Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том 2. Театр неизвестного актера. Они не прошли

• Название: Избранное в 2 томах. Том 2. Театр неизвестного актера. Они не прошли
• Автор: Юрий Смолич
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

Во втором томе избранных произведений украинского писателя Юрия Смолича представлены повесть «Театр неизвестного актера» и роман «Они не прошли».

Повесть «Театр неизвестного актера» посвящен памяти неизвестных героев — рядовых многочисленной армии театральных актеров, которые в тяжелые годы гражданской войны своим искусством помогали победе революции.

Роман «Они не прошли» рассказывает о деятельности подполья в оккупированном фашистами Харькове.

---

Марина что-то замешкалась. Верно, не застала дома Василины Засядько.

Разумеется, диверсионную деятельность легче вести в городах с итальянским гарнизоном, — итальянцы не так бдительны и зорки, как немцы. Но гитлеровцы, конечно, не оставят Харьков на одних итальянцев. Что же это за важное объявление читала Василина?

Марина с Василиной все не шли и не шли. Я закурил, но тотчас погасил папиросу: воздух был неподвижен, дым от папиросы застывал над кустом картофеля, и его могли заметить с дороги. Я лежал на спине, небо простиралось надо мною огромным лазурным шатром, и это напомнило мне бескрайний небосвод над пустыней Голодной степи. Черный день понедельник. Эвакуационный эшелон. Мария Ивановна Подвысоцкая — первая умершая, безвестная могила. Вербовка на строительство в Голодной степи. И телеграмма: «Я вернулась простите спасибо прощайте». И года не прошло с той поры. Но как давно все это было, словно в какой-то иной жизни — до моего появления на свет. Потом была синяя река в сиреневой пустыне. Телефонный звонок среди сыпучих желто-серых барханов. Чудной человек, Матвей Тимофеевич Сокирдон. Пьяный Майборода. Строгий начальник. Первая стена. Женщины с Украины. Девушки с ладонями, примерзшими к стеклу. Потом курсы в маленьком городке за Волгой. Потом — первое приземление во вражеском тылу. Шесть водонапорных башен, поворотный круг в депо, большой мост, четыре эшелона, пущенных под откос, и данные о дислокации немецких гарнизонов по среднему течению Днепра. Тогда у нас тоже командовал товарищ Кобец, но группа была маленькая — четыре подрывника и девушка-радистка. Ни одной радиограммы не послала девушка на Большую землю, — парашют не раскрылся, и она погибла во время прыжка с самолета. Мы похоронили ее на опушке, где-то у Ирдыня, за Черкассами. Привалили могилу камнем и оставили примету. В могилу мы положили и рацию, — без радистки она была нам ни к чему. Случится побывать в этих местах, отроем рацию: вернется рация к жизни, но не вернется к жизни радистка. Так у нас и не было связи с Большой землей, пока мы не наткнулись на партизанские отряды. Потом — снова Большая земля. А теперь вот опять операция. Длительная операция, до того времени, пока фронт опять не придет сюда. А идти ему — за пятьсот километров!

Конский топот на дороге прервал мои мысли. Я нащупал пистолет за пазухой, — он был горячий от тела, он был согрет моим теплом, — и осторожно выглянул из-за кустов картофеля. На неоседланной лошаденке трусил босоногий мальчишка. Тревога была ложная. Я мог по-прежнему лежать и думать о своем.

Это было странно, но это было так: меня, перепела на степных и лесных дорогах, больше всего тянуло сейчас к листу ватмана, туго натянутому на чертежную доску. Мне хотелось чертить, — это было непреодолимое, физическое тяготение. Я взрывал водонапорные башни, мосты, поджигал склады боеприпасов, — разрушение надолго стало моим назначеньем. Но по призванию я был архитектор, и мой проект социалистического городка при заводе, где работал слесарем Майборода, стоял в моей памяти, как на листе ватмана. Я решил по-иному распланировать улицы и приусадебные участки. И создать новый тип двухквартирного особняка. Белый домик на берегу реки посреди тенистого сада.

— Кахи! — послышалось вдруг у колодца, и я вскочил.

У колодца стояла Марина, улыбающаяся, полнолицая, а с нею девушка в синем платочке. Марина смотрела на меня из-под руки.

— Уснули? — кричала Марина.

Я так замечтался, что не слышал, как они пришли. Хорош подпольщик, нечего сказать.

Я подошел к ним.

— Здравствуйте! — сказал я.

Девушка смутилась и отвела глаза.

— Здравствуйте, — тихо ответила она.

Марина прыснула, ей опять стало смешно.

— Вот он, окруженец, который хочет о чем-то спросить тебя, слышишь, Василина? — Марина вдруг всплеснула руками. — Ну, и напугал же он меня, чтоб ему! Только это я вышла к колодцу, а он вот так мне «здравствуйте!» из картошки — так я вся обомлела с перепугу.

Это была импровизация в конспиративных целях. Надо сказать, что артистка из Марины была неплохая.

— Разговор у вас с девушкой секретный будет? — серьезно спросила Марина. — Так я могу и уйти.

— Нет, отчего же! — сказал я. — Какие там у нас, лесовиков, секреты! Спасибо, тетенька, что привели девушку.

