Максим Чертанов - Эйнштейн

• Название: Эйнштейн
• Автор: Максим Чертанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-235-03773-1

Все знают, что Эйнштейн был великим физиком (хотя сейчас модно в этом сомневаться). О нем изданы прекрасные, хотя теперь уже чуточку устаревшие книги. Сам Эйнштейн не хотел, чтобы о нем знали что-то еще. Зачем же о нем пишут снова и снова? Почему не оставить его частную жизнь в покое? Увы, об этой жизни опубликовано столько оскорбительной лжи и в то же время существует столько глупых недомолвок, что пришла пора помочь читателю в этом хаосе разобраться. А ведь есть еще третья сторона жизни Эйнштейна, о которой у нас не известно практически ничего и которая, быть может против воли, вынудила его стать политиком вообще и сионистом в частности. Три стороны жизни ученого, три разных Эйнштейна в одном — такую книгу предлагает вниманию читателя автор.

знак информационной продукции 16 +

---

Сообщение о вакансии сотрудника второго класса в патентном бюро появилось в швейцарской газете 11 декабря. Требовались «основательная подготовка в области технической механики или специальные знания по физике, совершенное владение немецким и знание французского или же совершенное владение французским и знание немецкого; желательно также знание итальянского языка». (Швейцария — трехъязычная страна.) Эйнштейн 18 декабря подал заявление. Он хорошо говорил и писал по-французски (даже лекции потом читал) и неплохо — по-итальянски, так как долго жил в Италии. Рождество он провел с Майей в Меттменштеттене, под Новый год уехал в Берн, поселился в доме Анны Сиверс на Герехтигкайтсгассе, 32.

В конце января или начале февраля 1902 года Милева родила. Рождение девочки не зафиксировано ни в каких документах (или их не удалось отыскать). Альберту сообщил будущий тесть — сама она была слаба. Альберт писал Милеве 4 февраля: «Теперь ты видишь, что это действительно Лизерль, как ты хотела?.. Я так люблю ее, и я ее еще даже не знаю!» Картер и Хайфилд: «Какой бы бурный энтузиазм он ни выражал сразу после ее рождения, он, как кажется, был больше всего озабочен тем, чтобы избавиться от бремени отцовства при первой возможности». На чем эти слова основаны? Опять вводится произвольный Х=1: Эйнштейн лжец и если пишет, что рад и «не хочет никому отдавать», — значит, врет. А давайте это письмо прочитаем целиком?

«Берн, вторник, 4 февраля. Мое самое дорогое сердечко, бедное, любимое сердечко; как ты, должно быть, страдала, если даже не смогла мне написать! Как ужасно и стыдно, что наше дорогое дитя появляется на свет в таких обстоятельствах! Я надеюсь, что ты оправишься и повеселеешь к тому времени, как придет мое письмо. Я был страшно напуган, когда получил письмо от твоего отца, потому что у меня было предчувствие, что с тобой что-то не так. Все другие горести ничто в сравнении с этим. Мое первое побуждение было остаться учителем еще на два года и дольше, если бы это могло дать тебе здоровье и счастье; но теперь ты видишь, что это действительно Лизерль, точно как ты хотела. Здорова ли она и кричит ли так, как положено? Какие у нее глаза? На кого из нас она больше похожа? Кто ее кормит грудью? Она не голодная? Она должна быть совсем лысая. Я так люблю ее, и я ее еще даже не знаю! Не могла бы ты ее сфотографировать, когда тебе станет лучше? Она уже умеет смотреть? Иногда мне жаль, что я сам не родил Лизерль — это должно быть захватывающе! Она, конечно, уже плачет, но смеяться научится позднее. Когда тебе станет лучше, нарисуй ее, пожалуйста!

В Берне все прекрасно. Старый очаровательный город, где жизнь, как в Цюрихе. Там галереи, простирающиеся вдоль обеих сторон улиц, таким образом, можно пройти от одного конца города до другого в самый сильный дождь и не вымокнуть. Дома внутри чистенькие; я заметил это вчера, когда бегал в поисках квартиры. Я уже разместил в газетах объявление, надеюсь, оно скоро выйдет. Если у меня будет два урока в день, я смогу немного откладывать. У меня большая уютная комната с очень удобным диваном, стоит всего 23 франка, это немного. Еще шесть разномастных стульев и три бюро; сможем устраивать приемы. Вот, смотри, я нарисовал план комнаты:

В — маленькая кроватка

b — картина

d — шкафчик

gΣ — большое кресло

g — большое зеркало

J — Джонни

К — комод

к — диван

кΣ — маленькое зеркало

N — стол

F — окошко

О — печка

S — стульчик

Т — двери

τ —стол

v — ничего

U — часики

G — ты глядишь на все это!

А теперь прошу тебя поправляться как можно скорее! Привет твоей маме, а тебе нежные поцелуи от любящего Джонни».

И как из этого письма следует, что он «был больше всего озабочен тем, чтобы избавиться от бремени отцовства при первой возможности»? А маленькая кроватка — зачем?

