Андрей Гребенщиков - Голоса выжженных земель

• Название: Голоса выжженных земель
• Автор: Андрей Гребенщиков
• Издательство: Аст
• Жанр: Постапокалипсис
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-091353-4

НИЖЕ АДА. На сей раз карта «Вселенной Метро 2033» открывается в сердце Урала: местом действия романа «Ниже ада» становится постъядерный Екатеринбург. Андрей Гребенщиков, коренной свердловчанин, показывает нам один из самых загадочных и зловещих городов выжженной планеты. Вместе с мальчишками, которым судьба приказала стать героями, вы пройдете не только через туннели тамошнего метро, но и отправитесь в таинственную глубь уральских гор, будете сражаться с невиданными чудовищами и делать удивительные открытия... ОБИТЕЛЬ СНОВ. Кому нужен антиквариат в постапокалипсисе? Не автомат или ботинки, сделанные еще до ядерного армагеддона, а настоящий, вроде мобильного телефона или цифрового фотоаппарата? Никому? Преуспевающий бизнесмен Александр Кузнецов со станции московского метро Бульвар Дмитрия Донского может с этим поспорить. Дело уважаемого антиквара столь прибыльно, что его единственный родственник и наследник, юный племянник Ник, по меркам Метро вполне может считаться «золотой молодежью» и жить припеваючи. И вдруг все меняется — настолько резко, что дух захватывает. Кто виноват? Злой случай? Судьба? А может, ответы хранятся в маленькой черной коробочке?.. СЕСТРЫ ПЕЧАЛИ. Это книга забытых имен и потерянных душ. Безымянные герои в поисках своей судьбы на ощупь бредут во тьме. Их путь — десятки и сотни километров по радиоактивной, выжженной земле навстречу друг другу. Их жизни — на кончиках пальцев сестер, плетущих нити человеческих страстей. Их будущее — сон умирающей в муках ведуньи. Их прошлое — слезы и смерть. В борьбе за настоящее они пойдут до конца…

---

– Ты слишком часто меняешь свои показания! – изображаю голосом укор. Получается, на мой взгляд, отвратительно.

– Моя стихия слишком переменчива, будущее, трансформируясь в настоящее, постоянно находится в движении.

– Ты… – с трудом подбираю правильное слово. – Непостижима для меня.

Атя вздыхает:

– Я и для себя непостижима… Вам пора уходить, Кло закончила куклы.

– Я хочу остаться с тобой, – еще одна глупая фраза.

– Если ты остановишься, то перестанешь идти к будущему, застрянешь в настоящем, провалишься в прошлое. И я забуду тебя.

Не понимаю, но верю. Как же трудно существовать за пределами логики, но ни с чем не сравнимая легкость в сердце искупает все.

– Я смогу вернуться сюда на обратном пути?

– Будущее – это билет в один конец.

На этом наш разговор заканчивается, в комнату заглядывает Кло и торопит меня:

– Все готово, вы должны уходить.

* * *

Две новых куклы висят над столом, где мы вчера (или сотню лет назад?!) ужинали. Они тряпичные и довольно безыскусные. Неужели Кло трудилась над этими детскими поделками всю ночь? Высокая кукла с белизной в коротких волосах изображает меня, другая по всем признакам копирует или пародирует Сумасшедшего Люка.

Атя сгребает наших тряпичных клонов в охапку и ловко лезет на стол (у нее красивые ноги…). Нам предстоит повешенье под потолком. Там уже полно других экспонатов «современного искусства», но как ни силюсь, не могу рассмотреть хоть что-нибудь. В глазах начинает болезненно рябить, и я возвращаюсь к ножкам Ати. Она тянется вверх, отчего ее коротенькое платьице задирается до совершенно нестерпимых высот.

Нельзя так откровенно пялиться, но… Да, что тут оправдываться, красота пленит мужчин и грех рваться из этого плена!

Когда наши фигурки повисают на нитях и начинают неспешное вращение вокруг своей оси, замечаю за спинами кукол небольшие мешочки. Небольшие, но явно тяжелые.

Бремя прошлого, кажется, так выразилась Атя?

– Милая Атя, ты пожалела для нас ниток? – Куклы висят под самым потолком, удерживающие в воздухе нити до странного коротки.

– Бывает, что длинные нити рвутся сами по себе, не дожидаясь моих ножниц, – девушка сидит на столе, легкомысленно болтая изящными ножками.

Ножки и ножницы – случайно ли эти слова так похожи?

– Я покормила вашего зверя, – Кло пробуждает во мне стыд – я начисто забыл о верной Бро́ньке! Вот ведь редкостный гормональный кретин!

Остается только поблагодарить заботливую толстуху. Неужели краснею? Да нет, полнейшая ерунда, просто отчего-то невыносимо горят щеки.

Прощание не затягивается. Никаких «до встречи», «еще увидимся», «милости просим», только категорическое «прощайте». Я настаиваю, пожимая хрупкую руку Ати, – «До свидания». Она мотает головой – какие у нее чудесные золотистые волосы! – «прощай».

Мне не за что прощать тебя, странная девушка со странным именем. Живущая в странном месте… Не оборачиваясь, машу рукой, не буду плодить плохие приметы, и без того нить, отмеренная мне Атей, слишком коротка…

Зверь, даже если и таил обиду на своего забывчивого «оператора», завидев нас (нет, меня!), нетерпеливо топчется на одном месте. Будь он маленьким песиком, обязательно бы прыгал от нетерпения и крутил крохотным, смешным хвостиком. А ты прости меня, верный динозавр, я слишком эгоистичен и для друга, и для хозяина.

