Елена Сазанович - Это будет вчера

• Название: Это будет вчера
• Автор: Елена Сазанович
• Жанр: Русское современное

Название в некотором смысле говорит само за себя. Мистика и реальность. «Мастер» и «Маргарита». И между ними – любовь. А за ними – необъяснимые силы, жаждущие погубить эту любовь… «В жизни своих героев Елена Сазанович соединяет несоединимое: слезы и радость, любовь и ненависть, грех и святость, ангела и черта, а дымка загадочности придает ее повестям терпкий, горьковатый привкус. Разгадывать эти загадки жизни поистине увлекательно», – написала как-то Виктория Токарева в предисловии к сборнику прозы Елены Сазанович.

Впервые опубликован в 1997 г. в журнальном варианте в литературном журнале «Юность» (№ 6). Вышел в авторском сборнике «Предпоследний день грусти» (1998, издательство «ЭКСМО Пресс», Москва).

---

– Мне не хочется, – отказался Фил. И, по-моему, он впервые в жизни отказался выпить.

– Григ! Григ! – радостно воскликнул Ричард. – А с тобой мы выпьем на посошок! Так сказать, на вечную дружбу. А твоя вечность, Григ, поверь, не за горами!

И это наглее чучело вскочило на мое плечо и схватило своей мерзкой когтистей лапой меня за локоть. И сил сопротивляться у меня уже не было. И я залпом вывил, уже начисто забыв, что давно завязал.

– Прекрасно, Григ! У тебя сноровка, как у прожженного пьяницы! Ты меня радуешь! Теперь поцелуемся! – не унимался Ричард и клюнул меня в губы, и на моих губах выступили капельки крови.

– Тебя никто не целовал до крови Григ? – ликовал Ричард.

Я устало прикрыл глаза. Мне страшно хотелось напиться, и я вспомнил, что мне этого хотелось, как только я встретился с Ольгой. И я вонял, что теперь мне ничто не помешает это сделать. Никакие принципы, никакое чувство самосохранения, никакие мысли о будущем, которое я сегодня потерял раз и навсегда. Но когда я открыл глаза, то увидел, что бутылка моего коньяка уже опустошена начисто, и Брэм с Ричардом, забыв про свои интеллектуальные способности, вырывали друг у друга коньяк, высасывая из него последние капли.

Дьер тут же перехватил мой презрительный взгляд, и сочувственно развел руками.

– Увы, старая, как мир, история – спивающиеся на глазах интеллигенты. Ну что ж, пора, – и он встал. За ним, как по команде поднялась вся компания.

Мы медленно направились к выходу. Я шел с опущенной головой, разве что мои руки не были подняты вверх, и я не выдержал и оглянулся, и столкнулся ее взглядом моего друга Фила. Он стоял не шелохнувшись и как-то уж слишком вдумчиво смотрел на нашу удалявшуюся печальную процессию.

– Фил, – глухо выдавил я. – Я не виноват, Фил. Запомни это, пожалуйста, Фил…

– В чем тебя конкретно обвиняют? Может мне это кто-то внятно объяснить?

– Пожалуйста, – холодно улыбнулся Дьер. – Пожалуйста. Ваш друг обвиняется в жестоком преднамеренном убийстве своей бывшей возлюбленной, которая считалась без вести пропавшей вот уже несколько лет.

Он вытащил из лаковой черной папки мокрые фотоснимки, аккуратно завернутые в целлофан.

– Эти фотографии, сделанные очень четко, профессионально, доказывают виновность вашего друга. Убийство произошло в ее доме, где они жили с Григом. На одном из снимков отчетливо видна тень его силуэта. Он тогда еще не был достаточно классным мастером и, фотографируя жертву, не заметил свою тень на стене. Вот и все объяснение, дорогой Фил. Ну, я думаю, ваша дружба от этого не прервется. Вы даже вправе носить передачи своему другу.

– Григ, – прервал его долгую скучную речь Фил. – Григ, это правда?

– О, Боже! – я со всей силы сжал кулаки. – Да, Фил. Это правда. Я любил эту девушку. Но это не правда. Потому что я не убивал ее. Поверь, Фил. Ведь ты меня столько лет знаешь. Я слишком дорожил своим будущим. Я бы никогда не стал пачкать руки в крови. Никогда. И теперь помочь мне сможешь только ты. Только…

И наши взгляды перекрестились. Не знаю, что он мог прочитать в моих уставших измученных глазах. Но по его взгляду я понял – он мне поверил. Значит, у меня был еще шанс…

Фил протянул мне пачку дешевых сигарет. Единственное, что в эту минуту он мог для меня сделать. И я ему был благодарен, забыв, что давным-давно не курил…

Меня поместили в камеру для подследственных. Это было грязное вонючее место с пошарпанными стенками и протекающим потолком. По ночам меня пугали своим шорохом крысы. Но постепенно я начал к ним привыкать. Они еще как-то напоминали, что я не один в этом мире. Впрочем, постепенно я стал привыкать к этим глухим стенам, и к этой железной койке, и к самой оглушительной пустоте, и к своей безысходности, и мне становилось грустно от мысли, что человек способен смириться со всем на свете. Если даже я, еще вчера купающийся в лучах славы, деньгах, благополучия смог смириться с этим убогим нищенским местом, и я уже ненавидел свое слабость и я уже ненавидел себя.

