Дэниел Харрис - Подонок в вашей голове. Избавьтесь от пожирателя вашего счастья!

• Название: Подонок в вашей голове. Избавьтесь от пожирателя вашего счастья!
• Автор: Дэниел Харрис
• Жанр: Психология
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-091479-1

Он советует: «Уходи и хлопни дверью погромче! Они тебя не ценят!» Он тихо нашептывает: «Начни на всех орать – только так можно все исправить!» Да, этот негодяй живет в вашей голове и при этом мешает вам жить! Чтобы разобраться с ним, Дэн Харрис, ведущий программы «Доброе утро, Америка!», отправился в путешествие по темным закоулкам нашего мозга. Ему помогали знаменитые гуру самосовершенствования – Дипак Чопра, Экхарт Толле и другие ученые, исследователи, практики. Так появилась книга, которая больше года является хитом «Нью-Йорк Таймс». Книга, о которой знаменитая Элизабет Гилберт написала: «Это книга, которая помогает!»

Просто прочтите ее, и вы обретете гармонию, ясность мысли и психологическую устойчивость, которая поможет вам всегда быть вне конкуренции.

---

Я упомянул детали такого рода в своем репортаже и получил восторженные письма из главного офиса. Это опьяняюще подействовало на молодого репортера, работающего в полевых условиях. Питер в эфире называл меня «наш человек в Афганистане». Моя команда состояла из пары британцев, и они очень долго подкалывали меня по этому поводу, говоря, что после возвращения домой я буду «непереносимым зазнайкой». Они изображали, как я сижу с друзьями в баре в Нью-Йорке и поминутно говорю: «Да, да, да – ой, а я не рассказывал, как был в Афганистане?»

Эта поездка была для меня первым опытом того, что я назвал журналистским героином: ненормальный кайф от того, что ты находишься там, где не нужно, и не только выберешься оттуда, но еще и покажешь это по телевизору. Я мгновенно подсел.

Но когда я вернулся в Нью-Йорк, мне не пришлось долго красоваться. Я получил публичное опровержение в «Нью-Йорк Таймс». Критик Карин Джеймс назвала мой репортаж «белым и пушистым» и сравнила его с публикациями BBC. Это было сравнение было не в мою пользу. Я не согласился с ее оценкой, но все равно в студии я сразу же из героя превратился в паршивую овцу.

Спустя несколько недель Бюро международных новостей решило дать мне второй шанс, послав меня на Тора-Бора[6], где в тот момент отсиживался Усама бен Ладен, которого атаковали афганские военные, нанятые американцами. По дороге в аэропорт я получил звонок от Питера. Он сказал, что раз уж в первый раз я не справился на сто процентов, сейчас мне очень нужно проявить себя. Большую часть перелета я провел в позе зародыша.

В Тора-Бора нас ждала как раз грязная лачуга. Мы платили владельцу опиумной фермы за ночлег в ветхом бараке посреди заледеневшего макового поля. За дверью был привязан огромный вонючий бык, и каждый день, когда мы приходили на ужин, во дворе становилось одной курицей меньше. Это и был ужин.

Выполнив это задание, я оправдал ожидания. Ну, или, по крайней мере, не так сильно, как в прошлый раз, провалил. Частично это произошло благодаря эпизоду, попавшему в кадр. Мы снимали «стенд-ап» – так называется часть репортажа, в которой корреспондент говорит прямо в камеру. Я забрался на склон горы и прямо посреди своей пламенной речи услышал свист над головой. Я никогда не слышал выстрелов на небольшом расстоянии, поэтому только через пару секунд понял, что происходит и лег на землю. В этом не было ничего ни белого, ни пушистого. Мои начальники с радостью это проглотили.

Однако в этом моменте было две неловкие детали. Во-первых, при изучении записи было обнаружено, что ни один из афганцев на заднем плане не пригнулся и даже не насторожился. Во-вторых, моей первой мыслью, когда пуля пролетала рядом, было: «Надеюсь, это будет заснято».

Это было что-то новенькое. В других обстоятельствах, не на работе, я бы точно намочил штаны. Мне в жизни не приходилось проявлять мужество. Ни службы в армии, никаких контактных видов спорта. Самое опасное, что мне доводилось переживать, была история, когда машина сбила меня в Манхэттэне, потому что я переходил дорогу, не посмотрев. Дело в том, что когда ты делаешь новости, ты чувствуешь себя в безопасности. Это как если бы была какая-то защита между тобой и окружающим миром. Даже если этот мир несравнимо опаснее, чем тот, что окружает тебя, когда ты гуляешь и слушаешь плеер. В ситуации настоящей смертельной опасности мои защитные рефлексы заглушило желание быть участником происходящего.

Тора-Бора с военной точки зрения была провалом – бен Ладен, скорее всего, козьими тропами сбежал в Пакистан. Но для меня это стало своего рода воскресением. Вернув себе авторитет в глазах начальства, я в течение следующих трех лет мотался между Нью-Йорком и местами вроде Израиля, Сектора Газа и Ирака. Я превратился в какую-то чуть менее эксцентричную версию Леонарда Зелига[7], каким-то образом превращаясь в декорацию для самых важных событий, происходящих в мире.

