Константин Бадигин - Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка

• Название: Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка
• Автор: Константин Бадигин
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1988
• ISBN: 5-08-001075-4

Во второй том собрания сочинений входят: «Покорители студеных морей» о борьбе Великого Новгорода с Тевтонским орденом за северные морские пути (XV в.) и роман-хроника «Ключи от заколдованного замка», рассказывающий о подвиге русских моряков времен освоения Аляски и прилегающих островов.

---

Утром, в восемь часов, Крузенштерн съехал на берег.

В каюту купца Федора Шемелина неожиданно вошел сменившийся с вахты лейтенант Головачев. В руках у него был небольшой бюст из дерева. Странно, но молодой лейтенант и умудренный годами купец подружились за время плавания.

— Дорогой Федор Иванович, — сказал лейтенант, — вот мой бюст, что мне сделал китаец в Кантоне. Будьте добры, поберегите его. Ко мне в каюту иногда попадает вода, и я боюсь, что бюст подмокнет и испортится. А главное, вот конверт, здесь важные для меня бумаги, сохраните их.

Поблагодарив, лейтенант ушел.

Федор Иванович прочитал надпись на конверте и удивился.

«Приход в Кронштадт может раскрыть сию печать, и каждому да отдастся по принадлежности», — было на писано на конверте. И еще ниже: «Бюст мой старшему по чину принадлежит».

Федор Иванович счел необходимым попросить разъяснения. Лейтенанта Головачева он нашел на шканцах.

— Что за премудрая надпись на вашем конверте? — спросил купец. — Конечно, у вас прежняя химера не вышла еще из головы и вы все так же собираетесь умереть?

— Не смущайтесь, друг. Я, право, потерял все мое здоровье. Моя изнемогшая натура едва ли перенесет сей путь. Дай бог, чтобы я жив был, но ведь это делается для всякого случая.

Федор Иванович поверил его словам и больше ни о чем не спрашивал.

— Отгадаете ли вы, кому бюст мой назначен?

— Как не отгадать! Конечно, ежели случится, что вы и в самом деле умрете, то кому другому приличнее, как не родителям вашим.

— Нет!

— Тогда брату?

— Нет!

— Ну, так неотменно, любимому вашему предмету.

— Никак нет..

— Ну, так я уж за тем ничего больше не знаю.

— Николаю Петровичу Резанову, — ответил Головачев.

— Да ему на что? Что ему будет в бюсте вашем? Неужели вы думаете, что вы записаны в вельможецкие друзья?

— Нет, я не думаю, но Николай Петрович сам будет знать, для чего я это делаю.

Так закончился разговор на шканцах. Лейтенант Головачев пошел в свою каюту, а купец Шемелин в свою.

Прошло тридцать минут. Шемелин снова вышел на шканцы и стал смотреть, как астроном Горнер делает зарисовки города. И вдруг из кают–компании послышался стук, похожий на то, как будто на палубу уронили что–то тяжелое.

— Выстрел, — обеспокоенно сказал Горнер и тотчас побежал в кают–компанию.

Через несколько минут стало известно, что застрелился лейтенант Головачев.

Шемелин онемел от ужаса и неожиданности. Собравшись с силами, он решил все увидеть своими глазами и вошел в каюту.

Лейтенант лежал навзничь, поперек постели. Кровь лилась из его рта. Верхняя губа была разорвана, несколько зубов выбито. Пистолет лежал перед ним на комоде. Пистолет без курка, вместо него был вставлен фитиль из тонкой тряпки. Головачев нарочно снял курок и употребил фитиль, дабы выстрел произошел наверняка.

Тело Головачева вынесли на шканцы, обмыли и одели по правилам. Вызванный с берега командир Крузенштерн дал приказ сделать опись вещей, ему принадлежавшихnote 3[97].

Между бумагами в комоде нашли запечатанное письмо — конверт на высочайшее имя государя императора, потом командиру Крузенштерну, старшему лейтенанту Ратманову, Ромбергу, астроному Горнеру и Тилизиусу.

Губернатор острова разрешил похоронить Головачева на общем кладбище. В три часа дня все было готово к погребению. Тело положено в дубовый гроб и перевезено на берег. На пристани ждал церковник, посланный от пастора. Он накрыл гроб черным покрывалом. Гроб несли восемь матросов. Крузенштерн и Ратманов шли перед гробом. Четверо офицеров, по два с каждой стороны, придерживали траурное покрывало. Остальные шли сзади.

После отпевания в церкви, совершенного местным пастором, тело Головачева под ружейные залпы было опущено в землю.

Император Наполеон, мятущийся в одиночестве на острове, наверно, не раз останавливался у памятника, читал надпись над гробом русского лейтенанта.

