Владимир Рынкевич - Мираж

• Название: Мираж
• Автор: Владимир Рынкевич
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-022208-4, 5-271-08105-2

Новый роман современного писателя-историка Владимира Рынкевича посвящён жизни и деятельности одного из лидеров Белого Движения, генерала от инфантерии А.П. Кутепова (1882-1930).

---

   — Ладишь с генералом, Фёдор? — спросил Мохов.

   — Нынче генерал добрый. «Боже, царя храни» напевает. Генеральша же приехала. Но теперь новый распорядок: по вечерам его превосходительство один гуляет по лагерю. Вот сейчас будет выходить. Вы, господа офицеры, ежели не к нему, так шли бы.

   — Вы идите, Мохов, а я хочу обратиться к генералу. Неотложно. Целый вечер думаю.

Мохов ушёл. Воронцов встретил генерала шагах в двадцати от дома.

   — Ваше превосходительство, разрешите обратиться по неотложному вопросу?

   — Дня нет? В чём дело, господин Воронцов? Церковные каноны нарушены?

   — Боюсь, будут Божьи законы нарушены. У вас лежит на утверждении приговор Щеглову. Человеку всего 45 лет, но он устал от нашей жизни. У него нет близких. Нервное расстройство. Стал сплетничать. Сам признался и раскаялся. Многие офицеры ждут, что вы отмените смертный приговор.

   — Подумаю. Спокойной ночи.

Отвыкший от общества жены, генерал один гулял по вечерам, обдумывая дела армии, которые были не так уж хороши.

К концу года лагерь придётся закрывать. Врангель и Шатилов договариваются о переводе войск в Болгарию и Сербию. Войска останутся армейским корпусом, и у Врангеля не будет повода снять его, Кутепова, с должности. Однако следующим шагом, по-видимому, будет роспуск армии, и этого допустить нельзя. Надо думать. В России Ленин объявил нэп, разрешили торговлю, антоновцев разгромили. Единственно что можно сделать сейчас, — это высадиться на Кавказ и Кубань. Там острое недовольство центральной властью. Думай же, генерал от инфантерии Кутепов. Если армия бездействует, то армии нет. Если нет армии — нет и тебя.

Он вышел в степь, над горизонтом вспыхнула ослепительная зарница. Густой предгрозовой ветер ударил в лицо мелкой цветочной пылью. Из темноты появилась женская фигура. Он узнал Марию Захарченко.

   — Добрый вечер, Александр Павлович. Один гуляете?

   — Так же, как и вы.

   — У меня никого нет. Я всегда одна.

   — Несколько раз встречал вас с одним офицером.

   — A-а... с Максимом Павловичем. Мы с ним разговариваем о войне. Он никак не может смириться с тем, что я женщина-солдат. Стреляю и рублю не хуже мужчины. Других разговоров у нас с ним нет. А к вам жена приехала, а вы один.

   — С ней я днём гуляю.

   — Я рада за вас. И за себя.

   — Почему за себя? Не понимаю вас, Мария.

   — Вы — единственный мужчина, о котором я думаю, как о мужчине. Вы — настоящий воин, смелый в бою и не боящийся чужой крови, как большинство этих интеллигентиков. Пока вы были одни, я мучилась и боролась с собой. Боялась, что вдруг потеряю стыд и приду к вам. Хорошо, что она приехала. Прощайте.

Мария вдруг приблизилась к нему, поцеловала куда-то рядом с бородой, засмеялась и исчезла во тьме.

Он вернулся домой в состоянии, которое не смог бы объяснить словами, но знал, что все его дела верны, все его мысли точны, все его поступки необходимы. Взял смертный приговор военно-полевого суда полковнику Щеглову и решительно написал: «Утверждаю. Кутепов».

Полковника расстреляли в два часа ночи. Рассказывали, что он до последней секунды надеялся на помилование.

15

12 июля состоялось производство юнкеров в офицеры. Всё происходило по традиции: вынос знамён, поздравление генерала, вызов юнкера из строя и вручение ему погон подпоручика, а главное — солнце целый день, и, конечно, блестящий парад под оркестр.

После торжеств ещё толпились на плацу. Воронцов подошёл к Марии — нельзя было не увидеть её счастливую улыбку, превращающую её в девушку, едва ли не в девочку. Максима Павловича она приветствовала такой же счастливой улыбкой.

   — Какой чудесный праздник, — сказала она, — и сегодня как раз день ангела Александра Павловича. Он приглашает всех офицеров.

   — Здесь я был обязан присутствовать по долгу службы — туда я не пойду.

   — Не ходите, — Мария презрительно шевельнула губкой, — вас никто не тащит. Я знаю, что вы не любите генерала. И знаю, почему.

   — Почему же?

   — Не скажу. А на открытие памятника 16-го придёте? Или по долгу службы? Да. Июль — месяц праздников.

