Михаил Драгомиров - Австро-прусская война. 1866 год

• Название: Австро-прусская война. 1866 год
• Автор: Михаил Драгомиров
• Издательство: Вече
• Жанр: Военная история
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-5203-1

Кто объединит Германию — дряхлеющая Австро-Венгерская империя или молодое и агрессивное Прусское королевство? В 1866 году ответ на этот вопрос дали пушки и винтовки. Пруссаки вместе с итальянцами наголову разбили австрияков и определили всю последующую историю Европы. Представителем России при Прусской ставке был Михаил Иванович Драгомиров — видный военный педагог, теоретик и историк. По следам событий он в 1872 году опубликовал книгу «Очерки Австро-прусской войны 1866 года», которая в России не переиздавалась больше ста лет.

---

Повод к началу объединения Германии подали герцогства Шлезвиг и Голштейн, давно искушавшие Пруссию, представляя превосходную морскую позицию; благовидный предлог к войне представлялся и в двойственности положения Голштейна, как датской провинции и члена Германского Союза, и в том, что настояла необходимость защитить немецкое население Шлезвига, якобы угнетаемое датчанами.

Но Австрия понимала виды Пруссии и решилась стать им в разрез тем, что приняла участие в шлезвиг-голштейнской войне. Австрийские государственные люди рассчитывали, что уже самый факт совместного завоевания даст им возможность сделать из герцогств самостоятельное государство Германского Союза и не допустить Пруссию до захвата. Но вышло не так, потому что в Пруссии бесстрашно смотрели на могущее возникнуть столкновение, желали его и были к нему готовы. Австрийские дипломаты не совсем, кажется, поняли Бисмарка, считая его своим собратом в том отношении, что он будет переговариваться сколько угодно, но от слов не решится перейти к делу.

Считаю небезынтересным сделать краткий очерк шлезвиг-голштейнского столкновения, ибо оно послужило поводом к австро-прусской войне.

По заключении мира с Данией, 30 октября 1864 г., Австрия и Пруссия вступили во владение герцогствами, оставив там оккупационный корпус из прусских войск (6 полков пехоты, 2 кавалерии и 3 батареи) и австрийских (бригада Калика — 7 батальонов, 2 эскадрона, 1 батарея).

Вскоре по заключении мира, Австрия предложила Пруссии уступить герцогства Фридриху Аугустенбургскому; но здесь и обнаружилось, что Пруссия вовсе и не думала отказываться от завоевания. Австрия, опираясь на свои права как завоевателя и на франкфуртский сейм, думала застращать Пруссию громкими словами вроде того, что «союз не должен терпеть, чтобы в его состав мог быть введен несамостоятельный член». Но Пруссия отвечала на это, что бранденбургский дом имеет также права на завоеванную территорию, и что самый факт завоевания уничтожает какие бы то ни было посторонние наследственные права.

Впрочем, в конце февраля.1865 г. Пруссия сообщила австрийскому кабинету те условия, на которых она может согласиться на уступку герцогств кому-либо из претендентов, имея в виду свои и общегерманские интересы. По мнению прусского кабинета, эти интересы требовали: 1) Чтобы вооруженные силы герцогств, сухопутные и морские, составляли нераздельную часть прусской армии, а железнодорожное и телеграфное управления были слиты с прусскими; вместе с тем Шлезвиг-Голштейн вступает в таможенный союз. 2) Чтобы содержание вооруженных сил было предоставлено Пруссии, за известное ежегодное вознаграждение, которое должны уплачивать герцогства. 3) Чтобы система обороны герцогств была определена по соглашению их правительства с прусским, но на основании общих военных целей и потребностей, признанных Пруссией. 4) Чтобы Пруссии, за защиту герцогств, были уступлены: а) Зондербург с пространством по обоим берегам Альсзундэ; б) пространство для обеспечения кильской гавани и крепости Фридрихсорт; в) пространство при устьях проектированного канала и надзор на протяжении его. Видно и без объяснения, что, при подобных условиях Шлезвиг-Голштейн пользовался бы только номинальной, а не действительной самостоятельностью. В Австрии не могли, конечно, согласиться на подобные условия, и Менсдорф, в начале марта, довольно решительно заявил это несогласие, прямо заметив, что требования, поставленные таким образом, имеют в виду не германские, а собственно прусские интересы.

