Никки Каллен - Арена

• Название: Арена
• Автор: Никки Каллен
• Жанр: Киберпанк
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-091250-6

Готовы ли вы встретится с прекрасными героями, которые умрут у вас на руках? Кароль решил никогда не выходить из дома и собирает женские туфли. Кай, ночной радио-диджей, едет домой, лифт открывается, и Кай понимает, что попал не в свой мир. Эдмунд, единственный наследник огромного состояния, остается в Рождество один на улице. Композитор и частный детектив, едет в городок высоко в горах расследовать загадочные убийства детей, которые повторяются каждый двадцать пять лет…

Непростой текст, изощренный синтаксис — все это не для ленивых читателей, привыкших к «понятному» — «а тут сплошные запятые, это же на три страницы предложение!»; да, так пишут, так еще умеют — с описаниями, подробностями, которые кажутся порой излишне цветистыми и нарочитыми: на самом интересном месте автор может вдруг остановится и начать рассказывать вам, что за вещи висят в шкафу — и вы стоите и слушаете, потому что это… невозможно красиво. Потому что эти вещи: шкаф, полный платьев, чашка на столе, глаза напротив — окажутся потом самым главным.

Красивый и мрачный роман в лучших традициях сказочной готики, большой, дремучий и сверкающий.

Книга публикуется в авторской редакции

---

Читать Макс любил больше Бога. Он знал это о себе, но никому не говорил, да и кому скажешь — священнику, что ли: «Вы знаете, я боюсь Бога, Бог меня пугает, это из-за распятия у нас в маленькой столовой, наверное; от мук Господа я в ужасе; какой смысл был в этом ритуале? Искупление грехов человеческих? Но зачем было эти грехи расставлять, как ловушку? Начиная с яблока… Это какая-то хитрая шахматная партия, в которой Бог всегда выигрывает: сначала делает нас грешными, потом этот грех искупает Христос, которого мы же и распяли — и опять проиграли…» Макс не чувствовал себя плохим от этих мыслей, он просто знал, что мысли эти бессмысленны, потому что Бог действительно всегда выигрывает: Макс подумает-подумает, а потом умрет, а Бог будет всегда… И говорил священнику всякую чушь, из-за которой переживал: книги захватывают его, околдовывают, уносят в странные миры, и сам он иногда пишет нечто, о дьяволе, луне и окнах, а еще он наорал на одну горничную, и еще надерзил бабушке и учительнице по математике, и не помог садовнику, хотя из окна видел, как тот постарел и как ему тяжело с газоном… Священник слушал и думал, что это самый странный мальчик на свете; Евгения Дюран де Моранжа в первую же встречу рассказала ему, кто отец Макса. Пришла к нему на чай. Священник приехал издалека, из жаркой страны, где змеи и СПИД; мерз здесь немилосердно; Евгения показалась ему ослепительной: в его стране женщины сплошь маленькие и смуглые до черноты, и старели они быстро — после рождения первого ребенка; а Евгения была как дорогой букет от модного молодого флориста, что расспрашивает о человеке, которому дарят цветы, и только потом фантазирует. Она принесла торт, небольшой, творожный, с персиками и киви, и чай, горький «Даржилинг», и священник был благодарен, потому что ничего еще не успел купить: ни кофе, ни чая. Его вызвали очень быстро: без священника осталась красивая церковь, маленькая, изящная, из черного камня, словно языческая, ее проектировал известный в те времена архитектор, поэтому сейчас это памятник, сто один год, много туристов; предыдущий священник срочно уехал: он был хорошим хирургом, началась война, и его назначили в один военный госпиталь — лечить тела и души заодно. Отец Алехандро даже видел его фотографию: очень молодой, очень красивый человек, синие глаза, в толпе такого не потеряешь; Евгения успокоила отца, сказала мимоходом, что прихожане очень довольны, что священник сменился, потому отец Артур был… гм… слишком молод, и это сбивало с толку. Потом рассказала всю историю до конца; после ее ухода отец Алехандро почувствовал себя пьяным. А вот теперь Макс ходит к нему на занятия и на исповедь, и растет — быстрее, чем города, и не верит в Бога, что символично. Макс этого не говорит открыто, ему это кажется нехорошим, преходящим, но это чувствуется: он объективен и насмешлив, и верит в себя, и наверняка однажды уйдет из дома, из замка Дюранов де Моранжа, — и не обернется…