Занимаю уже привычное место в палатке. Зулук устраивается рядом. Мы молчим, мысли наши еще не здесь. Вернувшись на Фарватер, дружно стягиваем противогазы со светофильтрами, хочется дышать полной грудью, срочно нужен воздух, чтобы охладить голову, привести мозги в порядок.

– Знаешь, кто это был?

Я не ожидал, что Зулук первым нарушит тишину, он казался слишком погруженным в себя. Мотаю головой.

– Ты глупее, чем окажешься. Но это даже хорошо, сумасшедший и умственно отсталый замечательно дополнят друг друга в долгом пути.

Не реагирую, нет ни сил, ни желания. Если он хотел задеть меня, то попытка не засчитана. Словесная пуля уходит в молоко.

– Меня сбило имя Скульд, Атя назвалась им в начале. Я долго вспоминал, еще дольше соображал… Тупняк мучает не только тебя… Так звали одну из норн в скандинавских мифах.

– Норны? Мне это ничего не говорит.

– Не сомневаюсь, – маркиз врет, мое незнание выводит его из себя. Плевать. – Скандинавские норны – заимствование из греческой мифологии. В оригинале были мойры! Про них, надеюсь, слышал?

Норны, мойры, мифология – я далек от бессмысленных для выживания материй. А может, и правда отупел.

Шизоид вскипает, ему с трудом удается сдерживать себя. Я же хочу треснуть кого-нибудь по остроносой роже – не со зла, разрядки и воспитания ради. Умники – они такие занудные.

– Три мойры, три богини судьбы: Клото, Лахезис и Атропос. Ничего не напоминает?

Атя, тебе определенно не везет с именами…

– Мы заночевали у древнегреческих мойр? В гостях у страшной сказки? Ты – настоящий псих.

Зул игнорирует меня:

– Клото – прядущая нить. Настоящее. Лахезис – определяющая длину нити. Прошлое. Атропос – неотвратимая, перерезающая нить. Будущее!

– Ты знаешь, мой умалишенный друг, я верю в оживших динозавров по кличке Зверь, верю в Пояс Щорса, верю в Хозяйку Медной горы, но в богинь, переехавших в Пермятчину на ПМЖ, – не очень. Урал слишком суров для изнеженных хорошим климатом Олимпийцев… К тому же куклы – это уже из культа вуду. Вуду-мойры – слишком сложно для такого тупого существа, как я.

– У Ати есть еще одно имя, римское. Морта. Мне жаль, солдатик. Правда, жаль.

* * *

На тент палатки ложится запоздалый в этом – тридцать третьем – году снег. Первые снежинки нерешительно зависают в воздухе перед тем, как атаковать утопленную в радиоактивной пыли землю. Снег – это красиво. Снег – это обновление и очищение. Знать бы, перед чем…

Снежинки липнут к светофильтру и превращаются в талую воду. Слезинками стекают куда-то вниз… Хочу обернуться, еще раз увидеть самый нелепый храм на этой планете. Забегаловка-заправка-скворечник. Нельзя. Не-на-до.

Я – отмеченный Смертью. Она была нежна со мной.

* * *

Наверное, я забыл о холоде. С каждыми пройденным на запад километром температура опускается все ниже. Солнце прячется за снежными тучами, и в наступившем полумраке мы с любопытством рассматриваем окрестности – ночью они укрыты тьмой, днем же обычно нестерпимый свет взбесившейся звезды превращает все в белесое бесформенное пятно.

Я часто ездил этой дорогой раньше, путь до Перми занимал четыре часа и равнялся тремстам пятидесяти километрам. Вряд ли с расстоянием что-нибудь случилось (хотя этот мир изменился слишком сильно, чтобы верить в константы), но все остальное… После Храма говорить о времени я попросту боюсь, но пейзаж сравнить вполне в состоянии. До Катастрофы он не отличался особенным разнообразием: обширные поля, густые леса, реки под мостами, редкие населенные пункты вдоль трассы. Что еще? Заправки, кафешки, стоянки грузовиков и нечто унылое, обозначаемое нерусским термином «мотель». Тогда все вокруг проносилось на запрещенных ста двадцати км/ч (больше нельзя, пермские гаишники особо разогнаться не давали, а меньше – глупо) и глаз не успевал зацепиться за редкие достопримечательности. Сейчас скорость позволяет оценить местность во всех подробностях – видимый радиус не слишком велик из-за плотного и все усиливающегося снега, но и того, что удается выхватить взглядом, хватает для незабываемых впечатлений. Больше всего пугает лес, от прежних деревьев не осталось ничего, стройные великаны уступили место низкорослым кривым уродцам, ничего не знающим о красоте и симметрии. Переплетение тонких, покрытых мерзкого вида слизью стволов, корней, торчащих из земли, кроны из грязно-бурых, пульсирующих то ли почек, то ли листьев. Все находится в постоянном движении, скрипит на ветру и качается, лиловые прожилки в губкообразной коре сжимаются и разжимаются, прогоняя внутри себя вязкую, желеобразную кашицу. Лесные обитатели мелькают то здесь, то там, но разглядеть их невозможно, лишь постоянные стоны и уханье не дают усомниться в реальности увиденного. Не показалось, не примерещилось, здесь кто-то есть, и этот кто-то внимательно следит за тобой.

К счастью, никто из наблюдателей не выбирается на разбитую, проросшую темным мхом дорогу. Мы на трассе совершенно одни: ни брошенных машин, ни охотящихся животных, никого. Мертвая река не терпит чужаков на своей территории!

Значит, мы уже свои для нее? Не стоит обманываться, свой только Зверь, а мы пассажиры с временным допуском в святая святых. Ну и ладно, не очень-то и хотелось.

– Зул, у нас есть теплые вещи?