Евгений Чазов - Здоровье и Власть. Воспоминания «кремлевского врача».

• Название: Здоровье и Власть. Воспоминания «кремлевского врача».
• Автор: Евгений Чазов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992
• ISBN: 5-7020-0521-X

Книга известного советского врача-кардиолога, академика Евгения Чазова — это мемуары человека, который в течение 20 лет (с 1967 г.) возглавлял 4-е Главное управление при Минздраве СССР («Кремлевку»). В силу своего положения автор был лично знаком со многими советскими и зарубежными политическими деятелями. О встречах с ними он и рассказал в своей книге.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Какова эта монолитность и «братская любовь», показали события после смерти Насера.

Каждый вечер я приезжал в военный городок, в небольшой президентский дом. Уже на второй день после моего приезда Насер почувствовал себя лучше, и наши вечерние разговоры все больше уходили в сторону от сугубо медицинских проблем. Молодой, еще неискушенный в тот период в политике и дипломатии профессор, не мог сначала понять направленность этих бесед и определенную откровенность президента. Только потом, в конце визита, получив от него личное послание Брежневу и оценивая исходившие от Насера сведения, я понял, что во мне он видит не только врача, но и доверенного человека руководства страны, который, вернувшись, изложит не только данные о здоровье, но и суть разговоров, которые велись. Вот почему я узнал, что Насер недоволен поставками устаревшего оружия, что ему нужны не SAM-2, а SAM-3, что требуются МИГ-25, которые прикроют небо Египта, что ему необходимо обучить достаточное количество военных специалистов в Советском Союзе; он говорил о готовящемся нападении Израиля, о незащищенности Александрии. Все это было сказано, конечно, не прямо в лоб, а очень дипломатично и завуалированно. Например, о незащищенности Александрии он сказал мне, когда предложил съездить туда на сутки, отдохнуть у моря. Кстати, в Александрии произошел комический случай, связанный со стремлением сохранить мое инкогнито.

Вечером сопровождавшие меня египтяне, которым тоже надоело сидеть взаперти, решили свозить меня в один из маленьких ресторанчиков, где, по их мнению, вряд ли кто-нибудь может знать, кто я, тем более что тогда страна еще не была наводнена нашими военными специалистами. В разгар прекрасного ужина к нашему столику подошли два музыканта, услаждавшие публику прекрасными мелодиями, и, ничего не говоря, заиграли популярные «Подмосковные вечера». Через 10 минут нас уже не было в ресторане. Я вспомнил тогда чистильщика ботинок на базаре в Цхалтубо и понял, что проблемы охраны в Египте такие же, как и в Советском Союзе.

Через 10 дней Насер начал принимать своих министров, и я вылетел в Москву. Улетал я с тяжелым сердцем, понимая, что вряд ли Насер будет придерживаться рекомендаций. Ему надо работать, и много работать, чтобы укрепить свою страну. Так оно и случилось. После моего отъезда, через неделю он приступил к активной работе. Иногда, отбрасывая врачебные каноны, которые мы, врачи, должны строго соблюдать, я думаю, правильно ли мы поступаем в тех случаях, когда ограничиваем своих пациентов даже во имя их жизни. Мы должны им рассказать об опасности, которая их подстерегает, но принимать решения они — особенно сильные, волевые люди — должны самостоятельно, без нашего давления.

Насер тремя годами подаренной ему жизни, несомненно, обеспечил победу египтян в войне 1973 года и создал условия для почетного мира с Израилем.

Осенью 1969 года меня наградили высшим орденом нашей страны — орденом Ленина. Моя фамилия значилась в общем списке работников здравоохранения со стандартной фразой: «За успехи в развитии медицинской науки и здравоохранения». Недоумевая, я спросил при встрече Андропова: «Как-то неловко получать такую высокую награду. Не заслужил я ее». Андропов ответил: «То, что вы сделали для Насера, вы сделали для нашей страны. Вы не представляете, что его здоровье сегодня — большой политический капитал».

Я никогда не относился к здоровью своих пациентов, как к капиталу — неважно политическому или финансовому. Для меня это было бы кощунством.

Насера мне удалось встретить вновь только в начале июля 1970 года. Он приехал в Москву для переговоров о ходе дальнейшего перевооружения египетской армии и обсуждения проблемы так называемого плана Роджерса. До этого изредка меня информировали об интенсивной работе, которую он ведет, и о состоянии его здоровья, которое периодами было не очень хорошим. После его поездки в Ливию к «беспокойному брату Каддафи», как называл его иногда в разговоре с нами Насер, когда ему пришлось 5 часов находиться в джипе, а после этого почти в течение часа выступать, я попросил Брежнева направить ему письмо с упоминанием наших рекомендаций о соблюдении режима. Брежнев направил такое послание, оно сыграло и определенную политическую роль, показав заботу советского руководства о здоровье президента Египта.

