Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6520 ( № 32 2015)

• Название: Литературная Газета 6520 ( № 32 2015)
• Автор: Литературка Литературная Газета
• Жанр: Публицистика

"Литературная газета" общественно-политический еженедельник Главный редактор "Литературной газеты" Поляков Юрий Михайлович http://www.lgz.ru/

---

Критикуют ООН, требуют её организационно усовершенствовать, кого-то добавить, а кого-то исключить из Совбеза. Но о том ли надо заботиться? То ли ставить главной целью? Почему вместо разоружения нарастает гонка вооружений? И где наши мировые религии, почему они не объединят свою паству и своих высокопоставленных сторонников в борьбе с человекоуничтожением? Почему они больше озабочены поиском доказательств, какая из них «правильнее» и «всемогущественнее»? И когда фарисействующие лицемерные политики-марионетки, а также претендующие на мудрость религиозные деятели сделают что-то реальное, чтобы остановить сползание к катастрофе, прежде всего экологической и нравственной? Что им мешает?

Когда-то советские лидеры носились с идеей «всеобщего и полного разоружения». Потом она потонула во времени, видимо, как абсолютно утопическая. На её место ничего достойного не пришло. И вот роковая грань. Всё ближе и ближе.

Но по-прежнему хочется проснуться утром и, включив телевизор, понять: есть мир. И он без войн.

Теги: Россия , Европа , США , Украина

Фотоглас № 32

Фото: РИА «Новости»

В минувшие выходные театр «Геликон-опера» впервые показал на Государевом дворе в Коломенском оперу Н.А. Римского-Корсакова «Царская невеста». Спектакль под открытым небом прошёл при аншлаге. Худрук «Геликон-оперы» Дмитрий Бертман удачно перенёс историческое произведение на исторические камни церкви Вознесения.

Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ

70-летие отмечает в эти дни известный композитор, заслуженный деятель искусств России, автор первой отечественной рок-оперы «Орфей и Эвридика» Александр Журбин. Он написал также музыку к кинофильмам, немало его песен знает вся страна, полюбились зрителям и его мюзиклы «Неаполитанская история», «Скотный двор». Он пишет книги, ведёт радиопередачи... Дальнейших успехов вам, маэстро!

Фото:

Настоятельно советуем в августе непременно побывать на интереснейшей выставке «Война и мир», которая открыта в рамках проекта «Портреты российской словесности» в доме-музее М. Цветаевой (Борисоглебский пер., д. 6, стр. 1). «ЛГ» расскажет о ней в одном из ближайших номеров. Уверены: совместные усилия автора идеи М. Сюриной, художников Г. Животова, К. Худякова, Н. Чибисова, А. Рябичева, А. Загряжской и других достойны внимания любителей искусства. Посетители также увидят известную работу скульптора А. Кибальникова «Непокорённый», переведённую в бронзу, исторические полотна Г. Севостьянова.

Слепой стрелок

Мозаика  парадоксов Дмитрия Бортникова

"Я напоминаю себе слепого стрелка из лука. Пуская свою стрелу, я не вижу мишени. Знаю лишь одно - стрела куда-нибудь попадёт..." – говорит Дмитрий Бортников, писатель, живущий и работающий в Париже. Его жизнь и судьба – разноцветное лоскутное одеяло, где «лоскуты» – страны, люди, профессии.

Дмитрий Святославович Бортников, букеровский финалист 2002 года, родился в 1968 году в Самаре. Его отец – учитель, мать – врач-гинеколог. Как и Борис Пильняк, Бортников имеет отчасти немецкие корни: он родом из поволжских немцев.

Дмитрий Бортников начал писать стихи и прозу с 9 лет. Окончил медфак, затем филфак. В промежутке успел побывать в стройбате, поработать медбратом, поваром на теплоходе, учителем танцев, даже... хиромантом! Словом, его маршрут был с юности довольно крут.

Впервые рассказ Д. Бортникова был опубликован в русском издании «Плейбоя». (Мать, спасаясь от «позора», скупила тогда весь тираж и сожгла, но отец сохранил экземпляр.)

Его первый роман «Синдром Фрица» (М.: Лимбус, 2002) попал сразу в шорт-листы «Русского Букера» и «Национального бестселлера». Знаменательно, что «крестный отец» Бортникова, номинировавший «Синдром Фрица» на «Национальный бестселлер», – мэтр современной «чернухи» Юрий Мамлеев.

Следующий роман Д. Бортникова «Свинобург» по сюжету предваряет «Фрица», осуществляя некую обратную хронологическую перспективу. Он был опубликован в Санкт-Петербурге в издательстве «Амфора» (2003) и вскоре (во французском переводе) выпущен издательством Seuil в Париже, куда в 1998 г. Бортникова забросила его писательская судьба.