Но выбора у меня не было. Выбор был один – моя пустая камера, мое бесконечное одиночество и, конечно, надежда, что правда еще победит. Первое время и я писал куда-то письма, мне разрешали звонить в какие-то высшие инстанции. Но безуспешно. Ответ был один. Я подозреваюсь в жестоком убийстве. И следствие но этому делу ведет известная следственная группа из столицы. И мне необходимо им доверять, как самым опытным, честным и порядочным людям.

Это был замкнутый круг, который я, прикованный к одному месту, к одной пустоте, разорвать был не в силах, и оставалась лишь слабая надежда на моего друга, который не забывал меня, передавая мне сигареты, продукты и иногда выпивку. Впрочем, казалось, что он единственный, кто не забыл меня в эти дни. Никто из этой честной, порядочной компании, посетившей меня однажды ночью, теперь не явился. Не знаю, может быть это был продуманный ход. Мне давалась время на раздумье, на смирение, на человеческую слабость. Что ж. Им этот ход вполне удался.

Я оставался один на один со своими мыслями, беспрерывно прокручивая в памяти свое прошлое, которого я так боялся. Да, Дьер, безусловно, прав. Это она, никто иной, как она была на фотоснимках. Это безжизненное лицо, которое я когда-то так любил целовать. Эти безжизненные губы, которые когда-то так весело смеялись мне. Эти безжизненные ноги, которые когда-то так легко танцевали. Эти безжизненные пышные волосы, которые когда-то я так любил расчесывать по вечерам. Эта безжизненная душа, которую я когда-то так легко и так жестоко предал. Это несомненно была она…

«Пропала без вести» – эта фраза, произнесенная монотонным скучающим тоном, как острие лезвия резанула но моему сердцу. Но я же мог отвести взгляда от телевизора. Ее фотография. Нет, вернее моя фотография. Это я ее когда-то сделал. Это смеющееся лицо. Эти лукавые глаза. Эти развевающиеся на ветру волосы. На весь экран телевизора. Она словно смеялась над всем миром. Она словно смеялась надо мной. «Пропала без вести» – и я не мог шелохнуться. Да я знай, мне нужно было что-то делать. Куда-то бежать, с кем-то говорить. Я не имел права вот так сидеть неподвижно. Мне нужно было бить во все колокола, мне нужно было сделать кругосветное путешествие, изодрать свои босые ноги до крови, потерять зрение, всматриваясь в каждую точку на планете. Только бы ее разыскать. Но я сидел, не двигаясь, на одном месте, и к моему горлу подкатывал пьянеющий страх. Господи, это не я. Причем тут я, если кто-то пропал без вести. И как на огромной планете, среди дремучих лесов, среди палящего солнца, среди высоких гор и многоэтажных домов можно найти того, кто пропал. Нет, я умываю руки. Нет. Я исчезаю. Я не виноват, если какая-то взбалмошная маленькая девчонка почему-то решила пропасть в огромном мире. Это ее право. И на это ее право я посягать не буду. Я исчезаю. Прочь из этого сумасшедшего города, от этих знакомых и незнакомых лиц. Прочь. Прочь туда, где мало домов, где не наступают на ноги, где каждый человек на счету, где я смогу спокойно делать свое дело, начисто похоронив прошлое. Туда, где пропасть без вести невозможно.

И я выбрал этот маленький городок. И сразу же столкнулся лицом к лицу с ослепительным, жарким, обжигающим кожу до волдырей, солнцем, и понял, что солнце уже не люблю. Но все-таки я не уехал. Мне было проще бороться с солнцем, чем со своей памятью, которую я раз и навсегда похоронил… К тому же мои успехи стали действительностью и прихоть известного фотографа жить в маленьком городке никого не удивила. Всякий имеет право на любое место под солнцем. Даже если это солнце не любишь. В этой нелюбви к солнцу подписался и я, и моя жизнь после этого стремительно пошла вверх…

– Вы что-то сказали, Григ?

Мои мысли внезапно прервались, и я резко оглянулся, и увидел Ольгу. Я даже не заметил, как она очутилась в моей камере. Как всегда ослепительно красивая. В длинном до пят плаще, и шелковый шарф, небрежно заброшенный за плечо.

– Нет, Ольга. Я ничего не сказал. Мои мысли останутся при мне.

– Ну, и напрасно.

Она вплотную приблизилась ко мне. И стала внимательно изучать мой облик, нахмурив свей угольные брови.

– М-да. Выглядите вы совсем неважно. Почему вы не бреетесь? Когда я вас с Дьером впервые увидела, вы были настолько гладко выбриты, что я подумала – это так не свойственно… мужчинам.

– Вы хотели сказать – настоящим мужчинам? Ну же, договаривайте!

– Что вы, Григ! Я вовсе не хотела вас обидеть. И костюм ваш стал совсем серым. Когда я вас с Дьером впервые увидела, он был ослепительной белизны. Почему вы не переоденетесь, Григ? Здесь так пыльно, грязно, а вещи так быстро портятся.

– Я зашел сюда в этом костюме. И скоро выйду в нем же. Я не изменяю привычкам, Ольга.

– Ну да, конечно. Только смотря куда выйдете. Хотя в любом случае, перед любым выходом костюм можно и постирать. Когда я с Дьером впервые вас увидела…

– Впервые вы увидели меня без Дьера. И вы это прекрасно знаете.