Евгений Чазов - Здоровье и Власть. Воспоминания «кремлевского врача».

• Название: Здоровье и Власть. Воспоминания «кремлевского врача».
• Автор: Евгений Чазов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992
• ISBN: 5-7020-0521-X

Книга известного советского врача-кардиолога, академика Евгения Чазова — это мемуары человека, который в течение 20 лет (с 1967 г.) возглавлял 4-е Главное управление при Минздраве СССР («Кремлевку»). В силу своего положения автор был лично знаком со многими советскими и зарубежными политическими деятелями. О встречах с ними он и рассказал в своей книге.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Действительно, когда в Каире я сошел с трапа, меня окружила толпа мужчин в темных очках, которые взяли меня в плотное кольцо, и в считанные секунды я оказался в машине. Потом черный ход гостиницы «Шепард» на берегу Нила, подъем на самый последний этаж, где один отсек уже был перекрыт охраной. Меня провели в большие апартаменты и просили без секретаря Насера никуда не выходить. Буквально через 20 минут приехал секретарь Насера, и мы вместе поехали к президенту. Никто ничего ни в Москве, ни во время поездки мне не говорил, что же произошло.

А случилось следующее. Несмотря на наши рекомендации из Москвы, Насер несколько раз переносил дату своего отпуска. В начале сентября состоялось заседание руководителей арабских государств, которое вконец его вымотало. 10 сентября у него появилась общая слабость и он впервые почувствовал боли в груди. Врачи обнаружили изменения на электрокардиограмме, указывавшие на возникновение инфаркта миокарда. Они сообщили об этом его семье и близкому окружению. Как я потом узнал, на состоявшемся в доме Насера совещании, на котором были А. Садат, В. Гамоа, генерал Фаузи и другие, шло обсуждение, что делать в сложившейся ситуации? Египетские врачи совершенно справедливо указывали на возможность развития тяжелых осложнений и непредсказуемых последствий. Вероятно, для того чтобы уменьшить свою ответственность, они поставили вопрос о расширенном консилиуме с приглашением иностранных специалистов. Однако все тут же единогласно заявили, что приглашение иностранцев может вызвать утечку информации о здоровье президента, что в свою очередь может дать козыри израильтянам. Они могут использовать эту ситуацию в своих целях, в частности, широко распространить среди арабов слухи о тяжелой неизлечимой болезни президента и о его ограниченных возможностях как руководителя и арабского движения, и своей страны. А. Садат и М. Хейкал сказали, что в этом положении есть только один выход — конфиденциально пригласить Чазова на консилиум, тем более что президент ему доверяет.

Так я оказался в Каире, и уже через час после приземления закрытая машина привезла меня в бывший военный городок, где размещался скромный двухэтажный дом Насера. На первом этаже меня встретила его всегда сдержанная и молчаливая жена и врачи. Рассказ о происшедшем, жалобы президента и данные электрокардиографии не оставляли сомнения, что атеросклеротический процесс в сосудах сердца привел к возникновению инфаркта миокарда. Прошло уже больше суток, и можно было сделать вывод, что инфаркт по характеру течения — средней тяжести, без осложнений, однако необходим покой, использование средств, расширяющих сосуды, и антикоагулянтов. Жена и врачи просили меня сказать Насеру, что ему, как минимум месяц, необходим покой.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж в небольшую по размерам спальню, в которой находился президент. Увидев меня, он извинился за срочность вызова, улыбнулся, сказав: «Вот видите, каким больным вы еще обзавелись». Но сквозь сдержанную улыбку и доброе приветствие сквозил некоторый испуг: что мы ему скажем, какое будущее его ожидает? В какой-то мере мы его успокоили, выговорив, однако, необходимость строгого соблюдения режима. Я не скрывал от него истинного характера болезни. Этот принцип открытости лучше всего, как показывает опыт, действует на сильных людей, привыкших с самостоятельному принятию решений. Единственное, о чем спросил Насер в этот первый визит, было следующее: «Когда окончательно можно будет спокойно смотреть в будущее?» Я ответил, что как минимум необходимо 10 дней, после которых все будет ясно. «Вы не подумайте, что я кому-то не доверяю или ставлю под сомнение ваши рекомендации. Просто обстановка серьезная, мы еще только встаем на ноги, только начинаем укреплять нашу обороноспособность, создаем новую современную армию, и мое долгое отсутствие может ослабить эти усилия. Такова моя судьба, что очень интересуются не только моими делами, но и моим здоровьем. Именно поэтому мы скрываем ваш приезд в Каир. А. Хувайди (руководитель секретной службы) сказал Садату, что израильская разведка очень активизировалась в выяснении вопроса — не случилось ли что-нибудь со мной. Вот почему мы очень бы просили вас, пока будете в Каире, не выезжать из гостиницы. Как вы думаете, — продолжал он, — что-то ведь надо обнародовать о моем отсутствии, во-первых, чтоб успокоились разведки, а во-вторых, надо успокоить народ».

Я порекомендовал сообщить, что у президента грипп, тем более что такие случаи в Каире в это время были, а это даст необходимые для строгого режима две недели, после чего можно каким-то образом показаться вместе с другими государственными деятелями.