Не может какой-то угрюмый капитан испортить настроение Марии.

   — Да. Июль — месяц праздников, — согласился Воронцов, — и начался он с того, что в ночь на 1 июля расстреляли полковника Щеглова.

Мария перестала улыбаться.

   — Он посмел выступить против генерала Кутепова, — со злостью сказала она. — Так будет с каждым, кто посмеет. Сама буду расстреливать. Берегитесь, Максим Павлович.

Она отошла от Воронцова, увидела оживлённого Кутепова, стоящего в кругу офицеров, и вновь на её лице возникла улыбка счастья.

16

16 июля памятник был открыт. Каменный конус около 5 метров высоты с мраморным крестом на вершине. Воронцову хотелось сказать — не с крестом, а с крестиком. Непропорционально мал казался этот общехристианский равноконечный крест. Может быть, символично? Может быть, мало христианского духа в том, что люди захотели увековечить памятником?

16 декабря Кутепов прощался с лагерем и с памятником. В такой же день со штормовым морем помойно-свинцового цвета, в какой год назад здесь всё начиналось. С группой уезжающих офицеров подошли к памятнику, подумали, повздыхали, поговорили. У многих на груди — памятные чёрные крестики с надписью «Галлиполи 1920—1921».

   — Вы целый год несли крест, — сказал Кутепов, — теперь этот крест вы носите на груди. Объедините же вокруг этого креста русских людей...

Воронцов и Мохов стояли сзади, в стороне от других.

   — Египетским пирамидам более 40 веков, — проговорил мрачно Воронцов, — их камни скрепила великая вера великого народа. Эти камни скреплены воинской дисциплиной, и они развалятся через несколько лет.

   — А надпись, а память? — возмутился Мохов.

   — Да. Надпись.

«Первый корпус Русской армии своим братьям-воинам, в борьбе за честь Родины нашедшим вечный приют на чужбине в 1920—1921 годах и в 1845—1855 годах в памяти своих предков-запорожцев, умерших в турецком плену».

   — В памяти России останется страшная Гражданская война, но я не хочу, чтобы героем войны в памяти остался Кутепов.

   — Недобры вы к генералу.

   — Вы знаете, что я прав.

   — Пожалуй. Жаль, что вон тот негодяй остался с нами, — Мохов указал на Белова. — И его начальник Самохвалов. Он же теперь контрразведка генерала Кутепова. А вы, Максим Павлович, неужели останетесь в этой армии неизвестно какого государства?

   — Не знаю. Уйти в монастырь или продолжить борьбу с Пиром антихриста?

— А если продолжить, то где? Я мечтаю куда-нибудь рвануть отсюда. Мои благодетели обещали собрать денег на дорогу до Парижа или Берлина. Обязательно куда-нибудь уеду. Не в нищей же разбитой Болгарии прозябать. Я молодой, хваткий, найду, как заработать.

— Тогда поезжайте в Париж. У меня есть друг, он сейчас, по-видимому, там и обладает средствами. Офицер. Но я знаю только имя и фамилию.

   — Русского человека найти в Париже по имени и фамилии — самое лёгкое дело. Едем вместе.

17

Пароход шёл на Восток, ближе к России, и Кутепов смотрел в ту сторону, придерживая фуражку от неприятного ветра с морскими брызгами, и море, и небо были окрашены в один противный помойно-серый цвет. Но он смотрел туда, где была Россия, которую он должен отвоевать. Другого дела для него на земле нет.

А тем временем в России нэп. Свобода торговли.

А тем временем в России...

Постановление Президиума ВЦИК:

   1. Объявить полную амнистию лицам, участвовавшим в военных организациях Колчака, Деникина, Врангеля, Савинкова, Петлюры, Булак-Балаховича и Юденича в качестве рядовых солдат, путём обмана или насильственно втянутых в борьбу против Советской России.

   2.  Предоставить им возможность вернуться в Россию на общих основаниях с возвращающимися на Родину военнопленными...»

1922

1

Первые русские слова в Париже Мохов услышал, выйдя из поезда на Лионском вокзале: двое мужчин в старых поношенных пальто вовсю матерились по поводу Генуэзской конференции, на которую «эти... хотят пригласить Ленина». Осторожно обратившись к ним, Николай Дмитриевич объяснил, что впервые приехал в Париж и никого и ничего здесь не знает. Мужчины в лад заявили, что здесь не пропадёшь, «наших много», только надо не зевать, погода хорошая — это сегодня ради его приезда пасмурно. Тот, что посерьёзнее, спросил о наличных деньгах, и Николай с чистым сердцем и спокойной душой заявил, что кошелёк его пуст. Мужчины посочувствовали, но потеряли к нему интерес. Посоветовали двигать в Латинский квартал — «Там все наши нищие живут», — сказал сочувствующий. «Перейдёшь Сену, пройдёшь Ботанический сад, Университет — вот там всё и начинается».