Лидия Чарская - 7 историй для девочек

• Название: 7 историй для девочек
• Автор: Лидия Чарская
• Издательство: Литагент «Стрельбицький»f65c9039-6c80-11e2-b4f5-002590591dd6
• Жанр: Детская проза

Перед вами уникальная подборка «7 историй для девочек», которая станет путеводной звездой для маленьких леди, расскажет о красоте, доброте и справедливости лучше любых наставлений и правил. В нее вошли лучшие классические произведения, любимые многими поколениями, которые просто обязана прочитать каждая девочка.

«Приключения Алисы в Стране Чудес» – бессмертная книга английского писателя Льюиса Кэрролла о девочке Алисе, которая бесстрашно прыгает в кроличью норку и попадает в необычную страну, где все ежеминутно меняется.

В сборник также вошли два произведения Лидии Чарской, одной из любимейших писательниц юных девушек. В «Записках институтки» описывается жизнь воспитанниц Павловского института благородных девиц, их переживания и стремления, мечты и идеалы. «Особенная» – повесть о благородной, чистой душой и помыслами девушке Лике, которая мечтает бескорыстно помогать нуждающимся.

Знаменитая повесть-феерия Александра Грина «Алые паруса» – это трогательный и символичный рассказ о девочке Ассоль, о непоколебимой вере, которая творит чудеса, и о том, что настоящее счастье – исполнить чью-то мечту.

Роман Жорж Санд повествует об истории жизни невинной и честной Консуэло, которая обладает необычайным даром – завораживающим оперным голосом. Столкнувшись с предательством и интригами, она вынуждена стать преподавательницей музыки в старинном замке.

Роман «Королева Марго» легендарного Александра Дюма повествует о гугенотских войнах, о кровавом противостоянии протестантов и католиков, а также о придворных интригах, в которые поневоле оказывается втянутой королева Марго.

Завораживающая и добрая повесть «Таинственный сад» Фрэнсис Бёрнетт рассказывает о том, как маленькая капризуля превращается в добрую и ласковую девочку, способную полюбить себя и все, что ее окружает.

---

– Боже мой! Что такое?! – воскликнула Маргарита, в ужасе отстраняясь от Ла Моля.

Ла Моль только застонал и закрыл глаза руками, как будто не желая ее видеть. Его молчание и этот жест перепугали Маргариту больше, чем его крик.

– Боже, что с тобой? – воскликнула она. – Ты весь в крови.

Коконнас, уже успевший подбежать к престолу, схватить кинжал и обнять за талию Анриетту, обернулся на ее слова.

– Вставай, вставай же, – говорила Маргарита, – разве ты не видишь? Пора бежать!

Горькая улыбка скользнула по бледным губам Ла Моля, хотя ему как будто и не пристало улыбаться.

– Дорогая королева! – сказал молодой человек. – Вы не учли, на что способна Екатерина. Меня пытали, у меня раздроблены все кости, мое тело – сплошная рана, а мои старания поцеловать вас в лоб причиняют мне такую боль, что легче смерть.

Действительно, приложив свои губы ко лбу королевы, Ла Моль весь побелел от этого усилия.

– Пытали?! – воскликнул Коконнас. – Так меня тоже пытали; но разве палач обошелся с тобой не так же, как со мной?

И Коконнас рассказал, как было дело.

– Ах! Все понятно! – сказал Ла Моль. – Когда мы были у него, ты пожал ему руку; а я забыл, что все люди – братья, во мне заговорила спесь. Бог наказал меня за мою гордыню, благодарю за это бога!

И Ла Моль молитвенно сложил руки. Коконнас и обе дамы в неизъяснимом ужасе переглянулись.

– Скорей, скорей! – сказал тюремщик, вернувшись от входной двери, где он стоял на страже. – Не теряйте времени: ударяйте меня кинжалом – только по чести, как дворянин! Скорей, а то они сейчас придут!

Маргарита стояла на коленях перед Ла Молем, подобно мраморной надгробной статуе, склоненной над изображением того, кто покоится в гробнице.

