Одри Хепберн - Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник)

• Название: Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник)
• Автор: Одри Хепберн
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9955-0774-1

ДВА супербестселлера одним томом. Эпохальные признания величайших женщин XX века. Сокровенные и трогательные истории любви, разлук и поисков счастья, рассказанные ими самими.

КОКО ШАНЕЛЬ навсегда изменила не просто моду, а стиль жизни и каноны прекрасного, сотворив настоящий культ элегантности и красоты, подарив женщине право быть естественной, желанной, женственной – самой собой.

«Я не жалею ни о чем, что было в моей жизни. Жизнь не костюм, ее нельзя перекроить и сшить заново, поэтому всегда смотрите вперед, а не назад, и в любом возрасте живите тем, что будет!»

ОДРИ ХЕПБЕРН не зря величали «прекрасным ангелом» – она была больше чем суперзвездой и «иконой» Голливуда, став воплощением идеала, внешнего и душевного совершенства, «образом чистой красоты».

«Мне нужно многое вспомнить и многих поблагодарить. Я была счастлива и, прежде чем уйти, хочу еще раз мысленно прожить столько чудесных мгновений, чтобы отдать дань памяти всем, кто меня любил…»

И хотя эти удивительные женщины были очень разными и по характеру, и по темпераменту, и по судьбе – их истории идеально дополняют друг друга: это поразительно светлые и позитивные книги, где нет ни жалоб, ни горечи, ни сведения счетов с обидчиками и беспощадным временем – лишь ПРИЗНАНИЯ В ЛЮБВИ к людям и жизни.

«Я родилась с невероятным желанием любви и страстной потребностью дарить ее…»

---

Я очень боялась встречаться с Марией Луизой, Лу, как ее называли друзья. Казалось, вся история настолько личная, что своими расспросами, рассуждениями я вторгнусь в запретное пространство, тем более речь шла о труднейшем выборе человека – сначала постриг в монахини, а потом отречение от сана. Я просто не понимала, о чем можно спрашивать такую женщину, все выглядело бы надуманно и фальшиво.

Кэйт и Лу разговорили меня сами, они принялись расспрашивать о Бельгии, об оккупации, о том, что для меня интересней всего в работе… Постепенно лед растаял, и мы по-настоящему подружились. Почему-то я думала, что монахини, даже бывшие, это почти статуи. Лу доказала мне, что монашеское одеяние и даже следование обету вовсе не превращает людей в марионеток, способных лишь следовать установленным правилам, оно лишь отсекает суетное, чтобы главным стало духовное.

Я прекрасно понимала, что сама ни за что не смогла бы принять постриг, а вот работать, помогая страждущим, могла бы, даже в очень трудных условиях. Лу сказала, что вот это понимание – главное в моей игре. Не нужно всем принимать постриг, но готовность служить людям мне еще пригодится.

Как она была права! Через много лет, снова оказавшись в Африке в качестве посла доброй воли ЮНИСЕФ, я не раз вспоминала свою наставницу по фильму «История монахини».

Мы подружились на всю жизнь, образовав, как нас называли, «союз 3Х» – Халм, Хабетс, Хепберн. Эта душевная дружба даже за многие сотни километров по другую сторону океана не раз помогала мне переживать трудные моменты жизни, я знала, что Кэти и Лу душой всегда со мной.

К съемкам этого фильма мы готовились так, как я не готовилась ни к чему и никогда. Фред Циннеман вообще славился тщательностью подготовки своих фильмов, чтобы потом на площадке не искать мучительно нужную интонацию или построение сцены. Если бы так же были подготовлены съемки «Войны и мира», фильм получился бы на века.

Циннеман категорически не желал торопиться в период подготовки и все делал необычайно тщательно. Он лично поговорил с несколькими сотнями женщин, чтобы найти тех, кто будет играть в массовке. Очень многих Фред нашел среди римской аристократии. Когда шли съемки в студийном комплексе Чиннечито, вокруг можно было наблюдать интересную картину. Одна за другой, словно во время какого-то важного дипломатического приема, к воротам подъезжали роскошные машины, из них выходили дамы и торопились в гримерные, чтобы переодеться в монашеские одеяния. Это княгини, графини, самые знаменитые светские львицы прибывали играть монахинь в фильме Циннемана! Между ними и настоящими монахинями, бывшими консультантками и наставницами на съемках, завязалась настоящая дружба.

Кроме того, он пригласил двадцать балерин из Римской оперы.

А основной состав съемочной группы режиссер просто отправил пожить в монастыри! Молитва в половине шестого утра, весьма скромный завтрак, целый день послушание и… молчание, потому что разговаривать до вечерней молитвы не полагалось. Да и после нее тоже… Стоял январь, и было сыро и промозгло, монастырские кельи практически не отапливались, а мы сами отказались от каких-то поблажек, потому просто синели от холода. Изо рта даже в кельях вырывался пар, но дрожь показать нельзя, может, потому на лице оставались одни глаза?

Вообще, когда попадаешь в монастырь, с тобой невольно начинает что-то происходить, что-то меняться внутри. Вот это «внутреннее спокойствие», к которому в самом начале фильма призывают всех новых послушниц, приводит к какой-то особенной сосредоточенности. Когда закрываются монастырские двери, даже понимая, что это не навсегда, поневоле отсекаешь от себя внешний суетный мир и начинаешь прислушиваться к внутреннему. Вот тут и зарождается это самое «внутреннее спокойствие». Не меньше добавляет и молчание.