Мы стояли, стараясь побороть чувство неловкости.

— Тетенька говорила мне, — сказал я, — будто вы вчера были в Харькове на базаре?

— Была…

— И читали там какое-то объявление?

— Читала…

Василина смущалась и отворачивалась.

— Не про нас ли, окруженцев?

— Да нет! — махнула широким рукавом Василина. — Это про Германию.

— Что — про Германию?

— К нашим людям, чтобы ехали к немцам, в Германию. Живут будто там припеваючи, работа легкая, а после войны всем от Гитлера награда выйдет за то, что сделали они для победы Германии.

Понемногу Василина разговорилась и подробно обо всем рассказала. Это был призыв к украинцам ехать добровольно на работу в Германию. Призыв был написан не от имени гитлеровских фюреров, а от имени украинской девушки Гали Полтавец, из села Криницы на Днепропетровщине. Рядом с подписью был напечатан и портрет Гали: красивая девушка в украинском наряде, пухленькая и веселая. Она жила в Германии, работала на ферме и расписывала о всех прелестях тамошней жизни, будто всего там вдоволь, и харчей и одежды, и привольно-то там, и удобно, и культура-то, и всякая техника. Это была очередная провокация — отвратительная и мерзкая.

— Что же говорят девушки? — спросил я. — Собираются ехать?

— Может, кто и собирается, — ответила Василина.

— Верят гитлеровцам и гитлеровской Гале?

— Может, кто и верит.

— А вы?

Василина снова смутилась.

— А мне все едино, — наконец сказала она.

— Что ж так?

— Все едино, — сурово сказала она, глядя в землю. — Потому в Германию я не поеду, хоть сули они золотые горы.

— У них, у Засядьков, — сказала Марина, — немцы корову забрали, двух подсвинков да четыре, не то пять подушек. Сколько подушек, Василина?

Василина пожала плечами. Потом она посмотрела мне в глаза.

— Не потому, что корову забрали, а так… Потому, что это измена.

— Измена? — переспросил я.

— Измена, — сказала Василина просто. — И не такое мы быдло, как фашисты про нас думают. И не этому нас в школе учили.

— Правильно, девушка, — сказал я смущаясь. Я не знал, что еще сказать. — И многие так думают, как ты?

— Не знаю, — тихо ответила Василина. — Каждый думает про себя. — Помолчав, она сказала неуверенно: — Дарка и Верка Михайлюк говорили, что, верно, поедут…..

Я посмотрел на Марину:

— Михайлюки из кулаков?

— Какое там! — махнула рукой Марина. — Голодранцы, каких мало! Какие тут у нас кулаки? С тридцатого года и не слыхивали про них. Дурехи, только и всего! — Марина прыснула и закрылась руками. — Десятый год на выданье! Женихов не дождутся! Рыжие да гадкие! И трудодней нет! — Марина подавила смех и серьезно посмотрела на меня. — Некому по-человечески поговорить с ними. — В глазах у нее блеснул заговорщицкий огонек. — Вот бы наведались как-нибудь из лесу окруженцы, собрали бы народ да поговорили! — Она бросила взгляд на Василину. — А? Правду я говорю, Василина? Наведались бы к нам как-нибудь, а мы бы девушек собрали, вот и поговорили бы, — так хочется человеческое слово услышать!..

— А пришли бы послушать? — спросил я.

— Отчего же не прийти? — ответила сразу Марина.

— Пришли бы, — сказала и Василина, — когда немцев и полицаев нет в селе…

— Ладно, — сказал я. — Как-нибудь придем. Я доложу командиру. — Я подмигнул Василине. — Командир у нас все-таки есть!

Василина посмотрела на меня просто, без удивления. Марина за спиной у нее сделала большие глаза. «Конспирация!» — прочел я в ее взгляде. Я улыбнулся ей, и она ответила мне такой же заговорщицкой улыбкой.

— Так говоришь, не такое мы быдло, как немцы про нас думают? — улыбнулся я Василине. Она смущенно отвела глаза. — Ну, ладно! — сказал я. — Будь здорова, Василина! Ты обо мне много не говори. Если придется, скажи, видела, мол, у колодца одного, окруженца, должно быть, вот и все.

— Ладно, — тихо ответила Василина.

Я протянул руку Василине, она подала мне свою. Руку она подала смущаясь, «дощечкой», и мою не пожала. Я крепко пожал ее «дощечку», и она тут же ушла. Потом я подал руку Марине. Марина пожала мне руку крепко — по-городскому, но как-то кокетливо, по-женски.

— Панкратову привет передам, — подмигнул я Марине.

Марина вспыхнула и закрылась уголком платочка.

— Скажите, пусть придет! — услышал я ее шепот.

Марина повернулась и скорым шагом пошла за Василиной. Я стоял у колодца и смотрел ей вслед. У Варвары Политыки муж ушел с армией. У Марины погиб еще в финскую кампанию. А Василина? Крепка и неразрывна их связь с советской жизнью. Вот Марина с Василиной свернули с дороги на тропинку. Вот они прошли через огород и перескочили через плетень. За плетнем Марина оглянулась, сорвала платок и помахала им над головой. Потом обе они исчезли за ригой Варвары Политыки. Очевидно, Василина станет нашим третьим связным.