Александра Толстая - ДОЧЬ

• Название: ДОЧЬ
• Автор: Александра Толстая
• Издательство: Книга
• Жанр: Биографии и Мемуары

Удивительная биография дочери Л. Н. Толстого Александры. В первую мировую войну — сестра милосердия на фронте. После революции — полномочный комиссар Ясной Поляны, хранитель Музея–усадьбы. Затем — узница Лубянки. Ее лагерные записи — редкое свидетельство очевидца.

Вторая часть книги — рассказ о Японии, куда А. Л. Толстая выехала в 1929 г. с лекциями об отце. Воспоминания об Америке, где А. Л. Толстая жила с 1931 г., где создала Толстовский фонд. В книге даны яркие портреты крупных исторических личностей, с которыми пересекались пути автора: Луначарский, Калинин, Сталин и др.

Печатается по изданию: Александра Толстая. Дочь. Издательство «Заря» (Канада) 1979

---

Выход из личной драмы принесло бедствие всенародное. Разразилась война, и Александра Львовна поняла, что ее место там, где льется кровь, страждут люди, которым она нужна. «Сидеть дома сложа руки было немыслимо… Я не могла сидеть дома, я должна была участвовать в общей беде», «Я решила идти сестрой милосердия», — так объясняет она сделанный ею выбор.

Удивительная и почти фантастическая военная биография Александры Львовны отмечена мужеством, непреклонностью воли, проникнута пафосом милосердия, особенно к низшим чинам. С первых же страниц книги читателя поразит размах ее неутомимой деятельности: в санитарном поезде на Северо—Западном фронте она оказывает первую помощь тяжелораненым солдатам, доставленным прямо с передовой; на Турецком фронте в 1915 году — выхаживает, рискуя заразиться сама, опасно больных сыпным тифом; на Западном фронте — организует школы–столовые для детей беженцев, используя при этом опыт Толстого в работе на голоде в 1892 году. Наконец, как уполномоченный Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам, организует крупные летучие санитарные отряды. В госпитале, куда сестра милосердия попала, став жертвой газовой атаки на одном из участков фронта, до нее дошло встревожившее ее известие о Февральской революции. Обстановка в армии резко изменилась, началось брожение в войсках, падала дисциплина, происходило размежевание на различные политические группировки, графский титул вызывал подозрения и недоброжелательство, и Александра Львовна поняла, что ее работа затруднена и практически не нужна.

В декабре 1917 года она в звании полковника с тремя Георгиевскими медалями вернулась в Ясную Поляну. Тотчас же перед дочерью Толстого открылось широкое поле деятельности, исполненной высокого смысла. Недавно томившая ее «зияющая пустота» исчезла. Она всю себя посвятила увековечению памяти отца. Еще в 1911 году она вместе с В. Г. Чертковым выпустила трехтомное издание «Посмертных художественных произведений Л. Н. Толстого» и на гонорар согласно желанию отца выкупила яснополянскую землю и передала крестьянам. Теперь, по возвращении, Александра Львовна вдохновилась возникшим в кругу сподвижников писателя замыслом — подготовить и выпустить первое серьезное и самое полное собрание его сочинений. «Приехала дочь Саша с проектом нового издания Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого»[6], — помечено в Ежедневнике С. А. Толстой 14 февраля 1918 года. Сразу же приступили к делу. «С утра я с Сашей занялась передачей ей и Сереже прав на рукописи, их снятием фотографически и раздачей отдельных сочинений для разработки»[7], — свидетельствует Софья Андреевна, а спустя месяц она вручила Саше ключи от тех 12 ящиков с рукописями, из–за которых–то и разгорелся между ними упомянутый выше конфликт.

Преклонение перед национальным гением России сотворило чудо: вокруг холод, голод, разруха, гремит гражданская война, а небольшая группа ученых, таких, как А. Е. Грузинский, А. А. Шахматов, М. А. Цявловский, Н. К. Пиксанов, Сергей и Александра Толстые, юрист Н. В. Давыдов и «скромные дамы», у которых все в прошлом, переступали порог отведенной им в Румянцевском музее комнаты, разбирали, систематизировали, выверяли беспорядочно сложенные в ящики бесценные автографы писателя. «Музей не отапливался, — читаем в мемуарах Александры Львовны. — Трубы лопались, как и везде. Мы работали в шубах, валенках, вязаных перчатках… Стужа в нетопленом каменном здании, с насквозь промерзшими стенами… хуже, чем на дворе», и невзирая на такие ужасные условия, «забывая холод и голод, мы читали новые сцены… «Войны и мира»… радовались как дети, когда удавалось разобрать трудные слова… Работа увлекла решительно всех». Сергей Львович с сестрой выверяли тексты дневников, «бесконечное число раз» прочитывая их, «находя все новые и новые ошибки». Трудились все самоотверженно, бескорыстно, подвижнически, на одном энтузиазме. Все составленные описи, приведенный в порядок систематизированный архив, исправленные от ошибок переписчиков тексты были использованы при подготовке фундаментального 90-томного Полного собрания сочинений Толстого.