А пока еще Макс верит в Бога. Странная это была вера — разговор с самим собой. «Привет, привет, как Твои дела? Будет прогноз на сегодня? Пусть случится хороший день… Знаешь, кого мне жалко больше всего на свете? Собак; вот если бы Ты пожалел всех собак на свете, дал им сегодня вкусный кусок — было бы здорово. А Ты сидишь себе в крепости из слоновой кости и пишешь роман… нет, братец, это не жизнь…» Макс тоже писал — много, немного, в зависимости от настроения и времени, но его стол набивался бумагами. Жизнь его была как часы, старинные, отстающие всего лишь на минуту раз в год — перед следующим; подъем, молитва в часовне с бабушкой, потом завтрак, потом в школу, потом из школы — домой, в замок, обед, уроки, потом он просто читал — в библиотеке или в саду; садовник уже совсем состарился, бабушка отпустила его домой, в городок, дала пенсию; Макс иногда стриг газон, сажал цветы, но помогало мало, сад зарастал, и Макс сочинял про него истории, сад превращается в лес, в его центре стоит замок прекрасной, но жестокой королевы; чтобы жить вечно, она убивает девочек из городка у подножия замка; по миру бродят два брата — собиратели сказок, и однажды они приходят в этот городок, где их просят помочь понять, почему несколько веков подряд их дети исчезают в лесу… От садовника остался велосипед, Макс научился на нем кататься — на школьном стадионе, на футбольном поле; они с бабушкой ходили туда вечерами, когда в городке все ужинали; Макс разгонял велосипед, запрыгивал, ехал чуть-чуть и падал, на песок и траву, бабушка не охала, не бежала спасать, а просто наблюдала и улыбалась; она брала с собой складной стульчик, как у художников на пленэре, сидела и читала — что-нибудь легкое; она любила журналы: они и еще рукоделие заваливали ее комнату, как листва — осенний парк; Макс из журналов вырезал рецепты. Секрет равновесия — Макс разгадал его, как математическую задачу, квадратное уравнение, загадку о слове «вечность», — быстро, как и все; он любил знания, как другие люди любят башни, или лестницы, или розы, или снег ночью, и катался виртуозно, будто играл на пианино, с одной рукой, без рук, думая о своем, вокруг футбольного поля по треснувшему, как в фильмах-катастрофах, асфальту; и казалось, от мыслей за его спиной тянулся сверкающий серебристый космический след. Он рос, и бабушка смотрела, как он становился своеобразно красивым, будто время года. Волосы странного цвета — пепельные с золотом, словно он прожил много лет в темноте, Гаспар Хаузер, и они выцвели, а теперь на солнце набирают блеск; странные серые глаза, бесцветные, бледные, незрячие, — людям от них становилось неуютно, будто они забыли что-то важное из мелочей; но когда Макс злился или радовался, они сверкали, как жидкий металл, становилось жарко, словно у Макса было два облика: один для обычной жизни и один для страсти.

Но однажды в жизни случились перемены. Бабушка получила письмо — это все, что удалось Максу узнать. Он пришел со школы, а все слуги стояли в прихожей замка — огромной зале, возле камина, и держали в руках конверты. «Что-то случилось?» Оказалось, бабушка получила утром письмо, прочитала, долго сидела в своей комнате, а потом пришла на кухню и попросила всех уйти: выдала всем денег больше положенного раза в три и написала хорошие рекомендации — хоть в «Метрополе» служить. Но уходить никто не хотел: во-первых, случилось все слишком быстро, и всюду оставались дела, во-вторых, в городке не так-то много работы. Макс поднялся наверх, в крыло, где комнаты бабушки, на второй этаж, где спальня; постучался. Бабушка чем-то громыхнула, но не ответила. Макс улыбнулся. Бабушка порой — просто матушка Ветровоск из Терри Пратчетта: разговаривает афоризмами и добирается до самой сути вещей, но сама по сути — обычная одинокая старая женщина, которая все проблемы в мире решает сладким крепким чаем, «Голд Цейлоном» или «Даржилингом».

— Бабушка, чай пить.

Тишина. Макс стал думать, что сделал бы он, получив письмо, от которого захотелось уволить всех слуг. Да, попил бы чаю. Макс постучал еще раз. Бабушка открыла так резко, что облокотившийся на дверь Макс чуть не свалился внутрь, как с обрыва.

— Что?

— Чай.

— Не хочу. Ты иди, пей, и поешь заодно, вон какой худущий; в городе все говорят, что я тебя не кормлю, нечем, мол…

— Это ерунда.

— Я знаю. Но неужели я не могу побыть одна? Что за неуважение, Макс?

— Прости, бабушка.

Макс спустился к слугам, извинился и еще раз извинился за то, что приказ бабушки остается в силе. Люди уходили два-три дня. Замок был их жизнью, и им казалось, что вся их жизнь закончилась: что им делать в городке, не знающем силы очарования Средневековья, свечей и каминов, портретов на стене, о которых известно все: что и кого любил, сколько убил людей и скольких спас; словно самим спастись из замка Дракулы, а потом, оказывается, и рассказать больше из жизни нечего; и все время будешь мыслями возвращаться — какие там были коридоры, шторы тяжелые на окнах и узор на раме пыльного зеркала; а потом в замке настала тишина — на кухне, в саду, в маленьких комнатах; в больших она уже жила давно, материальная, в облике молодого человека с бледным, тонким, как шелк, лицом, светлыми волосами и то черными, то зелеными глазами — в зависимости от возраста луны. Макс согрел чаю, расставил все красиво на серебряном подносе: масло, сливки, клубничный джем, две чашки, графин с холодной водой — бабушка обычно разбавляла чай; сервиз Макс выбрал серебряный, английский, девятнадцатого века; старшая горничная отдала ему ключи от всех дверей, и Макс обнаружил комнату с посудой: только теперь он понял, как богаты были Дюраны де Моранжа и сколько лет их роду — по тысячам одних только ложек; нашел среди богемского стекла, веджвудского фарфора, чеканного золота бокал тринадцатого века, и словно током ударило от такой древней вещи. Макс отнес бокал в свою комнату, поставил его на стол, чтобы тот всегда был перед глазами. Бокал почти черный, Макс поскреб ногтем — да, серебро, очень простой сплав; и узор; Макс потом нашел в книгах в библиотеке, как чистить серебро, и бокал показал, что на нем: сражающийся с драконом святой Георгий с одной стороны, и казалось, что дракон на этой картинке побеждает, а с другой — герб Дюранов: меч на фоне полной луны, обвитый в нижней части увядшей розой — ее поместил на герб один из Дюранов де Моранжа, у которого умерла от родов молодая жена королевских кровей; род де Моранжа тогда чуть не прервался, но ребенок чудом остался жив, вырос и прожил сложную, страшную и прекрасную жизнь: Жан-Кристоф де Моранжа стал великим ученым, лекарем, провидцем, о нем упоминается во многих средневековых летописях и хрониках…