Когда мы с группой консультантов увидели Насера в «Барвихе», я ужаснулся перемене в состоянии его здоровья. Помимо недостаточности кровообращения в сосудах сердца, у него, к нашему удивлению, появились признаки сердечной недостаточности (слабости мышцы сердца), чего обычно при того типа инфаркте, который перенес Насер, не бывает или бывает значительно позднее. Наедине со мной он не скрывал и своего угнетенного настроения, и своей озабоченности ухудшением здоровья. Состояние Насера в «Барвихе», где ему очень нравилось, значительно улучшилось. Он даже начал устраивать небольшие совещания военных советников, находившихся в Советском Союзе. Однажды он попросил показать появившийся тогда фильм «Освобождение», ту серию, где описана танковая битва на Курской дуге. После фильма, обращаясь к своим советникам, он сказал: «Вот как надо воевать, и вот что такое танки». Не знаю, что скрывалось за этими словами, обращенными к его советникам. Уезжая из «Барвихи», он с грустью расставался с нами, обещая выполнять рекомендации. Все это, к сожалению, было только словами — он опять начал, по нашим сведениям, активно работать. Мы понимали, что трагедия может произойти в любой момент после нервного или физического перенапряжения. Так и случилось.

В начале сентября 1970 года, восстанавливая нарушенное борьбой между иорданским королем Хусейном и палестинцами единство арабов, он работал без отдыха, с большим нервным и физическим напряжением. Когда обстановка разрядилась и, казалось, все неприятности уже позади, у него возник повторный инфаркт миокарда, от которого Насер скоропостижно скончался. Эта трагедия не была для нас неожиданностью. Мы понимали, что напряженная, полная стрессов жизнь Насера не для больного с тяжелым атеросклерозом, перенесшего инфаркт миокарда. У нас в стране в таких случаях говорят: «сгорел». Президент Египта «сгорел» в политической борьбе.

Я так подробно описываю болезнь и гибель президента Насера потому, что это был первый случай моего непосредственного участия в сложной медико-политической ситуации, где сугубо медицинские проблемы тесно переплетались с решением политических вопросов. Поэтому он так остро был мною воспринят и так прочно отложился в моей памяти.

Потом такие ситуации бывали не раз. X. Бумедьен и В. Роше, А. Нетто и Ю. Цеденбал , Л. Лонго и Б. Кармаль , Ле Зуан и У Тан , я уже не говорю о советских руководителях, были не просто больными, когда необходимо было решать вопросы диагностики и лечения, это были политические и государственные деятели, чего нельзя было не учитывать.

Нередко нам приходилось невольно вторгаться в сложные лабиринты политической интриги и политической борьбы. Так было в случае с В. Ульбрихтом, о котором я уже говорил. Так было в случае с В. Роше, когда недовольная его отстранением от руководства партией часть членов Политбюро ФКП потребовала пригласить нас в Париж для консультации генерального секретаря. Было это, как и в случае с В. Ульбрихтом, накануне партийного съезда, на котором предполагалась смена руководства, — вместо Роше партию должен был возглавить Ж. Марше .

Мы, три советских академика медицины, — В. X. Василенко, А. В. Снежневский и я оказались втянутыми в сложную атмосферу политической борьбы внутри Политбюро ФКП накануне ее съезда. Столкнулись интересы двух существовавших в партии группировок — старой гвардии, сподвижников М. Тореза , которую возглавлял Ж. Дюкло, и группы относительно молодых политических деятелей во главе с Ж. Марше, требовавших изменения стратегии и тактики партии. Ж. Дюкло, который был моим пациентом в связи с перенесенным инфарктом миокарда, встретился со мной до консилиума и попросил не поддаваться напору некоторых членов Политбюро и оставаться принципиальным до конца.

Я искренне симпатизировал Ж. Дюкло. В моих глазах он, с одной стороны, олицетворял истинного француза, а с другой — настоящего, а не «карьерного» коммуниста. Небольшого роста, коренастый, с возрастом пополневший, что никак не отражалось на его подвижности и темпераменте, он был типичным южанином. Его интересно было слушать, потому что он умел говорить. Юмора ему было не занимать. Когда его кандидатура была выдвинута в качестве кандидата в президенты Франции, мы с П. Лукомским, встретившись с ним в Москве, выражали опасения: не скажется ли напряженная предвыборная борьба на состоянии его здоровья, учитывая и возраст, и перенесенные инфаркты миокарда. На наши опасения он ответил весьма оригинально: «Ну что вы, сейчас в век микрофонов и усилителей политическая или предвыборная борьба — простое дело. Вот когда я начинал свою деятельность в 20-е годы, тогда, действительно, было трудно. Самое главное для политика в то время — надо было иметь хороший и громкий голос, чтобы вся площадь или стадион могли тебя слышать». Он успешно провел предвыборную борьбу, и почти 10 миллионов голосов, которые он получил в стране, далекой от «коммунистических идеалов», были в значительной степени отданы лично ему — настоящему французу, участнику Сопротивления, честному и принципиальному человеку. Его принципиальность была непоколебима. Перенеся инфаркт миокарда, несмотря на наши возражения, возражения его друзей, он, не задумываясь, поехал в воюющий Вьетнам, в тяжелейшие климатические условия, так как считал, что своими глазами должен увидеть всю правду.