На Монпарнасе, подобно многим компатриотам, до него пришедшим с холода, Дмитрий ведёт богемную жизнь, ночует в мастерских художников, кочует по скватам.

«Спящая красавица» – третий и последний роман Бортникова, написанный им на русском языке. Сейчас он окончательно перешёл на язык Уэльбекбедера и Мольера. И это – дань благодарности и любви к чужой культуре. Говорил же Лопе де Вега: «Страна – как женщина. Чтобы ею овладеть, надо ей отдаться».

В следующем романе Д. Бортникова «Фуриозо» – то бишь «Во гневе» (Musica Falsa, 2008) – женщина тонет во мраке безумия, потеряв при родах ребёнка, а автор вытаскивает это безумие на свет божий... Этот роман – словно ожерелье из магниевых чёток: в нём клочки мыслей, отрывочные стоп-кадры, фрагменты бессвязных разговоров с собой. Именно «Фуриозо» принёс писателю победу в ристалищах межъязычья, ибо написан уже по-французски.

Далее следует «Трапеза мертвецов» (Allia, 2011)...

Но пересказывать книги Бортникова, в общем, бессмысленно. Это всегда выстрел мимо. Там чисто условная, схематическая сюжетная рамка. Так, в «Свинобурге», например, после службы в Иностранном легионе герой по неведомой причине оказывается за решёткой во Франции. Здесь он безуспешно пытается объяснить тюремному психологу «мильон терзаний» чудовищно жирного подростка из российской глубинки:

«...Я вернул ей чистый лист. Мне стыдно, честное слово. Но что я мог поделать? (...) Мне трудно. Они это чувствуют. Они оба просто пропитаны состраданием. Это просто какие-то двуногие нотр дам де компасьон...» – пишет автор, снабдивший свою книгу этим несколько искусственным, но отчасти завлекательным зачином.

Проза Д. Бортникова представляет собой психологическое повествование, чаще всего от лица «лишнего героя нашего времени».

А что есть «психологическая проза» вообще? Как кажется, это те произведения, где в центре сюжета не деяния героя, а его характер. Таков у Бортникова «мальчик-свинья», отвратительный самому себе, одержимый страстью к смерти.

«Мы в детстве ближе к смерти, чем в наши зрелые года», – пишет Д. Бортников. Для впечатлительного героя эта мысль становится непреходящим наваждением. И в его «Трапезе мертвецов» усопшие теснятся вокруг днём, ночью; на похоронах чужих людей герой не может сдержать истерических рыданий; играя в «умруна» (как будто неологизм автора).

Вообще стиль Бортникова оставляет впечатление некой варварской гармонии. Он крайне экспрессивен. Его экспрессионизм представляет собой рваное письмо, синкопированное отточиями, тройными тире, избытком восклицательных знаков, схожих с шипами на колючей проволоке. Однако самое главное у него – ритм, движение, вспышки образов, яркие, порой отталкивающие, но всегда пронзительные. Разорванные глагольные конструкции, изъятие придаточных в сложноподчинённых предложениях – этот гул временами бьёт по ушам, как стихотворение, в котором каждый слог был бы ударным. Читающий прозу Бортникова словно насильственно помещён внутрь чужой головы – отравлен серым антивеществом.

Французский язык вошёл в писателя не со школьной скамьи, а как бы впитался сквозь кожу. Этот язык не свой, не иностранный, он воистину чужестранный , завёрнутый сам на себя, замкнутый сам в себе. Там на законном основании прописаны неологизмы и архаизмы, уличная брань вперемежку с элегантными пассажами эрудита. Французский глоссарий у Д. Бортникова, пожалуй, тяжеловато-заданный. К тому же не стоило бы, наверно, рисковать, углубляясь чересчур в лингвистические дебри. А Бортников рискует. Яростно рвётся в чужое. И в этом его отличие от Набокова – в сторону Конрада.

Сейчас кого-то чем-то удивить трудно. Со временем всё нивелируется. То, что было вчера сакральным либо скандальным, сегодня перестаёт таковым быть. Теперь можно все сказать, все написать. И пожалуй, единственное, что ещё может пробудить читателя, – это предельная искренность, самообнажение без самолюбования, которыми Дмитрий Бортников и его «лирический антигерой» обладают вполне.

«Мысль изречённая есть ложь», – написал Тютчев. Но стиль Бортникова напоминает мысль неизречённую – там только первозданная правда.

От большой русской литературы эта проза унаследовала то, чего не найдёшь в прочих больших литературах мира. Её особенная стать – в жалости к человеку. (Диккенс и Гюго – исключения.)