Йен Макдональд - Лучшее за год XXIII: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк

• Название: Лучшее за год XXIII: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк
• Автор: Йен Макдональд
• Издательство: Фантастика
• Жанр: Юмористическая фантастика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91377-009-7

Прославленные мастера жанра, такие как Майкл Суэнвик, Брюс Стерлинг, Джо Холдеман, Джин Вулф, Гарри Тертлдав и многие другие, приглашают читателей в увлекательные путешествия по далекому будущему и альтернативному прошлому. Тайны инопланетных миров и величайшие достижения научной мысли представлены на страницах знаменитого ежегодного сборника, обладателя многочисленных престижных наград. Только самое новое и лучшее достойно оказаться под обложкой «The Year's Best Science Fiction», признанного бренда в мире фантастики!

---

— Как здорово, что ты вернулась, Тереза! — говорит он. Его щека прижимается к моей. — Мы так по тебе соскучились.

За несколько месяцев до той передозировки группа молодежи возвращалась в школьном автобусе из дальней уикендовской поездки. Ближе к полуночи Джеред сел рядом с ней, и она, вдыхая запах этого самого одеколона, заснула, прислонясь к нему.

— Бьюсь об заклад — уж ты-то точно соскучился, — говорю я. — Взгляни на свои руки, Джеред.

Улыбка его по-прежнему лучезарна, руки все еще лежат на моих плечах.

— Извини?

— Ой, ради бога, ты прекрасно слышал, что я сказала.

Он роняет руки и вопросительно смотрит на моего отца. Ему довольно удачно удается изобразить искренность.

— Я не понимаю, Тереза, но если…

Я бросаю на него взгляд, от которого он отшатывается от меня.

Позже во время той поездки Тереза, проснувшись в какой-то момент, увидела, что Джеред по-прежнему сидит рядом, ссутулившись, с закрытыми глазами и раскрытым ртом. Руки его покоились у нее между бедер, большой палец — на колене. Она была в шортах и чувствовала жар навалившейся на нее плоти. Его рука была в каких-то дюймах от ее промежности.

Тереза поверила, что он спал.

Поверила она и в то, что исключительно из-за тряски школьного автобуса рука Джереда переместилась в складку ее шортов. От возбуждения и смущения ее бросало то в жар, то в холод.

— Напряги память, Джеред, — говорю я и сажусь в машину.

— Для чего, собственно, существует сознание? Вот вопрос, на который мне хочется найти ответ, — сказал доктор С.

Или, возвращаясь к моей любимой метафоре, — если Парламент принимает все решения, зачем тогда нужна Королева?

У него, конечно, есть своя теория. Он считает, что Королева является кем-то вроде рассказчика. Мозг нуждается в пересказе, который придаст решениям ореол целенаправленности, ощущение неразрывности, так что он их запомнит и использует при принятии последующих решений. Он не накапливает в себе обилия возможных дополнительных вариантов, которые могут выдаваться ежесекундно. Ему требуется одно окончательное постановление, он должен знать, кем оно принято и почему. Мозг закладывает воспоминания в свои отсеки, а в сознании они отпечатываются с предельной четкостью: «Я сделал это, я сделал то». Все, что сохраняется в памяти, становится официальным документом, набором примеров, которыми Парламент руководствуется при принятии будущих решений.

— Видишь ли, Королева — всего лишь подставное лицо, — сказал доктор С. — Она представляет королевство, но не правит им, она как бы сама по себе.

— Я не чувствую себя подставным лицом, — заявила я.

— Я тоже. Никто не чувствует, — засмеявшись, ответил доктор С.

Составной частью метода доктора Милдоу является проведение время от времени совместных занятий — в присутствии Элис и Митча. На этих занятиях зачитываются вслух дневники Терезы и просматриваются фильмы домашнего производства. Сегодняшний видеофильм изображает Терезу, еще не достигшую подросткового возраста. Замотанная в простыни, окруженная малышами в купальных халатах, она пристально смотрит на лежащую в яслях куклу.

Доктор Милдоу спрашивает меня, о чем думала тогда Тереза. Доставляло ли ей удовольствие играть Деву Марию? Нравилось ли ей выступать на сцене?

— Откуда мне знать?

— А ты представь себе это. Как ты считаешь, о чем Тереза думает в этой сцене?

Она снова и снова заставляет меня проделывать это. Воображать, о чем та думает. Ставить себя на ее место. Попросту притворяться. В своей книге она называет это «коррекцией». Она придумывает массу своих собственных терминов и трактует их так, как ей вздумается, не подкрепляя никакими исследованиями. В сравнении с текстами по неврологии, которые мне одалживал доктор С, книжонка доктора Милдоу — просто реплики комика Арчи.[84]

— Ну, понимаете, Тереза ведь была доброй маленькой христианкой, так что ей, наверное, это нравилось.

— Ты уверена?

