Джудит Тарр - Трон Исиды

• Название: Трон Исиды
• Автор: Джудит Тарр
• Издательство: КРОН-ПРЕСС
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-232-00288-0

Сильным мира сего не дано любить так, как любят простые смертные. Борьба за власть, войны, смерть — вечные их спутники. История Антония и Клеопатры — одна из величайших историй любви: любви возвышенной, прекрасной и трагичной.

Книга эта — плод чистого вымысла. Если здесь и отражены истинные события; описаны имевшие когда-то место установления; упомянуты личности, которые на самом деле существовали; названы какие-то земные точки и пространства, — то лишь с одной целью: сообщить черты подлинности созданному воображением.

Некоторые лица из великих или просто персонажи, равно как и факты общественной или личной жизни, нафантазированы автором. Впрочем, иной раз на страницах романа вы найдете и такое: реально жившие люди действуют как участники явлений значительных, но выдуманных — никогда этого не происходило, и уж тем более подобное не совершится в будущем.

---

Луций бился, пока не сломался меч, потом нашел другой, но он оказался тупым и годился только на то, чтобы отмахиваться от врагов, лезших на него бесконечным потоком. Когда-то он видел в высоких камышах озера Мареотис раненого бегемота, растерзанного крокодилами. Нынешняя битва вызвала у него это полузабытое воспоминание: массивная жертва, вооруженная лишь тупыми зубами и грубой силой, множество тварей, впивавшихся, терзавших, рвавших огромного зверя на части, пожирая его живьем.

Луций отшвырнул бесполезный меч. Поблизости мелькнуло копье, но оно было в чьих-то руках. Копейщик уже нацелил его в горло Луция, и он улыбнулся. Смерть сейчас будет кстати. Она принесет избавление и отдых.

Копейщик впился взглядом в его лицо, словно силился вспомнить имя. Луций и представить себе не мог почему — он никогда в жизни не видел этого человека. Последние остатки инстинкта самосохранения заставили его руки потянуться к копью. Копье отдернулось, потом вновь приблизилось, но удара не последовало.

Он бесславно лежал на жесткой палубе: копье было приставлено к его груди.

— Сдаешься? — спросил человек на безукоризненной, изысканной латыни.

«Он спросил, — отметил про себя Луций. — И к тому же вежливо». Луций подумал было ответить грубостью, но воспитание не позволило, и он вздохнул.

— Ну ладно. Если ты спрашиваешь, я сдаюсь.

Победитель, казалось, почувствовал облегчение. Это был молодой человек, немного слишком вычурно одетый и вооруженный — так мог выглядеть военный трибун. Но копье было достаточно боевым, видавшим виды, как и протянутая рука. Луций принял ее, позволил поднять себя на ноги. Почему бы и нет?

— С тобой все в порядке? — спросил юноша.

Казалось, он все облекал в вопросы. Наверное, у него дотошный отец и обожающая его мать, и больше денег, чем надо — судя по всему, он не мог придумать, что с ними делать. Но все же, казалось, юноша умеет сражаться. Поэтому Луций удержался от сарказма и честно ответил:

— Устал — вот и все. Сыт по горло сражаться не на той стороне.

— А любовник царицы поджал хвост и сбежал, — заметил юноша с явной симпатией и огляделся по сторонам. То же самое — за отсутствием других занятий — сделал и Луций. Битва продолжалась, но уже не так ожесточенно. Он увидел других вражеских легионеров с пленниками — и много мертвых. Слишком много мертвых.

— По-моему, ты просто запутался, — подсказал юноша.

— Может быть, — ответил Луций. — Не возражаешь, если я на минутку сяду. А потом я должен увидеть Гая Октавия — если он станет говорить со мной. Или Агриппу.

При звуках этого имени губы его невольно скривились. Агриппу, как часто говаривал Антоний, никто не любил. Гроза морей Агриппа был чем-то вроде необходимого зла.

Юноша нахмурился.

— Я не уверен…

— Пустяки, — сказал Луций. Неожиданно у него сильно закружилась голова. Он сел на палубу — слишком быстро, быстрей, чем собирался, попытался устроиться поудобнее, но ничего не вышло. Он не мог понять, в чем дело. Ведь это же не его кровь течет по бедру. Не его?

Но это не имело значения. А может, и имело — но наверняка небольшое.

— Видеть Октавиана… — пробормотал он. — Видеть… Агриппу. Видеть…

Юноша заволновался, и голос его стал тонким до визга, как у маленькой девочки.

— Лекарей!.. Лекарей!.. Сенатор… благородный сенатор…

Ну и ну. Луций слегка вздрогнул от изумления. А ведь на нем даже не было сенаторской тоги. Как этот мальчик узнал? Может, Луций должен помнить его по Риму? Но кто это? Отпрыск кого-то из соседей? Родственник? Двоюродный брат… или племянник, помоги ему Юнона? Ах! Семья. Если это семья… Если бы это что-то значило… а оно не значило… Тьма была гостеприимной, мягкой и глубокой. И Луций счастливо провалился в нее.

