Александра Толстая - ДОЧЬ

• Название: ДОЧЬ
• Автор: Александра Толстая
• Издательство: Книга
• Жанр: Биографии и Мемуары

Удивительная биография дочери Л. Н. Толстого Александры. В первую мировую войну — сестра милосердия на фронте. После революции — полномочный комиссар Ясной Поляны, хранитель Музея–усадьбы. Затем — узница Лубянки. Ее лагерные записи — редкое свидетельство очевидца.

Вторая часть книги — рассказ о Японии, куда А. Л. Толстая выехала в 1929 г. с лекциями об отце. Воспоминания об Америке, где А. Л. Толстая жила с 1931 г., где создала Толстовский фонд. В книге даны яркие портреты крупных исторических личностей, с которыми пересекались пути автора: Луначарский, Калинин, Сталин и др.

Печатается по изданию: Александра Толстая. Дочь. Издательство «Заря» (Канада) 1979

---

Эти грязные, пахнущие грязным бельем люди с мрачными лицами, убивающие в себе всякую радость жизни, были мне противны, особенно после двух случаев, когда мне пришлось бежать от преследования этих «духовных» лиц.

В этих людях, за некоторыми исключениями, не было любви и была большая доля рисовки и самолюбования.

Они носили блузы, высокие сапоги, некоторые отпускали себе бороды. И в то время, как их учитель полностью понимал радость жизни, отражавшуюся в выражении его лица, улыбке, шутках, остротах, веселом смехе, — последователи сохраняли постные, мрачные лица, боясь лишней улыбкой, веселой песней нарушить свое безгрешие. Отец любил не только классическую музыку, но и народные, цыганские песни. Толстовцы избегали веселой, захватывающей музыки.

Помню, как знаменитая пианистка, исполнительница старых классических произведений на клавесине, Ванда Ландовска, гостившая у меня в имении рядом с домом Черткова, играла для его обитателей.

На другой день до нас дошли слухи, что молодежь плохо спала. Их разбудила игра Ландовской и навеяла грешные мысли.

Когда я об этом рассказала Ванде, она очень смеялась, а на следующий вечер во время ее игры у Чертковых я спросила ее: «Ванда, что вы наделали? Вы сегодня так играли, что я боюсь, что нынче ночью никто из толстовцев не сомкнет глаз!»

Были люди, как Мария Александровна Шмидт — большой друг отца, отказавшаяся от всей своей прошлой жизни и посвятившая себя помощи крестьянам, рядом с которыми она жила. В ней не было и тени неискренности, и она действовала на людей не словами нравоучения, а любовью.

Она очень помогала мне в этот трудный, безалаберный, нехороший период моей жизни.

НА ФРОНТ!

Я жила своими маленькими интересами, развлекалась, работала с крестьянами по передаче им земли и по организации кооперативов; старалась помочь им с помощью агронома улучшить их полевое хозяйство, и постепенно крестьяне вводили многополье, начали сеять клевер. Зимой я жила в Москве, летом — у себя в имении. Завела стадо племенных симментальских коров. Посылала молоко ежедневно в г. Тулу в больницу; приобрела кровных, рысистых лошадей. На них пахали и делали все полевые работы.

Со мной жила бывшая секретарша моей матери, большая любительница собак. У нас в доме жили два черных пуделя. Один — мой верный Маркиз, прозванный так моим отцом, и его подруга Нитуш и две белые лайки: большие, могучие красавцы — Беляк и Белко.

Я что–то делала, чем–то занималась, но все это было не то, в душе была пустота.

И вдруг неожиданно… война!

Против своего обыкновения я с жадностью прочитывала газеты. В соединенном заседании Совета и Думы государь держал речь. «Мы не только защищаем свою честь и достоинство в пределах своей земли, — закончил государь свою речь, — но боремся за единокровных братьев славян».

Громкое дружное «ура» — было ответом на речь государя. После государя говорили председатель Государственного совета Голубев и председатель Государственной думы Родзянко.

Родина в опасности! И русские люди различных партий, толков, направлений объединились в одном горячем порыве — любви к родине и преданности монарху, возглавляющему Россию.

Сидеть сложа руки было немыслимо. Уходят один за другим племянники, рабочие; взяли моих рысистых лошадей. Усадьба опустела, и все то, что частично заполняло жизнь, — хозяйство, организация и работа в кооперативах, — все отошло на задний план.

Я не могла сидеть дома, я должна была участвовать в общей беде. Я решила идти сестрой милосердия на фронт и поехала в Ясную Поляну проститься с матерью.

Трудно было узнать в этой старой, тихой и кроткой женщине мать, которую я знала раньше. Куда девались ее беспредельная энергия, воинственность, властность? Целый день сидела она в кресле и дремала. В укладе жизни Ясной Поляны почти ничего не изменилось. Только теперь во флигеле жила моя старшая сестра с дочкой Танечкой. Тот же повар Семен Николаевич — крестник моей матери — готовил завтрак к 12 часам дня и обед из 4‑х блюд к 6 часам вечера; к столу прислуживал старый служащий Илья Васильевич. В доме было тихо, безлюдно, скучно.

