульфия-ханум и Амина-ханум! — Голос у приверженца шариата, как всегда, был радостный.

— Как там Зульфия?

— Хорошо! Ташкент уехал, девочка родил. И я Ташкент уезжаю. Потому звоню.

— Я слушаю тебя, Улугбек.

— Понимаешь, ханум, вещи свои хочу тебе оставить. В общежитии сопрут.

— Что же, ты хочешь все ко мне перевезти? — Настя представила казанки в ассортименте на своей модерновой кухне.