Своей матери он, однако, о ребенке не посмел сказать. Та писала Полине Винтелер 20 февраля: «Эта мисс Марич заставила меня пережить худшие часы в моей жизни… Если бы я могла, я бы сделала все, чтобы убрать ее с нашего горизонта. Она мне решительно не нравится. Но я потеряла влияние на Альберта…» Узнала она позднее: то ли от Винтелеров, то ли от Майи, подозревавшей, что ее брат и Милева тайно поженились. Вообще о ребенке Эйнштейн не сказал никому, так что по-прежнему неясно, как они собирались выкручиваться после свадьбы и в качестве кого предъявить миру Лизерль. Почему не поехал к Милеве? Деньги зарабатывал… Уже 8 февраля нашел двух учеников, но платить они будут только по два франка за урок…

С учениками, однако, повезло. Первым был сосед, румын Морис Соловин, студент философского факультета Бернского университета: сразу нашли общий язык и навек подружились — для человека, называвшего себя одиночкой, Эйнштейн удивительно быстро и много заводил друзей. Другой — швейцарец Люсьен Шаван, вольнослушатель университета; он оставил нам портрет тогдашнего Эйнштейна. «Широкоплеч, немного сутулится. Его короткий череп кажется невероятно широким. Цвет лица матовый, смуглый. Над большим чувственным ртом черные усики. Нос с легкой горбинкой. Глаза карие, светятся глубоко и мягко. Голос пленительный, как звук виолончели. Говорит довольно хорошо по-французски, с легким иностранным акцентом». Жили тогда в Берне еще Пауль Винтелер и Ганс Фройш, товарищи по Аарау, и Конрад Габихт, знакомый по Цюриху. Стали собираться, назвали себя «Академия „Олимпия“», обсуждали физику и философию (любимцы Эйнштейна — Кант, Спиноза, Мах, отчасти Юм), катались на лодке, ходили в походы — идеальный мужской мир.

Милева оставалась дома — ждали, когда он сможет содержать семью. Ее письма того периода утеряны, так что о состоянии ребенка ничего не известно. Сама тосковала, надо думать; в конце февраля Альберт ее увещевал: «Не ревнуй к Габихту и Фройшу — что они для меня по сравнению с тобой! Мне все время не хватает тебя, но я стараюсь вести себя по-мужски, то есть этого не показывать. Тем не менее здесь очень приятно. Однако я, конечно же, предпочел бы быть с тобой в любой дыре, чем без тебя в Берне». 30 апреля он отправил в «Анналы» еще одну статью о молекулах и силах, которые между ними действуют; как оказалось, это уже описали другие ученые — Больцман и Гиббс, но все же статью напечатали, потому что спор о существовании молекул и атомов был актуален и в топку дискуссий шло любое мнение.

В начале лета с «Академией» ходили в поход на гору Битенберг. Почему бы вместо похода не поехать посмотреть на дочь? Опять-таки нет переписки с Милевой за этот период… Оценка его поступка зависит от того, что мы примем за X: либо он ждал, что вот-вот Милева с ребенком сама приедет, либо он законченный эгоист, либо боялся больше чем на пару дней отлучаться из Берна, не зная точно, когда возьмут в патентное бюро. 7 июня он снял новую комнату у семьи Дош на Тунштрассе, 43а, а 16-го Федеральный совет Швейцарии назначил его экспертом третьего класса патентного бюро с испытательным сроком, окладом 3500 франков в год и личным номером «42». Приступать к работе — 23 июня. Почему теперь-то не съездить в Нови-Сад? Потому, что они с Милевой — так, во всяком случае, считают некоторые биографы — провели медовый месяц, то есть неделю, в Лозанне… Могло быть так, что ребенок был с ними? Вряд ли. Зато Милева опять забеременела.

Бюро было учреждением высокого класса, оборудованным по последнему слову техники, столы регулировались по высоте (однако Эйнштейн, которому надоело возиться с механизмом, ножовкой подпилил своему столу ножки); Галлер, инженер-машиностроитель, окончивший Политехникум, — человек эрудированный, любящий прогресс, сам проводивший курсы повышения квалификации для сотрудников, как начальник — очень строгий, пуще всего следивший, как бы сомнительное изобретение не «проскочило», и не поощрявший помощь изобретателям со стороны экспертов. Эйнштейн поначалу этой дисциплины не понял, за что был дважды вызван «на ковер», но потом поладили. Он считался спецом в электротехнике, и его загружали в основном такого рода заявками; наученный Галлером, он не побоялся отвергнуть заявку от самого концерна АЭГ. Попадались изобретения иного рода: однажды крестьянин принес пробку для бутылок с дозатором и получил патент, другой раз медик Ю. Рис изобрел шприц для забора крови, Эйнштейн помог с заявкой, и через несколько месяцев изобретение уже стало на поток.

Насколько он был загружен — тут противоречивые свидетельства. Рассказ профессора Р. Ладенбурга о встрече с Эйнштейном в 1908 году: «Он выдвинул один ящик своего стола и сказал, что это его кабинет теоретической физики. Его обязанность читать патенты отнимала мало времени, и он работал по физике всякий раз, когда бывал свободен». Физик К. Ланцош, один из ассистентов Эйнштейна: «Однажды я спросил его, как это возможно: он годами работал в бернском Бюро изобретений и патентов и был вполне счастлив. Он ответил, что любой человек со средним интеллектом может все что угодно изучить за полгода или за год, ибо рутина в любой профессии составляет ее большую часть, и потому любое дело можно освоить без особых трудностей. И что в Бюро патентов он был счастлив потому, что мог заниматься физикой, имея достаточно времени для раздумий».