Юрий Герт - Кто если не ты

• Название: Кто если не ты
• Автор: Юрий Герт
• Издательство: Казгослитиздат
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

Роман, вышедший в 1964 году и вызвавший бурную реакцию как в читательской, так и в писательской среде - о действительных событиях, свидетелем и участником которых был сам автор, Юрий Герт - всколыхнувших тихий город "волгарей" Астрахань в конце сороковых годов, когда юношеские мечты и вера в идеалы столкнулись с суровой и жестокой реальностью, оставившей неизгладимый след в душах и судьбах целого поколения послевоенной молодёжи.

---

— Мне не до шуток,— сказал он грубо, не представляя, что стоит перед тем самым человеком, который недавно вызывал в нем трепет.— Если вы не знаете, где ваш сын...

Он не успел договорить. Кот метнулся вверх и в сторону — капитан схватил Клима за плечи толкнул на диван и прижал к спинке. Его желтые, в красных прожилках глаза были безумны.

— Где мой сын?.. Это ты знаешь, где мой сын! Ты, ты, ты!..

Клим растерялся.

— Я видел его часа три-четыре назад, — заговорил он и вспомнил: — да, тогда пробило одиннадцать, он еще спросил меня, сколько времени...

Клим коротко рассказал о появлении Шутова и попытался возможно точнее передать его туманные слова. Капитан сосредоточенно курил, отряхивая пепел прямо перед собой на стол и не глядя на Клима. Слышал ли его капитан?.. Лицо Шутова было таким неподвижным и отчужденным, что иногда Климу казалось, что он не говорит, а только беззвучно шевелит губами, и он начинал говорить громче, но капитан все так же безучастно молчал и смотрел в одну точку. Только когда Клим произнес:

— Не знаю, что он хочет сделать, но теперь ничего такого не надо делать, потому что ребята...

Капитан, будто очнувшись, оборвал его:

— Так-так... Значит, сделает, говоришь? Ну-ну...— и с какой-то смесью гордости и страдальческого злорадства посмотрел на Клима и подмигнул ему: — Сделает! Витька... С-с-сукин сын... Он для тебя родного отца зарежет...

Климу вспомнилась рассеченная губа Шутова. Что здесь произошло между ними, отцом и сыном?..

Капитан потянулся к фотографии, медленно поднял ее, подержал на вытянутой руке и со вздохом положил перед собой.

— Дурак он, твой Витька. Увидишь его — так и передай... Дурак. Что толку?.. Мертвых — не подымешь, а живых — не спасешь...

Он вылил остатки из графина себе в стакан. Руки его дрожали, горлышко частой дробью вызванивало по стеклу. Водку он выпил не спеша, схлебывая короткими глотками, как пьют горячий чай. Потом вытер ладонью рот, еще раз взглянул на донышко и осторожно поставил стакан на стол.

— Кончено,— тихо и четко сказал он, как будто отвечая самому себе на какой-то вопрос.— Ванин прав: от себя не уйти. Кончено...

— Что кончено? — спросил Клим.

— Жизнь кончена, — сказал капитан. И взгляд у него стал ясным и трезвым.

О чем он говорит? О какой жизни? Ванин... Кто такой Ванин? И перед этим... О мертвых... Клим мучительно пытался понять, какое, отношение все это имеет к Виктору, к нему, к самому капитану — и только ощущал здесь какую-то тайную связь, но в чем она?

В чем?..

Капитан сидел, тоскливо горбясь, закрыв лицо руками. Он бы не заметил, если бы Клим вышел из комнаты...

Но Клим не уходил. Он уже смутно предчувствовал, что узнает, должен узнать что-то сегодня, сейчас, от капитана... И снова в его голове вихрились те же непонятные вопросы.

Внезапно он ощутил, что за ним наблюдают, и увидел — сквозь прижатые к лицу Шутова пальцы — безжизненные, похожие на осенние листья глаза. Они смотрели прямо на него, смотрели в упор.

— Ты в самом деле ничего не знаешь? — глухо спросил капитан.

О чем это он? Клим, не сразу сообразил, что это относится и к Виктору, и к тому, о чем тот собирался говорить завтра.

— Нет.

— Не знаешь?..

— И тогда... когда я вызывал... тоже не знал?

— Я не знаю, о чем вы...

— Не знал... Я знал, что ты не знаешь... Знал! — со странным торжеством проговорил капитан, отнимая руки. Правая щека его конвульсивно подергивалась, он улыбался, весь просветлев, но Климу стало жутко от этой улыбки.

— Я знал, что ты не знаешь! — крикнул капитан, поднимаясь из-за стола и роняя с тяжелым грохотом стул. — Знал! Щенки!.. Если бы вы знали... Вы бы еще в люльке поседели от страха! Чего вы хотите доказать? Кому доказать? Пропадете! Все! Или подохнете, как капитан Шутов, и будет вам вечное проклятье от ваших же детей! Если бы вы знали!..

Он вцепился пальцами в край стола и наклонился вперед. Губы его корчились.

Клим тупо смотрел на него, понимая только, что все, о чем говорит капитан, враждебно ему и направлено прямо в сердце. Шутов же, провыв последние слова, прислушался к своему голосу, склонил голову — и вдруг опять встрепенулся и грохнул по столу кулаком. Графин, стоявший на краю, подпрыгнул и свалился. Клим бросился подбирать осколки, но капитан остановил его.