– Друг, не унывай, – сказал Коконнас. – Я сильный, я унесу тебя, посажу на твою лошадь, а если не сможешь сам держаться в седле, я посажу тебя перед собой и буду держать; но едем, едем! Ты слышал, что сказал нам честный тюремщик? Это вопрос жизни!

– Правда, от этого зависит твоя жизнь, – сказал Ла Моль.

Он сделал сверхчеловеческое, невероятное усилие и попытался встать. Аннибал взял его под мышки и поставил стоймя. Но пока он это делал, из уст Ла Моля все время слышалось какое-то глухое завывание; а как только Коконнас на одно мгновение отстранился от Ла Моля, чтобы подойти к тюремщику, и оставил мученика на руках двух женщин, ноги Ла Моля подогнулись, и, несмотря на все усилия Maргариты и Анриетты, он рухнул на пол с раздирающим душу криком, который разнесся по часовне зловещим эхом и несколько секунд гудел в ее высоких сводах.

– Видите, – скорбно произнес Ла Моль, – видите, королева? Бросьте же меня, оставьте здесь, сказав последнее «прости». Маргарита, я не произнес ни слова, ваша тайна осталась скрытой в моей любви и умрет вместе со мной. Прощайте, моя королева, прощайте!..

Маргарита, сама чуть живая, обвила руками дорогую ей голову и поцеловала ее непорочным поцелуем, почти святым.

– Аннибал, – сказал Ла Моль, – ты избежал мучений, ты еще молод, ты можешь жить; беги, беги, мой друг! Я хочу знать, что ты на свободе, дай мне это последнее утешение.

– Время идет! – крикнул тюремщик. – Скорее, торопитесь!

В это время Маргарита с распущенными волосами стояла на коленях около Ла Моля и плакала горючими слезами, похожая на кающуюся Магдалину, а Анриетта втихомолку старалась увести пьемонтца.

– Беги, Аннибал, – повторил Ла Моль, – не давай нашим врагам радостно смотреть, как два невинных дворянина будут умирать позорной смертью.

Коконнас нежно отстранил Анриетту, тянувшую его к двери, и, сделав в сторону тюремщика торжественный и в данных обстоятельствах величественный жест, сказал:

– Мадам, прежде всего отдайте этому человеку пятьсот экю, которые ему обещаны.

– Вот они, – ответила Анриетта.

Затем, грустно покачав головой, он обратился к Ла Молю:

– Милый мой Ла Моль, ты оскорбил меня, если подумал хотя на одну минуту, что я способен тебя бросить. Разве я не поклялся и жить, и умереть с тобой? Но ты так мучишься, мой бедный друг, что я тебе прощаю.

Он решительно лег рядом со своим другом, наклонил к нему голову и коснулся губами его лба. Затем тихо, осторожно, как мать берет ребенка, взял голову Ла Моля и положил ее к себе на грудь.

Маргарита стала мрачной. Она подняла кинжал, который обронил Коконнас.

– Королева моя, – говорил Ла Моль, догадываясь о ее намерении и протягивая к ней руки, – о моя королева! Не забывайте: я пошел на смерть, чтобы всякое подозрение о нашей любви исчезло.

– Если нельзя мне даже умереть с тобой, что же другое могу я сделать для тебя? – воскликнула Маргарита.

– Можешь, – ответил Ла Моль, – ты можешь сделать так, что мне будет мила и сама смерть, что она придет за мной с приветливым лицом.

Маргарита нагнулась к нему, сложив ладони, как бы умоляя его говорить.

– Маргарита, помнишь вечер, когда я предложил тебе взять мою жизнь, ту, которую я отдаю тебе сегодня, а ты взамен ее мне свято обещала одну вещь?

Маргарита затрепетала.

– А-а! Ты вздрогнула, значит, ты помнишь?

– Да, помню, да, и клянусь душой, мой Гиацинт, исполню то, что обещала.

Маргарита простерла руки к алтарю, как бы вторично беря бога в свидетели своей клятвы.

Лицо Ла Моля сразу просияло, как будто своды часовни вдруг разверзлись и небесный луч пал на его лицо.

– Идут! Идут! – предупредил тюремщик.