На сцене появляются умудренные жизнью мужи — три маленьких мальчика. Они вываливают на пол дары и, выпалив свои реплики, настороженно глядят в лицо Терезы. Теперь очередь за ней. Бедная Тереза оцепенела от смущения. Ведь все в упор смотрели на нее. Я почти различаю прихожан, стоявших в темноте за пределами освещенной сцены. Элис и Митча среди них не видно, но они с замиранием сердца ждут каждого слова. Я чувствую давление в груди и понимаю, что сдерживаю дыхание.

Доктор Милдоу терпеливо, без всякого выражения, смотрит мне в глаза.

— Вы знаете?..

Я понятия не имею, что говорить дальше. Некоторое время мешкаю. Ерзаю в большом бежевом кресле, шевелю ногой. Что мне нравится в буддизме, так это их понимание того, что они связаны целой вереницей предыдущих воплощений. Не мне судить, правильно ли поступила Тереза, хорошую ли, плохую ли карму она обрела.

Я часто раздумывала над этим в большой девичьей спальне Терезы.

— Понимаете, Тереза была христианкой, поэтому она, видимо, думала, что с помощью передозировки родится заново и все ее грехи будут прощены. Этот наркотик идеально подходил ей: это было самоубийство без трупа.

— Думала ли она о суициде той ночью?

— Я не знаю. Я могла бы еще недели две углубляться в воспоминания Терезы, но если честно — мне это неинтересно. Что бы я ни думала, а заново она не родилась. А я вот она, здесь, перед вами, и по-прежнему волоку на себе ее багаж. Я ослик Терезы. Ее кармический осел.

Доктор Милдоу кивает:

— Доктор Субраманьям буддист, не так ли?

— Да, но что… — В голове у меня что-то щелкает. Я вращаю глазами. Мы с доктором С. беседовали о переселении душ, и я понимаю, что мое увлечение им было нормальным явлением. Все верно — я часто думала, да и теперь мечтаю, о близости с этим мужчиной. Но это вовсе не значит, что я не права. — Не в этом дело, — говорю я. — Я думала об этом наедине с собой.

Она не спорит со мной.

— А не сказали бы буддисты, что у вас с Терезой одна и та же душа? Это же самообман. Так что нет ни наездника, ни осла. Есть только ты.

— Да бросьте вы, — говорю я.

— Давай проследим, Терри. Разве ты не чувствуешь ответственности перед своим прежним «я»? Перед прежними родителями, старыми друзьями? Может быть, это и есть возложенная на тебя карма?

— А перед кем вы, доктор, чувствуете ответственность? Кто ваш пациент? Тереза или я?

Она на минуту замолкает, затем произносит: — Я в ответе за тебя.

Ты.

Ты глотаешь пилюлю и удивляешься, что у нее вкус корицы. Эффект от этого наркотика поначалу прерывистый. Ты понимаешь, что сидишь на заднем сиденье машины, в руках у тебя сотовый телефон, вокруг смеются друзья. Ты разговариваешь со своей матерью. Если сосредоточишься, то можешь удержать в памяти ее ответы и сообщить ей, у которой из подруг останешься ночевать. Прежде чем попрощаться, выходишь из машины. Она припаркована, телефон у тебя в руке, и ты помнишь, как, пожелав матери доброй ночи, еще полчаса колесишь по городу, прежде чем находишь эту стоянку.

Джолли встряхивает своими рыжими кудряшками и тащит тебя к лестнице: «Пойдем, мисс Ти».

Тогда ты смотришь вверх и осознаешь, что стоишь на тротуаре у молодежного разновозрастного клуба, держа в руках десятидолларовую банкноту, и собираешься вручить ее вышибале.

Всякий раз, когда распахивается дверь, изнутри доносится грохот музыки. Ты поворачиваешься к Джолли и…

Ты уже в чьей-то машине. На автостраде. За рулем парень, с которым ты познакомилась несколько часов назад, его зовут Раш, но ты не спрашивала, это его имя или фамилия. В клубе вас потянуло друг к другу, вы громко, перекрикивая музыку, разговаривали о родителях, о еде, о разнице между вкусом свежей сигареты и запахом насквозь прокуренного помещения. Потом до тебя доходит, что у тебя во рту сигарета, которую ты сама же вытянула из пачки Раша. А ведь ты не любишь курить. Или теперь тебе это нравится? Ты не можешь ответить на этот вопрос. Следует ли тебе ее выбросить или продолжать курить? Ты копошишься в своих воспоминаниях, но не находишь причин ни тому, почему решила закурить, ни тому, каким образом оказалась в машине с этим парнем. Потом начинаешь искать себе оправдания: должно быть, этот человек заслуживает доверия, а иначе ты не села бы с ним в машину; а сигарету взяла, чтобы не обидеть его.

В этот вечер ты не хочешь быть сама собой. И тебе это нравится. Ты снова затягиваешься. Восстанавливаешь в памяти последние несколько часов и удивляешься всему происходящему, но уже без прежнего постоянного груза самоанализа: беспокойства, предчувствий, немедленного раскаяния. Без того внутреннего голоса, что непрестанно критикует тебя.

Теперь на парне одни лишь боксерские трусы. Он тянется к верхней полке за пачкой сухого завтрака. У него красивая спина.