После этого фильма я очень изменилась не только из-за переживаний, положенных по роли, но и научившись углубляться в себя. Однажды я сказала своей подруге Софии Лорен:

– У меня такое ощущение, что роль вычистила внутри меня многолетние завалы из мусора.

Она подтвердила:

– Одри, такое бывает, когда играешь духовные, а не развлекательные роли.

Если честно, то я совсем иначе стала смотреть и на старания Мела выразить что-то, не переживая ничего. Но я все равно любила мужа и хотела детей. А вот все остальное стало казаться таким мелким и недостойным переживаний! Я и раньше стремилась к душевному равновесию и спокойствию, но после фильма стала ценить это равновесие особенно.

Именно во время съемок «Монахини» я поняла, что погоня за шумным успехом вовсе не главное в жизни. Если ты по-настоящему хорошо делаешь свое дело, успех придет сам, зато даст тебе такое счастье, какого не получить в погоне за славой. Нам хотелось одного: создать фильм, достойный прекрасного романа Кэтрин Халм и судьбы Марии Луизы Хабетс, а еще, чтобы зрители правильно поняли нашу задумку.

Это был один из лучших периодов моей жизни, физически и даже эмоционально очень трудный, но прекрасный. О роли сестры Люк можно только мечтать; несмотря на успех других моих ролей, именно ее я и все, кто меня знает близко, считаем лучшей из сыгранных. Циннеман как режиссер великолепен, пусть он не снимал грандиозных проектов с многомиллионными бюджетами, зато делал духовно высокое кино. Фред и Рене Циннеман стали моими друзьями и наставниками на всю жизнь, у Фреда замечательная жена, без ее помощи и поддержки, прежде всего моральной, он ни за что не снял бы такие фильмы! Мы все в группе чувствовали заботу Рене.

Если в монастырских кельях в январе 1958 года приходилось стучать зубами, то в Конго стояла удушающая жара. Несмотря на множество сделанных нам прививок, приходилось опасаться самых разных болезней, на площадку то и дело заползали пауки каких-то немыслимых размеров или обнаруживались ядовитые змеи, какие-то жуки… Мы никогда не знали, нужно ли с визгом бросаться врассыпную от ящерицы или достаточно лишь посторониться, было ли пятнышко простым раздражением кожи из-за удушающей жары или это укус зловредного москита.

Но это оказалось не самым страшным. Куда тяжелее было работать в колонии прокаженных. Чтобы заставить себя войти на эту территорию и взять за руку того, кто обречен, с опасностью заразиться самой, нужно было свято поверить в защиту Господа и не играть роль сестры Люк, а хотя бы на время стать ею. Я вспоминала Мела, как он держался бы в подобных условиях? Разве можно играть, присутствуя на настоящей операции по удалению раковой опухоли или кесаревом сечении, когда на твоих глазах едва родившийся человечек умирает, а ты не можешь помочь?

А помощь самим прокаженным? Мы могли надеть защитные перчатки, но как брать рукой в перчатке руку больного человека, если всем понятно, что перчаткой не его ты защищаешь, а себя? Я отказывалась от такой защиты. Если я боюсь протянуть руку помощи, потому что боюсь заразиться, то как же смогу играть ту, которая не боится? Это не «Уста истины» в «Римских каникулах», в Конго была настоящая жизнь, настоящая трагедия, а потому страшная.

Очень помогла мне в этих съемках… мама. Нет, баронессе ван Хеемстра не пришло в голову отправиться вслед за дочерью в Африку, да ее бы и не взяли. Но я на каждом шагу вспоминала то, что мама внушала мне с детства: человек должен думать прежде всего о других, а потом о себе, о своих нуждах, своем удобстве или неудобстве. Как это перекликалось с тем, что мы услышали в монастырях! Человек должен дарить любовь, все время дарить, это куда важнее и нужнее, чем получать ее. Нужно быть полезным каждую минуту своей жизни.

Мама не была набожной и не приучала нас к этому, но как же она была права, духовно права!

На самих съемках царило настоящее взаимопонимание, оно было совсем иным, чем на «Римских каникулах», но куда более важным. Мы заботились друг о друге так, словно и впрямь были единым целым. Если я просила выключить пластинку со звуками джаза, это немедленно выполняли, не потому что стремились угодить звезде, а потому что понимали – такие звуки разрушают наш настрой на роль. Исполнительницы главных ролей поистине жили, как монахини, часто ограничивая сами себя во многом, чтобы не растерять внутреннего ощущения, и вся съемочная группа также вела себя строго.

Тем смешней читать, что мы потребовали установить биде в номер! Какое биде, если каждый глоток чистой воды на вес золота?! Я боялась только одного: болезней, но не тех, которыми страдали люди в лечебницах, а тех, которые можно подцепить из-за грязной воды или укуса насекомого, а также из-за непривычной пищи. Возможно, где-то в требованиях, которые мы подписывали не глядя, и были перечислены те самые биде, но никому не пришло в голову их устанавливать. Знаете, когда видишь, как мучаются гниющие заживо люди в лечебницах для прокаженных, становится не до биде и других глупостей.