В дальнейшей врачебной практике мне не раз пришлось сталкиваться с подобными ситуациями, когда преследовались больные политические лидеры. — Л.И. Брежнев и Ю. В. Андропов, К. У. Черненко и генеральный секретарь французской компартии В. Роше , да и многие, многие другие. Но именно тот, первый случай, когда больной президент пытался вывести страну из тяжелейшей ситуации, сделать ее сильной и независимой, вызвал у меня, с одной стороны, сочувствие, а с другой стороны, как у человека и врача, неприятие и возмущение существующей системой политического иезуитства, когда человек должен скрывать свою болезнь, скрывать свою немощь, свои ощущения только потому, что он политический лидер. В заключение мы договорились, что консультации будут проходить вечерами, когда стемнеет, и что я пробуду в Каире первые десять дней — самые опасные дни болезни.

Внизу, на первом этаже, нас ожидал А. Садат и еще кто-то из руководителей государства. Когда мы рассказали о принятых решениях, Садат долго и, по-моему, искренне благодарил и за добрые вести, заключающиеся в том, что прямой угрозы жизни президента нет, и за мое согласие остаться на некоторое время для его лечения.

Возвращаясь в гостиницу, я понимал, как ожидают в Москве сообщения о том, что же все-таки произошло на самом деле в Каире. Я представлял, как достается временному поверенному в делах В. П. Полякову (посла С. Виноградова в это время в Каире не было), от которого требуют срочных сообщений. После моей информации Москва успокоилась и до самого моего отъезда никто не интересовался моей персоной. Но зато очень интересовались ситуацией руководители Египта и, конечно, соответствующие службы других государств. Видимо, для того чтобы объяснить мое «великое сидение» в гостинице, начальник канцелярии президента периодически подбрасывал в разговоре сведения о той активной работе разведок, которая будто бы ведется здесь вокруг непонятного отсека гостиницы «Шепард».

Для того чтобы как-то скрасить мои вечера, Насер, видимо, попросил своих близких друзей А. Сабри и А. Садата пригласить меня к ним домой поужинать. Один вечер я был в доме одного, второй — другого. Хозяева очень отличались друг от друга. Может быть, мои наблюдения и поверхностны, но Сабри мне казался более мягким, дипломатичным, интеллигентным, чем напористый, с деловой хваткой, типичный высший офицер Садат.

Через несколько лет, уже после смерти Насера, в силу каких-то мне совершенно непонятных политических мотивов, Садат пригласил меня проконсультировать его, хотя был совершенно здоров. Вместе все с тем же переводчиком Султановым мы приехали в новый большой дом нового президента Египта. И хотя хозяин дома вышел к нам в роскошном восточном халате, в турецкой феске, с необыкновенной красоты тростью, через эту роскошь я видел того арабского офицера в военной рубашке нараспашку, в солдатских ботинках, который осенью 1969 года сидел со мной в своем скромном доме и пил водку за дружбу наших народов, за помощь России в восстановлении египетской армии.

И Сабри, и Садат пытались выяснить истинную ситуацию со здоровьем Насера. Я уже начал понимать, что этот секрет — не мой секрет, он принадлежит президенту, и пусть он сам решает в какой степени информировать о своем здоровье своих близких друзей и помощников. Тем более что появившиеся у меня к этому времени египетские друзья объяснили, что существуют неприязнь и разногласия между Сабри и Садатом. Каково же было мое удивление, когда в один из визитов я застал у Насера и того и другого. Он обратился ко мне со словами: «Знаете, ходят слухи, что у нас в руководстве существуют разногласия. Видите, сидят два брата. Они вместе многое пережили и любят друг друга. Передайте руководителям в Москве, чтобы знали, что все мы — единое целое, и пусть отбрасывают любую другую информацию». Насер, рассчитывая на долгосрочную помощь, хотел, чтобы в Москве считали, что в высшем эшелоне власти в Египте существует единство взглядов, что оно монолитно и непоколебимо, независимо от каких-либо политических веяний.

Какова эта монолитность и «братская любовь», показали события после смерти Насера.

Каждый вечер я приезжал в военный городок, в небольшой президентский дом. Уже на второй день после моего приезда Насер почувствовал себя лучше, и наши вечерние разговоры все больше уходили в сторону от сугубо медицинских проблем. Молодой, еще неискушенный в тот период в политике и дипломатии профессор, не мог сначала понять направленность этих бесед и определенную откровенность президента. Только потом, в конце визита, получив от него личное послание Брежневу и оценивая исходившие от Насера сведения, я понял, что во мне он видит не только врача, но и доверенного человека руководства страны, который, вернувшись, изложит не только данные о здоровье, но и суть разговоров, которые велись. Вот почему я узнал, что Насер недоволен поставками устаревшего оружия, что ему нужны не SAM-2, а SAM-3, что требуются МИГ-25, которые прикроют небо Египта, что ему необходимо обучить достаточное количество военных специалистов в Советском Союзе; он говорил о готовящемся нападении Израиля, о незащищенности Александрии. Все это было сказано, конечно, не прямо в лоб, а очень дипломатично и завуалированно. Например, о незащищенности Александрии он сказал мне, когда предложил съездить туда на сутки, отдохнуть у моря. Кстати, в Александрии произошел комический случай, связанный со стремлением сохранить мое инкогнито.