— Не сметь! — дико заорал он. — Пусть бьется, всё бьется к чертовой матери! Вы должны знать, все знать — и тогда забейтесь под стол, за печку, запритесь на все ключи — и не дышите! Слышишь — не дышать!

«Он пьян... Он не понимает, что говорит», — думал Клим, в душе понимая, что Шутов и пьян и трезв в одно и то же время. И капитан, как будто подслушав его мысли, сбавил голос:

— Нет, я не пьян, ты напрасно так полагаешь, — заговорил он, заглядывая ему в глаза: — Когда человек говорит правду, всегда считается, что он пьян... Или сумасшедший... И его надо... Сейчас же!..

А я не пьян. Это весь мир пьян и на ногах не стоит, а на карачках ползает... И хорошо... Учись ползать, Бугров, пока не поздно!.. Слышишь? Я тебя научу ползать, я! Сегодня научу! Слушай, Бугров, одна такая ночь бывает у человека в жизни — одна только...

Он схватил Клима за плечи, толкнул на диван и сам опустился рядом. Клим попытался вывернуться, но острые пальцы капитана клешнями впились в его плечи, прижали к спинке.

— Думаешь, ты знаешь, куда идешь, на что идёшь?.. Ты еще зелен и глуп, чтобы знать!.. Были! Сотни... Тысячи людей! Каких людей! Ради правды не жалели себя, ни крови своей, ни жизни!.. А их — за правду, за кровь, за все — в порошок, в пепел!.. И твой отец... Он был из них, из тех — и с ним сделали то же... Понимаешь?.. Нет?.. Тогда слушай. Слушай и запоминай. Кроме капитана Шутова тебе никто такого не расскажет!..

В эту ночь Клим впервые услышал правду о своем отце. Правду жестокую, страшную и неопровержимую, как неопровержимо было то, что рядом с ним сидел сам капитан Шутов и на расстоянии двух ладоней от себя Клим видел его гнилые желтые зубы.

Вначале он верил и не верил его словам.

Верил и не верил.

Верил, потому что капитан не мог сейчас лгать, в такие минуты люди не лгут, в таком — не лгут... И не верил — потому что Шутов был пьян. Потому что он только что болтал черт знает о чем — люди, на карачках...

И не мог не верить...

И была библиотека, книжка с карикатурами, генерал Франко, и маленький кулачок — по роже, фашиста, по роже!.. «Ты будешь настоящим коммунистом, сынок»... И смех... Т-с-с, чтобы не мешать — в библиотеке должно быть тихо... И кабинет, кресло... Проснуться и увидеть его, за лампой, с пером в руке... Мерцали золоченые корешки книг... Тех книг, его книг...

Ширма с павлинами. Всю жизнь — ширма с павлинами... Что там, за ширмой?..— Нельзя, Клим... Я скоро вернусь, Таня...— Будь спокоен, милый... Есть же правда на свете!.. Черный фургон фыркнул, пропал в темноте... Куда его, мама? — Он скоро, он же сказал, ты слышал... И слезы... Мама!.. Кровать, спина трясется... Не надо, мама! Разорванные фотокарточки. — Что ты наделал... Он был... Нам в школе. Дрянь! Он был твой отец! Слова, как жесть... Колокол... Колокола лили из меди... Медная труба, в ней горит солнце, трубач играет «к бою!» — ошметки земли брызнули из-под копыт... Он — впереди, трубач Первой конной!.. Ширма... Ширма с павлинами... Есть же правда на свете, милый!..

Он ничего больше не слышал. Он молчал. Он не знал, что плачет, что рыдания, которые из него хлынули неудержимо, давно уже заставили капитана смолкнуть и отойти к окну. Он не знал, сколько прошло времени — подняв голову от диванного валика, он увидел прямую спину с косо срезанными плечами и легкую струйку дыма. Он почувствовал, как напряглись все его мышцы,— как в тот момент, когда человек заносит топор, чтобы с одного маху расколоть суковатое бревно — и с радостью ощутил, как хрустнет, тонкая шея капитана под его пальцами.

Капитан обернулся. Лицо у него было мёртвое, усталое. С минуту они смотрели друг на друга, потом капитан, неторопливо перекатив из одного угла губ в другой папиросу, бросил на стол маленький блестящий браунинг.

— Он заряжен, — сказал капитан и снова отвернулся к окну. Над его головой опять повисла струйка дыма. Стрелять в него было все равно, что стрелять в труп.

— Как же вы... Так... Могли? — вырвалось у Клима.

— Нас не спрашивали...

— Но ведь вы же... человек!

Капитан нехотя повернулся, как будто каждое движение давалось ему с трудом и причиняло лишнюю боль.

— А ты — ты человек?.. Ну, докажи, что ты че-ло-век!.. — с циничной усмешкой проговорил он.

Потом лицо его стало вдруг серьезным и озабоченным. Что-то вспомнив, он подошел к тумбочке, на которой лежали учебники и тетрадки, вырвал листок и что-то быстро написал.

— Возьми, — почти строго приказал он Климу, вкладывая ему в одну руку бумажку, в другую — браунинг.— Ну, теперь все. Давай, — прибавил он, будто уговаривая и подбодряя, — Ты знаешь, как обращаться с этой штучкой? Бери. Ты ведь говорил: если из десяти один не виновен, ты бы прикончил всех... Именем революции... Никто не знает, кто виновный... Может быть, когда-нибудь разберешься... Ну?