Хаим Саббато - Выверить прицел

• Название: Выверить прицел
• Автор: Хаим Саббато
• Издательство: Мосты культуры / Гешарим
• Жанр: О войне
• Год: 2002
• ISBN: 5-93273-102-8

---

Впереди у нас снова ночь перегруппировки сил. Закончился еще один день войны — вторник…»

Эльханан замолчал. Он не стал рассказывать дальше. О прорыве на Хан-Арнабе, о боях за Кфар-Насаж и Халас. И еще очень и очень много о чем он бы мог рассказать.

Судный День, Йом-Кипур, пришелся в этот раз на Субботу. На его исходе, на исходе Субботы, наш полк поднялся на Голаны и воевал там всю неделю вплоть до вечера Субботы в праздник Суккот. Мы сдерживали натиск сирийцев до среды. А в четверг мы осуществили прорыв в сирийский анклав. Но об этом, и о Хан-Арнабе, и об иракских танках им расскажет Шломо. В первые дни войны он со своим неисправным танком стоял у моста Бнот-Яаков.

Эльханан встал и пересел ко мне. Офицеры открыли свои папки и писали, писали.

Я слушал все, что говорил Эльханан. Прояснились многие вещи, которые были для меня загадкой. Но того, о чем надеялся услышать, того не услышал.

ЙУД

Встал Шломо. На голове — белая вязаная кипа, подарок молодой жены к свадьбе. Они поженились за месяц до войны. Из-под рубашки аккуратно свисают белые цицит. Глаза блестят, и губы всегда готовы растянуться в улыбке. Шломо будет рассказывать, как прошел для него день прорыва в сирийский анклав. Он был наводчиком у Вагмана, командира батальона.

Я уже слышал про иракский полк, про то, что Шломо первым обнаружил их танки и подбил семь из них — один, — пока не подоспели наши, но подробностей не знал. Сейчас узнаю. В свой рассказ он привычно вплетал стихи из Писания, и получалось так, словно и они являются частью повествования. Он начал с того, что заявил трем сидящим против него офицерам:

— Так как сейчас я в первый раз говорю о том, что произошло с нами на этой войне, вначале я хочу возблагодарить Всевышнего, пастыря моего, согласно написанному: «Господи, открой уста мои, и язык мой возвестит хвалу Тебе»[43]. С вашего позволения, я прочту несколько стихов из книги Псалмов.

Шломо вынул из кармана гимнастерки маленькую книжицу Псалмов в пластиковой обертке, которую всегда носил с собой вместе с карточкой военнопленного и перевязочным пакетом. Он раскрыл ее и прочитал медленно и с выражением, сосредоточиваясь на каждом слове, как в молитве:

«Псалом Асафа.

Зачем, Боже, ты оставил навсегда, возгорелся гнев Твой на паству Твою!

Вспомни общину Свою, издревле приобрел Ты, спас Ты племя наследия Своего, эту гору Сион, на которой Ты пребываешь.

Подними стопы Свои на развалины вечные, на все, что разрушил враг в святилище.

Рычали враги Твои в собраниях Твоих, символами сделали знаки свои.

Подобно топору, занесенному над древесными зарослями.

И ныне резьбу молотом и топором отбивают. Предали огню святилище Твое, до земли осквернили обитель Имени Твоего.

Сказали в сердце своем: уничтожим их вместе; сожгли все собрания Божие в земле.

Знаков наших не видим мы, нет более пророка, и нет с нами, кто знал бы, доколе

Доколе, Боже, будет поносить враг, вечно ли будет противник хулить имя Твое?

Почему отвращаешь Ты руку Свою и десницу Свою? Из среды недр Своих порази!

Боже, Царь мой издревле, творящий спасение посреди земли»[44].

Шломо закрыл книгу, спрятал в карман рубашки и продолжил:

«Сейчас нет пророков, которые могли бы объяснить, какую весть передают нам свыше, хотя мне ясно, что нам что-то говорят, и мы должны понять это сами.

Об этом сказал царь Давид в псалме: „Рычали враги Твои в собраниях Твоих, символами сделали знаки свои… Сожгли все собрания Божие в земле“.»

Эта война велась в святые времена. Ее начало пришлось на Йом-Кипур, а прорыв в сирийский анклав мы совершили в Суккот. Тогда, на исходе Судного Дня, в душе еще звучали строфы молитв о прощении и напевы покаянных признаний. А в Суккот со мной были слова молитв о спасении и стихи во славу Всевышнего. Когда мы сидели в сукке в Алике, перед тем, как пойти в прорыв, мне подумалось: «И простри над нами шатер мира Твоего». А когда мы воздели лулавы, я вспомнил слова мудрецов: «В заслугу того, что исполняют евреи написанное: „И возьмите себе в первый день плод дерева красивого…“[45], победят они Эсава, названного „первым“: „И вышел первый, красный…“[46]»

В ночь Суккот мы начали подготовку к прорыву.