Маргарита вскрикнула и кинулась было к Ла Молю, но с трепетом остановилась из страха причинить ему боль.

Анриетта поцеловала Коконнаса и сказала:

– Понимаю тебя, мой Аннибал, и горжусь тобой. Я знаю, твой героизм ведет к смерти, но за этот героизм я и люблю тебя. Кроме бога, я буду любить тебя больше всего на свете, и хотя не знаю, в чем Маргарита поклялась Ла Молю, но клянусь сделать то же самое и для тебя!

И она протянула руку Маргарите.

– Ты хорошо сказала, благодарю тебя, – ответил Коконнас.

– Перед расставанием, королева моя, – сказал Ла Моль, – окажите последнюю вашу милость: дайте мне что-нибудь на память о вас, что я мог бы поцеловать, всходя на эшафот.

– О да! – воскликнула Маргарита. – Вот!

И она сняла с шеи маленький золотой ковчежец на золотой цепочке.

– На, возьми! Этот святой ковчежец я ношу с самого детства. Моя мать надела мне его на шею, когда я была малюткой и она меня еще любила; нам он достался по наследству от нашего дяди, папы Климента. Я никогда не расставалась с ним. На, возьми!

Ла Моль взял и горячо поцеловал ковчежец.

– Отпирают дверь! – крикнул тюремщик. – Бегите же! Скорей, скорей!

Обе дамы побежали и скрылись за алтарем.

Вошел священник.

X. Площадь Сен-Жан-ан-Грев

Семь часов утра. Шумная толпа заполняет улицы, площади, набережные и ждет.

В десять часов утра та же таратайка, что некогда привезла в Лувр двух лежавших без сознания друзей после их дуэли, выехала из Венсенского замка, медленно проследовала по улице Сент-Антуан, где зеваки, давя друг друга, стояли словно статуи с застывшим взглядом и с печатью молчания на устах. В этот день королева-мать показала народу действительно раздирающее душу зрелище.

В таратайке, тащившейся по улицам, два молодых человека с непокрытой головой, одетые в черное, полулежали на соломе, прижавшись один к другому. Коконнас держал у себя на коленях Ла Моля, который возвышался головой над краями таратайки и мутным взором смотрел по сторонам.

В это время толпа, стараясь проникнуть жадными глазами в самую глубину повозки, теснилась вокруг нее, приподнималась, становилась на цыпочки, влезала на тумбы, лепилась по выступам на стенах и чувствовала себя удовлетворенной лишь тогда, когда ей удавалось прощупать взглядом каждый дюйм на этих двух телах, уцелевших от пытки только для того, чтобы уйти в небытие.

Кто-то сказал, что Ла Моль умирает, не признав ни одного предъявленного обвинения. Коконнас же, как уверяли, не стерпел боли и все раскрыл.

Поэтому со всех сторон раздавались крики:

– Видите, видите рыжего? Это он все рассказал, все выболтал! Трус! Из-за него и другой идет на смерть. А другой – храбрый, не сказал ни слова.

Оба друга хорошо слышали и похвалы одному, и оскорбления другому, сопровождавшие их смертный путь. Ла Моль жал руки своему другу, а лицо пьемонтца выражало безграничное презрение, и он глядел на глупую толпу с высоты мерзкой таратайки, как с триумфальной колесницы.

– Скоро ли мы доедем? – спросил Ла Моль. – Друг, у меня больше нет сил, я чувствую, что упаду в обморок.

– Держись, Ла Моль, сейчас проедем мимо переулков Тизон и Клош-Персе. Смотри, смотри!

– Ах! Приподними меня – хочу еще раз поглядеть на этот приют блаженства!

Коконнас тронул рукой плечо Кабоша, который сидел спереди и правил лошадью.

– Мэтр, – сказал Коконнас, – окажи нам услугу и остановись на минуту против переулка Тизон.

Кабош кивнул головой в знак согласия и, доехав до переулка, остановился. Ла Моль благодаря помощи друга кое-как приподнялся, со слезами на глазах посмотрел на одинокий домик, безмолвный, наглухо закрытый, как гробница, и тяжкий вздох вырвался из его груди.