Раз уж об этом зашла речь, я привык к шокирующим вещам. В Израиле возле отеля на берегу после атаки камикадзе я видел, как порыв бриза поднял край простыни, под которой виднелся ряд ног. В Ираке вместе с группой моряков я наблюдал раздувшийся труп на обочине. Пулевые ранения на лице мужчины оказались следами сверла. На Западном Берегу я стоял рядом с мужчиной, который наблюдал, как погрузчик на парковке возле больницы сваливает тела в импровизированную братскую могилу. Он издал долгий высокий стон, когда увидел там своего сына.

Любопытно, что, наблюдая этот парад ужасов, я не был потрясен. Напротив, я думал, что эти сцены можно было бы сделать «изюминками» в репортажах. Я говорил себе, что это необходимая для работы психологическая дистанция. Я убеждал себя, что это, похоже на то, как герои сериала «МЭШ»[8] обмениваются шутками за операционным столом.

Дома люди спрашивали меня, что этот опыт меняет во мне. Ответ всегда один: «Ничего». Здесь работает старая истина «Куда бы ты ни шел, ты уже там». Я оставался собой, просто в театре истории у меня был билет в первый ряд. Мои родители не скрывали, что переживают по поводу того, что вещи, которые я вижу, могут меня травмировать. Но я не чувствовал себя травмированным. Мне нравилось быть военным корреспондентом. Пожалуй, даже слишком нравилось. Телохранители, бронированные машины, отношение как к главе государства. Я чувствовал себя очень крутым. Мне нравилось, как выглядит бронежилет на экране. На войне правила можно обходить. Ты не обращаешь внимания на светофоры, ограничения скорости и светские приличия. Это было головокружительное, ненормальное ощущение, чем-то похожее на прогулку по мегаполису во время метели или аварии электросетей. Или на пивную вечеринку, пока родителей нет дома. И, конечно, нельзя забывать про романтику опасности и чувство геополитического братства. Крепкие связи между людьми образуются очень быстро. Кто-нибудь точно так же, как и ты, хорошо понимает, что вы находитесь в центре чего-то большого, важного и опасного и весь остальной мир смотрит на это. Мы часто повторяли ужасно исковерканную фразу Уинстона Черчилля: «Ничто в жизни так не воодушевляет, как то, что в тебя стреляли и промахнулись».

Это все мне нравилось и казалось настолько важным, что я вступал во все более знаменитые распри внутри АВС только для того, чтобы быть в игре. Со стороны кажется, что журналисты проводят почти все время, сражаясь с конкурентами. В действительности мы тратим много энергии на борьбу со своими собственными коллегами. Чтобы вернуть свое положение на первой полосе, я бился с другими корреспондентами – например с Дэвидом Райтом, молодым репортером, недавно пришедшим из студии местных новостей. Он был молодым и агрессивным, и я очень боялся, что он лучше меня.

Я уже не мог позволить старшим корреспондентам сражаться за лучшие сюжеты, я стал гораздо более напорист. Конкуренция превратилась в откровенное плетение интриг. В ход пошли звонки и письма руководству, которое распределяло задания. Репортерам, включая меня, свойственно закатывать истерики просто для усиления эффекта. Конечно, эта кутерьма свидетельствовала о том, что компания у нас здоровая и активная. Но для меня это означало еще и сильный стресс. Я посвятил кучу времени сравнению себя с остальными. Например, когда Дэвид на ура работал в Афганистане, а я застрял в Нью-Йорке, я просто слонялся по офису и пытался заставить себя хотя бы включить новости.

Конечно, драться за место в эфире, когда вокруг умирают люди – извращение, но такова природа нашего дела, думал я. В конце концов, у меня не было другого примера для подражания. Питер постоянно вступал в схватки с другими ведущими вроде Теда Коппела. Предыдущий президент всей нашей службы новостей, легендарный Рун Арледж, все построил по образцу феодального государства. Все сражались за ограниченные ресурсы вроде больших интервью и лучших корреспондентов. Когда Райт и я одновременно закинули удочки, чтобы первыми оказаться в Багдаде после его катастрофы, Питер даже позвонил мне и бросил пару одобрительных шуток о том, какие у меня острые локти.

В мире, где можно было играть чувствами, я иногда давал волю своему темпераменту, чего не случалось с тех пор, как мне было 20. Работая ведущим в Бостоне, я однажды бросил в воздух бумаги во время рекламной паузы, чтобы выразить недовольство из-за какого-то технического сбоя. Сразу после этого начальник вызвал меня к себе и сказал: «Ты не нравишься людям». Эта реплика меня устыдила и заставила поменять поведение. Здесь мне было, куда расти. Я мог быть заносчивым с коллегами, а пару раз в других странах даже вел себя откровенно глупо. Один раз в толпе на яростной демонстрации в Пакистане я ввязался в глупую перепалку с одним из недовольных, который сказал мне, что 11 сентября подготовили израильтяне. Единственной ситуацией, когда моя гордость была за дверью и я держал свои острые локти прижатыми, было, конечно, общение в Питером Дженнингсом.