Константин Фарниев - Паутина

• Название: Паутина
• Автор: Константин Фарниев
• Издательство: Ир
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1987

Ноябрь 1942 года. Горное осетинское селение, расположенное вблизи Военно-Грузинской дороги… В его окрестности абвер выбрасывает группу агентов. Их задание — произвести на дороге крупную диверсию и тем самым помочь гитлеровским войскам сломить сопротивление защитников Орджоникидзе. События развиваются стремительно, вовлекая в свою орбиту все новых участников.

Обстоятельства складываются так, что эта история военной поры получает продолжение в 1950 г. в г. Дзауджикау /Орджоникидзе/. В сложных условиях выполняют свои задачи чекисты — герои настоящей повести.

---

Павел ничуть не опасался, что оскорбленный, обозленный базарный жучок Иван попытается отомстить ему или вернуть себе Зойку. Привыкший полагаться на свою силу, авторитет среди уголовников, Ягуар не сомневался, что Иван смирится с потерей, потому что другого выхода у него нет. «Если он сунется ко мне в родственники, то останется Иваном, не помнящим родства», — подумал Павел и издевательски усмехнулся.

Последний каламбур совсем развеселил Ягуара. Он налил в фужер водки, не торопясь сделал себе бутерброд из черной икорки и сливочного масла.

— За наше здоровье! — весело сказал он самому себе тост, приподняв бокал, выпил, а потом начал жевать бутерброд, предварительно понюхав его. Все никак не мог он избавиться от лагерной привычки — сначала понюхать, а потом есть.

Взгляд Павла упал на циферблат старых ходиков, четко тикавших на стене. Пора было сообщникам появиться. Сегодня Ягуар сам и готовил, и накрывал стол. Он любил иногда повозиться с такими делами. Жаль только, что возможностей выпадало мало — в лагере не очень-то выпьешь и поколдуешь с закусками, хотя и там жилось не так уж плохо по части еды. Бугор в лагере — король: все посылки, что приходят в отряд, идут через его руки. Хочет — отдаст, хочет — себе оставит. Все самое лучшее — себе, а мелочь всякую — хозяину посылки.

Скорее бы подошли ребята. Это повторенное уже дважды пожелание как бы столкнуло с места залегшую в самой глубине души Ягуара тревогу, чуть приподняло ее, и поубавилось у Павла оптимизма и веселости.

— Черт бы их побрал! — зло стукнул кулаком по колену он. — До чего же человек слабак! Чуть что, сразу в башку лезет самое плохое.

Павел всегда злился на себя в минуты, когда в нем поднималась эта неизбывная, глубинная тревога. Он снова налил в фужер водки, но выпил уже по-другому: не со смаком, а как-то воровато-поспешно, будто стыдясь самого себя. Гладко выбритое лицо его с тонкой черточкой черных усиков, отдохнувшее, похорошевшее в спокойной, сытой жизни, выразило чувство брезгливости, и он сам не знал, к чему оно относится: к водке, которую он выпил, или к себе самому?

Он подошел к окну, шире раздвинул занавески, долгим взглядом обвел тесный дворик. Там не было ничего примечательного: стояли уснувшие в дремотном безветрии две невысокие яблоньки, унизанные плодами да темнела приткнувшаяся к углу двора поломанная арбичка, которая давно уже забыла, когда ее растрескавшиеся колеса были в движении. Павел подумал: если сейчас сбить с этих колес металлические обручи, то дерево, освобожденное от оковы, рассыпется прахом на землю. И тут же ему пришла еще более неприятная мысль: его ненависть к людям, к чужой ему жизни, к властям — тот же обруч, который только и держит его на ногах. Сними этот обруч и… тоже посыпется прах.

— Ну не-е-ет, — тряхнул головой Павел, отбрасывая от себя подобное предположение. — Я не эта арбичка, и во мне еще нет ни пылинки трухи — одно железо!

— Ты с кем это? — услышал Павел и так мгновенно развернулся уже с наганом в руке, что Жорж и его спутники шарахнулись к двери, как от выстрела.