Переговоры на некоторое время были прекращены, не только не уяснив положения, но сделав его еще более натянутым. Австрия не могла, конечно, оставить этого дела таким образом, ибо не могла и думать, и по отдаленности, и по недостатку средств, об утверждении в герцогствах такого влияния, которое преобладало бы над прусским или по крайней мере равнялось ему. Вследствие этого она решилась действовать чрез сейм; большинство его членов, как представителей мелких владений, государям которых ясно было видно, что участь, постигшая Шлезвиг-Голштейн, рано или поздно ожидает и их, было совершенно расположено поддерживать австрийское предложение о кандидатуре принца Аугустенбургского. Вследствие этого, в апреле 1865 г., в сейм поступило предложение о том, чтобы он высказал «полное надежды ожидание, что правительства Австрии и Пруссии благоволят передать герцогства принцу Аугустенбургскому; о решении же относительно герцогства Лауэнбург не откажут сообщить союзу». Предложение это было принято большинством голосов. Имел ли средства сейм поддержать это решение, и речи быть не может; он этих средств не имел: определения его, как некогда определения амфиктионова судилища, тогда только могли иметь значение, когда их желали слушаться. Это одно уже показывает, что эта меттерниховская организация совершенно лишена была жизненной силы, и если не развалилась ранее, то благодаря только искусственной поддержке.

При меньшей решительности Бисмарка и при менее ясном понимании того, чего Пруссия может ожидать от сейма, подобное заявление, может быть, несколько и запугало бы пруссаков; но Бисмарк, став на ту точку, что призвание Пруссии заключается в объединении Германии, видел совершенно ясно, что, кроме оппозиции, ничего и не может встретить в сейме. Главное, чего Пруссия могла опасаться в случае открытого столкновения, это, конечно, иностранного, и именно французского, вмешательства; но с этой стороны Бисмарк обставил себя превосходно. Он умел усыпить французский кабинет, не связав себя в то же время никакими положительными обязательствами. Может быть, это ему и не удалось бы, если бы не общераспространенное во Франции убеждение, что пруссаки будут побиты в случае столкновения с австрийцами. При этом убеждении французскому кабинету не только не было интереса останавливать пруссаков, а, напротив, представлялось выгодным по возможности расположить их к столкновению. Предполагая неудачный исход этого последнего, можно было бы явиться посредником в самую критическую минуту, конечно, за известное вознаграждение со стороны Рейна. Правда, это только гипотеза; но мы не можем объяснить себе того спокойно-созерцательного положения, в котором оставались во Франции до самой кениггрецской битвы, ничем иным, как только тем, что там рассчитывали на поражение пруссаков. Не менее ловко обставил себя Бисмарк и с другой весьма важной в наше время стороны: со стороны так называемого общественного мнения. Что это в наше время большая сила — в том и спора быть не может; но что оно бывает нередко силой слепой, которую можно направить газетами в какую угодно сторону, то это тоже едва ли подлежит сомнению. Пусть припомнят, как ловко, при помощи французских газет, было подготовлено общественное мнение Западной Европы против нас в эпоху польского восстания, и, вероятно, согласятся с нами.

Пруссаки, предпринимая завоевания, и притом в центре Европы, распорядились так ловко, что об этом французские газеты почти не говорили в момент исполнения; а когда некоторые из них начали кричать, дело было уже покончено.

Итак, и правительство, и общественное мнение во Франции если не восторгались, то, во всяком случае, и не перечили стремлениям Пруссии, тем более что исход их никому и в голову не мог придти.

И в этом случае нельзя не отдать справедливости гениальной ловкости, с какой Бисмарк умел обставиться со всех сторон. Всем памятно, вероятно, как, при начале столкновения, говорили, что оно затевается для того только, чтобы отвлечь внимание пруссаков от внутренних дел; сами пруссаки верили в это; вероятно, по личному опыту, верили в это также и во Франции. При такой обстановке, кому же могло придти в голову, что дело окончится слитием большей части Германии?

Обратимся к Шлезвиг-Голштейну. Столкновения между австрийскими представителями власти и прусскими шли своим чередом. Они были неизбежны, ибо Пруссии хотелось во что бы то ни стало овладеть герцогствами, хотя бы даже и с ограничениями; Австрии же хотелось не допустить этого захвата, в какой бы он форме ни состоялся.

Это должно было заставить антагонистов войти в новые переговоры. В искреннем расположении уладить дело не было недостатка, доказательством чего служит то, что государи Пруссии и Австрии лично съехались для соглашения в Гаштейн; но рядом с этим расположением было не менее, если не более, сильно и стремление с каждой стороны добиться задушевных своих целей, диаметрально противоположных друг другу.

Тем не менее соглашение, хотя призрачное только, состоялось в форме гаштейнского трактата, ратификованного 20 августа 1865 г.

Для Пруссии он был положительной победой, ибо сводил Австрию с точки той строгой последовательности основным постановлениям Германского Союза, которой до того она старалась держаться.