«Четырехдневное пребывание наше у острова Святой Елены, — записал Крузенштерн в своем дневнике, — во всех отношениях весьма приятное, нарушилось печальным и совсем неожиданным происшествием. Второй лейтенант корабля моего, Головачев, благовоспитанный двадцатишестилетний человек и отличный морской офицер, лишил сам себя жизни. За час прежде того при отъезде моем с корабля на берег казался он спокойным, но едва только приехал я на берег, то уведомили меня, что он застрелился. Я поспешил на корабль и нашел его уже мертвым. Со времени отхода нашего из Камчатки в Японию приметил я в нем перемену. Недоразумения и неприятные объяснения, случившиеся на корабле нашем в начале путешествия, о коих упоминать здесь не нужно, были печальным к тому поводом. Видя все более и более усиливающуюся в нем задумчивость, тщетно старался я восстановить спокойство душевного его состояния. Однако никто не помышлял из нас, чтобы последствием оной могло быть самоубийство, а особенно перед окончанием путешествия. Я надеялся, что он по возвращении своем к родителям, родным и друзьям скоро излечится от болезни, состоящей в одной расстроенности душевной. На корабле не предвиделось к тому никакой надежды, ибо ни я, при всем моем участии и сожалении о его состоянии, ни сотоварищи не могли приобрести его доверенности. Все покушения наши к освобождению его от смущенных мыслей оказались тщетными…»

Лейтенант Головачев окончил жизнь самоубийством. Что же послужило причиной его поступка? Прямых свидетельств нет, письма его не опубликованы. Однако, судя по запискам Федора Шемелина и командира Ивана Крузенштерна, можно сделать некоторые выводы. Несомненно, Головачев был высоко порядочным человеком и не мог пойти ни на какие сделки со своей совестью. Он один осмелился осудить грубые выходки своих товарищей–офицеров против начальника экспедиции Резанова. Получилось, что Головачев был невиновен в отвратительных событиях на шканцах «Надежды». Можно предположить, что пришлось вынести ему на обратном пути в Петербург. Офицеры «Надежды» вполне справедливо считали, что их призовут к ответу, ведь оскорблению подвергалась личность императора, и готовились к защите.

Препятствием на их пути стоял Петр Головачев. Он считал, что виноват в нарушении правил товарищества, и в то же время знал, что не может совершить бесчестный поступок…

Крузенштерн проявил осторожность. Он был уверен, что безопаснее пройти в Балтийское море и Петербург не через пролив Ла–Манш, где могли встретиться французские корабли, но вокруг Шотландии.

* * *

Первым из трехлетнего плавания в Кронштадт пришел корабль «Нева». В июне и Лисянский был предупрежден английским кораблем о военных действиях между Россией и Францией. Однако Юрий Федорович не побоялся встречи с французами, приказал изготовить артиллерию и продолжал идти намеченным курсом.

«23 числа поутру мы, приближаясь к предмету своего отечества, — писал приказчик Николай Коробицын в своем отчете, — нетерпеливо желали удовольствовать зрение наше оным. Тогда для нас и час казался за день. В восемь часов в какое мы пришли восхищение, когда открылся Кронштадт глазам нашим! Тогда всякий с восторгом и чувствительностью приносил благодарение всевышнему вождю, управляющему плавание наше. В половине девятого часу достигли мы Кронштадтской рейды и в расстоянии 1/2 мили от гавани встали на якорь. В девять часов салютовали с корабля Кронштадтской крепости тринадцатью выстрелами пушек, на что с одной ответствовало нам равным числом выстрелов. Стены уже Кронштадтской гавани наполнены были множеством обоего полу зрителей, а корабль наш тот же час окружен был приезжающими из Кронштадта шлюпками…

25 числа корабль наш взошел в усть–канал Кронштадтской гавани для выгрузки из оного товаров. Сего дня приезжали к нам из Петербурга министр коммерции граф Николай Петрович Румянцев и граф Строганов.

26 числа в восемь часов утра его величество государь император удостоил корабль наш «Неву» своим высочайшим присутствием, и угодно было его величеству осчастливить нас своим благоволением остаться у нас на корабле завтракать, для чего изготовлена была часть оставшейся от вояжу служительской солонины, сухарей и воды, полученных нами в Кронштадте при отправлении в вояж… В продолжении завтрака я имел счастье говорить с его величеством о китайской в Кантоне коммерции, о товарах, полученных нами на вымен от китайцев. В десять часов его величество отбыл с корабля нашего обратно в Петербург на шлюпке без всякой церемонии».

На пути из Кронштадта император был оживлен, ласково беседовал с графом Румянцевым и морским министром адмиралом Чичаговым.

— Как прикажете поступить с Крузенштерном, ваше величество? Скоро «Надежда» прибудет в Кронштадт, — спросил Чичагов.