— Фу, черт бы вас побрал, — бросил Павел.

Он опустил ручку нагана, и тот мгновенно скрылся в рукаве пиджака Павла.

— Стучаться надо, — уже отойдя от гнева, добавил он.

— Ну ты даешь! — восхищенно заметил Рыба. — Как в кино про шпионов, точь-в-точь.

— А ты как думал?

Павел уже совсем успокоился и сел к столу. Остальные последовали его примеру.

— Конан Дойля читали? — спросил он, кладя себе шашлык.

— Слышал, — ответил Рыба, — еще когда в школе учился.

— Так вот, еще не родился Шерлок Холмс, а тем более лягавый, чтоб захватить меня врасплох и вообще чтоб взять. Поставь против меня десяток лягавых, и я их всех опережу. — Ягуар обвел своих сообщников тяжелым, предостерегающим взглядом: попробуйте, мол, возразить.

— Избави тебя боже от такого удовольствия, — хохотнул Гоша и поднял бокал. — Давайте выпьем за то, чтобы такие, как мы — санитары общества, так, кажется, называют волков, — ощерил частые острые зубы Гоша, — были всегда готовы показать, кому следует, свои клыки.

— Другое дело, — подал голос Хорек, чокаясь рюмкой с Гошей. — А то вспомнил сейчас, как ты вчера чиркал ножом на Маркуса, санитар да и только.

Вся компания засмеялась. Оно и понятно: смешно было представить вчерашнего Гошу, орудующего ножом в качестве санитара.

— Что вы понимаете в этом деле, — с нотками превосходства заговорил Гоша. — Когда у тебя в одной руке острый, как бритва, нож, а под другой дрожит человеческое горло… Вам этого не понять.

— Ну и не надо, — легко согласился Рыба, и все, кроме Гоши, облегченно вздохнули, потому что было в его словах, интонациях, мимике что-то жуткое, нечеловеческое, сумасшедшее.

Павел участия в разговоре не принимал, он смаковал шашлычную косточку.

— Ты бы слышал, — обратился к нему Хорек, — что говорят в городе. Жорж рассказывает. «Черная кошка», мол, появилась здесь. «Черной кошкой» называли одну из банд, которая одно время после войны орудовала в Москве.

— Да, — продолжая с удовольствием обсасывать шашлычную косточку, отозвался Ягуар, — это хорошо, что так говорят. Значит, боятся.

— Еще как! — подхватил Рыба. — Весь город подняли.

Лягавые так и ходят косяками. Устроили мы им большой хипиш.

— Да ты чего? — оторвался от шашлыка Павел.

— За мою хазу не беспокойтесь, — отреагировал на опасливую реплику Павла Гоша. — Я честный советский труженик.

— А «жучок» Иван, остальные мужики, твои марухи? Вся эта кодла знает твою малину!

От веселья компании не осталось и следа. Видимо, всем им пришла логичная в такой ситуации мысль: чем тяжелее преступление, тем настойчивее поиски милиции преступников и тем беспощаднее расплата. Ягуар уже очень жалел, что своей неосторожной, опасливой репликой вызвал весь этот дурной разговор, который вновь разбудил в нем давнего врага — тревогу. Как, оказывается, легко швырнуть себя и этих людей в объятия страха.

— Эх вы, воры в законе, властелины мира, — с презрением заговорил Павел, деловито разливая водку. — Как легко завести вас страхом. Только вспомнили о лягавых и забыли, кто вы. Кого вы боитесь? Кто из вас оставил свои следы и где? Ты, — ткнул он пальцем грудь Рыбы. — Или ты? — глянул в лицо Гоши. — Пока они докопаются до нас, наш след уже простынет.

Павел спокойно опустошил свой фужер, хлебнул пива из горлышка бутылки.

— И верно, — обрадованно согласился с ним Рыба. — Чего запаниковали, дураки?