У Александры Львовны, к великому ее сожалению, бывали вынужденные прогулы, лишавшие ее возможности посещать музей, вчитываться в страницы с неразборчивым отцовским почерком. Она находилась, говоря языком писателя, «на примете у синих»: дважды подвергалась обыску по подозрению в хранении тайной типографии, в контрреволюционной деятельности; один из них повлек ее первое и недолгое пребывание в тюрьме на Лубянке. В марте 1920 года ее арестовали по делу политической организации «Тактический центр», а в августе 1920 года Верховный революционный трибунал приговорил ее к трем годам заключения в концентрационный лагерь в Московском Новоспасском монастыре. Вина же дочери Толстого состояла лишь в том, что она предоставляла квартиру для заседаний и ставила самовар его участникам[8], за это «преступление» ее лишили свободы, обрекли на бездействие, непосильный труд, унижения и оскорбления. Доведенная до отчаяния, в надежде на спасение узница Новоспасского лагеря набрасывает черновик письма к В. И. Ленину, который сохранился в ее архиве.

«Глубокоуважаемый Владимир Ильич! — писала она в своем прошении. — Долго колебалась перед тем, чтобы вам написать. Но я верю вам и верю, что вы поймете и не осудите меня. Я не могу примириться с мыслью о том, что я, гражданка свободной России, в то время, когда люди–работники нужны, когда они наперечет, — должна жить паразитом в своей стране, заключенная в 4‑х стенах как опасный и вредный член общества. И почему? Мой отец, взглядов которого я придерживаюсь, открыто обличал царское правительство и все же даже тогда оставался свободным, и постольку поскольку кто–либо интересуется моими взглядами — не скрываю, что я не сторонница большевизма, я высказала свои взгляды открыто и прямо на суде, но я никогда не выступала и не выступлю активно против советского правительства, никогда не занималась политикой и ни в каких партиях не состояла. Что же дает право советскому правительству запирать меня в 4 стены как вредное животное, лишая меня возможности работать с народом и для народа, который для меня дороже всего? Неужели этот факт, что 2 года тому назад на моей квартире происходили собрания, названия и цели которых я даже не знала, дает это право? Я узнала только на допросе, что это были заседания Тактического центра. Владимир Ильич! Если я вредна России, вышлите меня за границу. Если я вредна и там, то, признавая право одного человека лишать жизни другого, расстреляйте меня как вредного члена Советской республики. Но не заставляйте же меня влачить жизнь паразита, запертого в 4‑х стенах с проститутками, воровками, бандитками. Я пишу, повторяю, потому что верю вам и чувствую, что вы поверите мне и поймете, что тяжесть моего положения не в том, что я живу в клетушке, питаюсь помоями, и даже не то, что лишена внешней свободы. Тяжесть положения моего, главным образом, в том, что лишена доверия, т. е. возможности работать. Если вы прочтете мое письмо, на всякий случай сообщаю подробности своего дела. Я осуждена Военным трибуналом 26 августа на 3 года содержания под стражей в Новоспасском лагере по делу Тактического центра. 2 раза мне было отказано Верховным трибуналом во всякой амнистии. Последнее заседание Верховного трибунала 6 декабря с. г.»[9]

Неизвестно, было ли это поразительное по силе духа, гордого самосознания, непреклонности письмо переписано набело и отправлено адресату, равно как и датированное тем же 6 декабря 1920 года заявление в ВЦИК с просьбой о пересмотре приговора и амнистии. Однако все же, благодаря хлопотам яснополянских крестьян да кстати подоспевшей амнистии, Александра Львовна летом 1921 года покинула Новоспасский монастырь и вышла на волю, чтобы отдаться главной и святой обязанности — сохранению Ясной Поляны такой, какой ее оставил великий мастер, превращению ее в общенародный памятник, культурно–просветительный центр. Уверенность в успехе она черпала в переданных ей кем–то, возможно М. И. Калининым, словах В. И. Ленина: «Советская власть может позволить себе роскошь в СССР иметь толстовский уголок», дававших, по ее мнению, право не только восстанавливать все здания, всю усадьбу, создавать музей, но и утверждать толстовское миропонимание, его веру.

Пока на этом пути она не встречала непреодолимых препятствий и даже получала поддержку из Москвы от Луначарского, сотрудников Народного комиссариата просвещения, особенно от Калинина, к которому неоднократно обращалась по своим служебным делам и с ходатайствами за арестованных и осужденных, исполняла свои должности хранителя Ясной Поляны и с 1925 года директора музея Толстого в Москве серьезно и в высшей степени ответственно, не щадя себя. Удалось, несмотря на множество трудностей, выполнить намеченную программу: действовали реставрированный Дом–музей Опытно–показательная станция, открылась школа–памятник, проводились экскурсии, читались лекции, заботливо обучали ремеслам и просвещали крестьянских ребят.