— Зачем ты едешь на войну? — сказала мне мать. — Ни к чему это. Отец был против войны, а ты хочешь в ней участвовать.

— Я не думаю, чтобы он был против того, чтобы я помогала больным и раненым.

Но мать была недовольна.

— Ну, я сказала тебе свое мнение, но я знаю, что это бесполезно. Ты всегда делаешь все по–своему…

Чертков и толстовцы тоже меня осудили, но меня это не трогало. Я не могла оставаться дома.

Еще при жизни отца я увлекалась медициной. Изучала анатомию, физиологию. Вместе с доктором Никитиным — нашим домашним врачом, приглашенным моей матерью, чтобы следить за здоровьем отца, мы организовали амбулаторию в деревне и принимали больных крестьян не только из Ясной Поляны, но и со всей округи. Доктор Никитин многому меня научил. Исследуя больных, он читал мне целые лекции о той или иной болезни, учил меня делать перевязки, приготавливать мази, делать уколы. Краткие курсы сестер милосердия и практическая работа в Звенигородском госпитале, где главным врачом был доктор Никитин, помогли мне легко выдержать экзамен на сестру милосердия военного времени.

В госпитале меня назначили хирургической сестрой. Привыкать было трудно. Первый раз, когда мне пришлось увидеть нагого человека, я растерялась… Но доктор мне помог:

— Сестра, что с вами? Живо! Скальпель! Тампоны! — крикнул доктор.

Стало стыдно, неловкость исчезла, передо мной был страдающий человек, ему надо было помочь. Второй раз мне сделалось нехорошо, когда доктор пробивал больному череп. Но… человек ко всему привыкает…

Работа в тылу меня не удовлетворяла. Я решила просить перевода на фронт. Мне хотелось забыться, хотелось подвигов, геройских поступков… Политические события проходили мимо, не задевая меня! Разгром немецкого посольства, вспыхнувшая ненависть ко всему немецкому, наше наступление в Галиции, наше августовское поражение в Восточной Пруссии — все это, к стыду моему, меня мало интересовало. Волновал только собственный вопрос: попаду ли я на фронт?

Председателем Всероссийского Земского Союза был князь Львов. Я пошла к нему просить место, все равно где, только ближе к фронту.

Князь Львов, как мне казалось, насмешливо улыбался.

— Вы на фронт? Если вы хотите ответственной работы, я вам прямо скажу: вы не годитесь. Вы непрактичны, неопытны.

Я рассердилась. Его насмешливое лицо раздражало меня.

— А какое вы имеете право думать, что я не умею работать?

— Не обижайтесь, я один раз наблюдал в Туле, как вы сдавали свой яблочный сад и арендатор вас надул… Нет у вас деловой смекалки…

Да, я вспомнила, это было в конторе адвоката. Я не была знакома тогда с князем Львовым, но меня поразила его практичность и умение разговаривать с арендатором, выколачивая из него каждую копейку. Он был прав — я не умела этого делать.

— Но какое же это имеет отношение к работе на фронте?

На ответственную работу он меня так и не взял, и только через несколько месяцев меня назначили уполномоченной Всероссийского Земского Союза. В конце концов я попала в санитарный поезд, работавший на Северо—Западном фронте.

БЕЛОСТОЦКИЙ САНИТАРНЫЙ ПУНКТ

Наш поезд привозил раненых и больных с фронта в Белосток на санитарный пункт, где их перевязывали и эвакуировали дальше.

Облик нашего старшего врача Марии Александровны Савиных совсем не подходил в моем представлении к ее профессии. Она была очень красива. Правильные черты лица, черные брови, карие живые глаза, молодое лицо и… совершенно белые волосы. Мы все уважали и любили ее[27], Она была прекрасным товарищем — веселая, общительная, но была плохим и неопытным врачом. Пугалась тяжелых случаев ранения, терялась, когда надо было принять экстренные меры, сделать операцию, чтобы спасти раненого или больного.

Раненых привозили прямо с поля сражения, и бывали тяжелые случаи ранения в живот, в голову, иногда умирали тут же во время перевязки.

Никогда не забуду одного раненого. Снарядом у него были почти оторваны обе ягодицы. По–видимому, его не сразу подобрали с поля сражения. От ран шло страшное зловоние. Вместо ягодиц зияли две серо–грязные громадные раны. Что–то в них копошилось, и, нагнувшись, я увидела … черви! Толстые, упитанные белые черви! Чтобы промыть раны и убить червей, надо было промыть их сильным раствором сулемы. Пока я это делала, раненый лежал на животе. Он не стонал, не жаловался, только скрипели стиснутые от страшной боли зубы. Перевязать эти раны, чтобы повязка держалась и чтобы задний проход оставался свободным, — было делом не легким… Не знаю, справилась ли я с этой задачей…

Знаю только, что я была неопытна, что надо было пройти еще большую тренировку, чтобы научиться не расстраиваться, забыть об ужасных открытых ранах с белыми жирными червями, чтобы это не мешало мне нормально есть, спать…