— Кто паниковал? — спросил Хорек. — С чего ты взял? Это ты заскулил сразу, как щенок. Лягавые, косяками, весь город подняли, — передразнил он Рыбу.

— Но, но, — угрожающе подался к Хорьку Рыба. — Выбирай выражение, сморчок вонючий, грызун. Сам заверещал, как заяц.

— Кто, я? — сорвался с места Хорек. — Да я тебе моргала проткну, белоглазая образина!

Хорек схватил металлический заостренный шампур и в самом деле выколол бы глаз Рыбе, если бы Гоша не успел отбить шампур кверху. Он привстал и отвесил Хорьку такой смачный удар по шее, что тот утробно гукнул и повалился под стол. В руках у Гоши неизвестно откуда появился нож.

— Порежу всех, — тяжело сказал он, обводя стол полубезумными глазами.

Рыба попятился к двери. Лицо его было бледным, в белых глазах стыл страх.

— Садись! буднично уронил Павел, обращаясь к Рыбе. — А ты положи нож и прекрати драться, — скосил он глаза на Гошу.

Тот, будто подчиняясь гипнозу, положил на стол нож и потянулся к рюмке с водкой. Глаза Гоши стали обретать осмысленное выражение. Он что-то буркнул и одним глотком опорожнил рюмку.

Под столом послышался кашель, потом стон. Гоша, не глядя, сунул под стол руку и вытащил оттуда за шиворот Хорька. Василий тоже уже опомнился. Не поднимая глаз, сел на свое место.

— Вы что, свихнулись? — снова заговорил Павел. — Чтоб этого свинства больше не было. Даю вам слово… — Лицо Ягуара словно окаменело неподвижным выражением угрозы.

— Даю вам слово, — повторил он. — Если при мне кто-нибудь из вас поднимет друг на друга руку, застрелю из этой вот пушки. — Он выставил вперед ладонь, на которой лежал наган. — Учтите, я слов на ветер не бросаю. Давайте лучше еще выпьем да споем чего-нибудь наше, родное. Да, Василий?

Павел почти с нежностью посмотрел на Хорька.

— Нам надо держаться друг за друга, иначе всем хана. Запомните это.

Павел обнял за плечи сидевшего рядом с ним Жоржа и тихо затянул блатную лагерную песню о маме, лежащей в сырой земле, и бедном ее сыне, который скитается среди людей, не зная ни материнской теплоты, ни ласки, ни покоя… Остальные подхватили песню, лица их разгладились, потеплели, а на глазах Хорька даже блеснула слеза.

Василий вспомнил бесконечно далекое ныне от него родное село на Волге, мать, отца, свое детство и даже Семена Долгова. Где он теперь — Сова бескрылая, на каком древе свил себе гнездо? Может, и правильно он сделал, что пошел тогда против Ягуара, скостил себе четыре года и сейчас, наверное, живет припеваючи с женой, детишками, с честной работой, получками, авансами, с соседями… Не шмыгает из одной норы в другую, и то только в темень. И спит спокойно. Встретиться бы с ним, сволочью пернатою, да заложить ментам, да выложить лягашам всю его подноготную, вывернуть бы наизнанку эту паскудину совиную, чтобы жизнь стала для него раскаленной сковородой! Недобиток воровской! Резкая перемена в мыслях и настроении мгновенно высушила слезы умиления на глазах Хорька, обнажив в них выражение злобной мстительности. Если бы он спросил себя сам, при чем здесь, собственно, Долгов, чем он виноват перед ним, Хорьком, за его загубленную жизнь, Василий удивился бы. Как при чем? Почему Сова должен где-то жить, как человек, а он, Хорек, метаться, как бешеная собака, под мушкой ментовского нагана? Чем эта трусливая тварь заслужила спокойную жизнь?! Или у Совы не такая же злая, как у него, Хорька, биография, или он не дезертировал из армии, не соучастник убийства старика там, в горах? Сова тоже не имеет никакого права на спокойную человеческую жизнь, он тоже должен, скотина совиная, умирать от страха при одной только мысли о расплате!