42

У Акция они проиграли — в этом не было никаких сомнений. Клеопатра ускользнула невредимой, даже после нападок неугомонного преследователя, спартанца Эврикла, который обнаруживал явное нежелание забыть о том, что должен отомстить Антонию. Они легко отбились от него, поймали в паруса попутный ветер и оставили далеко позади — пронзительно верещать, словно чайка.

— Я еще отрежу тебе голову! Ты убил моего отца! Я тебе этого никогда не забуду!

— Твой папа не умел прилично вести себя на море, — отрезал Антоний. — Вопросов больше нет?

Они отмахнулись от Эврикла, как от докучной мухи, потеряв его из виду, сразу же забыв о нем. У них была проблема посерьезнее — потеря флота, которая стала бесспорной, когда они достигли мыса Тенар, на третий день пути от Акция. Сорок кораблей затонуло, остальные сдались.

Но армия Канидия Красса, судя по всему, вырвалась из западни лагеря и пробилась в Македонию. Клеопатра лелеяла эту надежду, хотя Антоний потерял все: проиграл битву, утратил надежду и желание сражаться. Все три дня их бегства он сидел в каюте корабля царицы, в темноте, не разговаривая, не двигаясь — лишь осушая чаши с вином одну за другой. Он выпил невероятно много, но оставался оцепенелым и отвратительно трезвым. Это была трезвость отчаяния.

Что же в грозном полководце сломалось, когда он бежал от своего флота? Диона боялась, что причиной этому была она; что, отведя удар черной магии, она спасла флагманский корабль, но не самого Антония, который уж находился на другом, более легком и маленьком судне. Но она не могла знать это наверняка. Дар богини в ней еще не настолько окреп, чтобы в чем-то быть уверенной. Человек мог сломаться сам по себе. Сильный мужчина, закаленный долгими войнами, которому идут на пользу как победы, так и поражения, в конце концов, бывает, устает и становится слабым, раздражительным и уязвимым.

Он был римлянином, а сидел сейчас на египетском судне, под крылышком у египетской царицы, окруженный ее рабами и ее сокровищами. Луция Севилия сломало знание того, что дело, которому он служил вместе с Антонием, не было Римом. Насколько же хуже Антонию, если Roma Dea, великая богиня-тиран, оставила его безоружным наедине с самим собой и убедила в том, что он предал ее?

Диона не понимала, что происходит. Антоний говорил с ней не больше и не чаще, чем со всеми остальными — он жаловал своим вниманием только виночерпия, и то только затем, чтобы потребовать еще вина.

От Тенара, немного отдохнув, они поплыли к Египту. Но когда суда уже вышли в море, их догнал легкий быстрый кораблик и принес весть. Армия Канидия сдалась, и не в битве, а за столом, где совершаются сделки. Римляне Антония были сыты по горло. Они жаждали отдыха и хотели положенных наград; почетной отставки, маленького поместьица в Италии, мирной жизни после долгих лет войны. Антоний не мог дать им этого — до тех пор пока у него на пути стоял Октавиан. Но Октавиан был хозяином Италии — и он пообещает им все это, что поможет ему победить в этой войне.

Послания были извиняющимися.

«Мы очень просим простить нас, — писал один из них. — Мы старались изо всех сил. Но мы не видим возможности поселиться на берегах Нила и жить там тихо и мирно. В конце концов, мы же римляне. Италия у нас в крови».

Это был еще один удар по состоянию духа Антония, еще одно подтверждение того, что Roma Dea повернулась к нему спиной.

Потом пришла другая весть, ввергшая его в еще большее отчаяние. Скарп, командир его легионеров в Киренаике, перешел на сторону Октавиана. Теперь у Антония не было убежища — он был заперт в Египте, а Скарп висел у него на хвосте, подумывая порадовать новых союзников добрым сражением. Правда, это немного расшевелило Антония — он наконец вышел из винного ступора и отвел часть флота к Парэтонию. Здесь, среди обширных просторов песка и камней, согретых уже нежарким солнцем, он показал Скарпу свои зубы и когти — и до того впечатляюще, что тот галопом убрался восвояси.

Клеопатра не горела желанием заточить себя посреди унылый пустыни, но она пошла бы на это, если бы Антоний явно нуждался в ней. Однако он отправил ее назад, сделав вид, будто к нему вернулись бодрость и силы, и подчеркнул, что, если она не защитит их тылы своим царственным величием, Египет добровольно переметнется к врагу. Это было красноречие отчаяния, но отчасти оно отражало истинное положение вещей. Александрия, как всегда, беспечная и ветреная, нуждалась в присутствии царицы, ее твердой руке — иначе, сорвавшись с места, она могла потащить за собой весь Египет.

Итак, Клеопатра предоставила Антония его поединку со Скарпом и возвратилась в свой город. Антоний достаточно скоро последовал за ней. Он наголову разбил Скарпа, но это не было настоящей победой; удовольствие от него поблекло и исчезло ещё до того, как она была одержана. Антоний опять погрузился в сумеречное состояние и уединился в башне в гавани, прихватив с собой виночерпия и едва ли не сотню кувшинов с вином. Оттуда он имел возможность любоваться и на город, который мог предать его, и на море, откуда явится Октавиан, чтобы уничтожить его. В приступе черного юмора он назвал башню Тимоний[98]: по-другому — Хандриловка или Брюзгополь.