Все танки, которые еще остались у полка, и все танкисты, прошедшие Нафах и каменоломню и там уцелевшие, собрались в Алике. Наш танк в этих боях не был: ни там, ни сям. Он застрял по дороге. Только вечером в понедельник мы пришли в Нафах и увидели, что там произошло. В ту ночь в Алике ремонтники работали без отдыха, трудясь во всю мочь: чинили танки. А наш экипаж загружал в них снаряды и заправлял горючим. В воронке из-под минометного снаряда Адир устроил сукку и попросил меня ее проверить. Сукка отвечала всем требованиям закона. Правильных размеров, навес устроен из ветвей эвкалипта, выросшего из земли и не принимающего нечистоту. Чего же ей не хватало? Только одного: чтобы кто-нибудь из народа Израиля пришел, и освятил ее, и произнес благословение, и устроил праздничную трапезу — тогда пребудет в ней Шхина. Сказали мудрецы, что заповедь пребывания в сукке подобна заповеди заселения Эрец-Исраэль, и хотя нет тому доказательства, намек на то есть в Псалмах: «И была в Шалеме сукка Его и в Ционе Его обитель»[47]. И в сукке, и в Земле Израиля человек окружен святостью. И в обоих случаях заповедь состоит в том, чтобы войти и поселиться там, есть, пить, и спать, и заниматься своими делами. Так и в Земле Израиля: тот, кто живёт в ней и ходит по ней, сажает деревья и выполняет свою работу, — исполняет он этим заповедь. Сказал один из великих: «Обе заповеди исполняют всем телом». И добавил: «Даже сандалиями и сапогами».

И я пошел и принес из танка бутылку вина.

Я раздобыл вино у офицера военного раввината, который в Нафахе раздавал солдатам Танах и книжечки Псалмов. Я взял книги и несколько бутылок вина.

Одна из них потом разбилась по дороге на Хан-Арнабе, на остальное вино мы произносили кидуш в Субботы и праздники.

Экипаж за экипажем заходили в сукку и произносили благословения. Каждый экипаж отдельно, неся с собой весь груз происшедшего. Я произнес праздничный кидуш: «Ты избрал нас из всех народов и выделил из всех языков, и освятил нас заповедями Своими». Мне вспомнилась хасидская мелодия, сопровождавшая кидуш в отцовском доме, и я напевал ее про себя. Первый день Суккот. «И будешь радоваться в свои праздники», — говорит Тора, а я здесь один. «Первый год посвяти себя устройству дома твоего и радуй жену твою», — говорит Тора, а я здесь один. Мы поженились всего месяц назад.

Сегодня был трудный день. Тяжелый бой у Рамтание. Бой, о котором упоминал Эльханан. Массированный обстрел из «базук». Мы тоже беспрерывно стреляли. Очень близко от танка, что стоял перед нами, разорвался снаряд. Танк быстро дал задний ход. Но он нас не видел и наехал прямо на наше крыло. «Подай вперед!» — изо всей силы крикнул Вагман командиру того танка. Когда он с нас слез, выяснилось, что повреждено управление. Все-таки пытаемся продвигаться вперед. И тут я слышу, как Вагман палит из «узи» очередь за очередью и кричит водителю, чтобы тот беспрерывно менял направление — то вправо, то влево. Оказалось, что какой-то сирийский солдат-пехотинец с двумя гранатами старается взобраться на наш танк, чтобы вступить с нами в бой. Он храбро и настойчиво шел против танка один и не оставлял своего намерения. Я не знаю, сколько времени все это продолжалось. Я сидел в своем отсеке наводчика. Был момент, когда ему почти удалось влезть на башню. В конце концов Вагман сказал тихо: «Я его убил».

Дальше вести бой в плохо управляемом танке мы не могли. Тогда нам дали приказ эвакуировать раненых. Вагман бегал под огнем и притащил в танк пять человек. Мы наложили им повязки, напоили и отвезли в Нафах.

Там, у пункта сбора раненых, я увидел стонущих на носилках людей и накрытые простынями тела убитых. Понял, что здесь происходило в последние дни. Тяжело. И тут мне была явлена милость: я увидел служебное помещение и зашел туда. На столе стоял телефон. Я машинально поднял трубку. Ответил телефонист. «Можно получить линию?» — так же бездумно спросил я. «Почему нет, — сказал он, — минуту». Невероятно! Отсюда — домой? Прямо с войны? Из этого ада? Домой? Я набрал номер. Жена взяла трубку. Слова застряли у меня в горле. Мы поженились за месяц до войны. «С праздником! — прокричал я в трубку. — Я в порядке. С праздником!»

Я попросил у Вагмана разрешения переночевать в сукке. Он из кибуца Сдот-Ям и не очень-то понял смысл моей просьбы, но разрешил. Я заснул мгновенно, ни о чем не думая. Спустя два часа он меня разбудил и велел быстро перебираться в танк. Сирийская артиллерия обстреляла лагерь. Все должны быть на местах.

Утром мы еще успели помолиться, взять в руки лулав и этрог. Этрог я привез еще из дома. Я всегда покупаю его до наступления Йом-Кипур: как знать, может, именно эта заповедь перевесит чашу весов в мою пользу. Говорили мудрецы наши, что человек должен всегда относиться к себе так, словно он наполовину виновен, наполовину оправдан. Так же и весь мир: наполовину виновен, наполовину оправдан. Выполняет человек одну заповедь, и чаша весов — и для него, и для всего мира — склоняется в сторону оправдания. Но не только это: этрог символизирует тех, у кого есть знание Торы и добрые дела, подобные запаху и вкусу. Кто-то из раввината принес пальмовую ветвь, мирт и иву, и мы произнесли благословение и склонили их на четыре стороны света, чтобы поставить преграду духу зла. Я представил себе синагогу и свитки Торы, мысленно обошел вокруг них, как положено, и произнес слова молитвы о спасении: «О, спаси нас! Ради Тебя, Бог наш, спаси нас! Ради Тебя, Избавитель наш, спаси народ Твой, и благослови удел Твой, и веди и храни народ Твой во веки веков!»