Йоаким Зандер - Пловец

• Название: Пловец
• Автор: Йоаким Зандер
• Жанр: Триллер
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-090594-2

1980-е годы, Дамаск. Американский агент допускает непростительную ошибку, его подруга погибает, и он вынужден срочно вернуться в США, бросив свою новорожденную дочь. Он пытается начать новую жизнь, но прошлое не отпускает его. Спустя тридцать лет молодой юрист-исследователь из шведской Упсалы Махмуд Шаммош получает доступ к секретной информации, связанной с военными преступлениями, и становится мишенью загадочных преследователей. Он обращается за помощью к старой подруге Кларе Вальден, которая работает ассистентом в Европарламенте в Брюсселе. Теперь за Кларой и Махмудом по всей Европе охотятся таинственные службы, которые не намерены оставлять свидетелей в живых. В современном мире размыты границы не только между странами: как понять, кто друг, а кто враг?

---

– Не знаю. Не думала об этом. Да и фотографий у меня мало.

Клара приподнялась на постели, повернулась и опустила ноги на холодный пол.

– Чушь, – сказал Кирилл ей в спину. – У всех есть семейные фото.

Неужели он не понимает, что ей нужно время? Неужели не может подождать? Дать ей передышку?

– Расскажи мне хоть что-нибудь. У тебя есть братья? Сестры? Чем занимаются твои родители? Все что угодно.

Она повернулась. Изобразила раздражение.

– У меня нет ни братьев, ни сестер, – ответила она, надевая черный лифчик.

Клара провела пальцами по черным волосам до плеч, заправила пряди за уши.

– Я единственный ребенок.

Она подняла телефон со столика и посмотрела на часы.

– Вставай. У меня встреча через полчаса. Надо спешить.

Клара улыбнулась, чтобы смягчить тон, но не слишком убедительно, и показала на лестницу.

– Тебе неприятен этот разговор?

Он взмахнул руками, обрадованный тем, что ему удалось хоть что-то вытянуть из нее. От этого Клара еще сильнее напряглась.

– Почему ты так думаешь? Почему тебе кажется, что мне неприятно говорить о моей семье? Хорошо, ты прав. Мне неприятен этот разговор. Окей? Ты доволен?

Клара пронзила его взглядом голубых глаз. Ей хотелось поскорей покончить с этой дискуссией. Кирилл поднял руки в знак примирения и сел в постели.

– Окей. Если ты не хочешь об этом говорить…. – пробормотал он, натягивая трусы. – Я спросил только из вежливости.

Через пару минут они, уже одетые, ждали в гостиной, пока приедет такси. Пора было возвращаться на работу.

– Прости, – сказала Клара. – Я не хотела так реагировать. Это был обычный вопрос.

Она протянула руку и коснулась его, но Кирилл даже не посмотрел на нее. Вид у него был обиженный. Наверно, его прошлые любовницы были дружелюбнее.

– Ничего, – ответил он, запуская пальцы в волосы. – Я понимаю. Я не хочу доставлять тебе неудобства.

– Моя семья….

Кирилл повернулся к ней. В глазах снова вспыхнул интерес.

– Мою семью легко описать. Это мои бабушка и дедушка. Вот и все. И моя лучшая подруга Габриэлла. У меня были парни, короткие романы. И одни серьезные отношения. Иногда одинокими темными вечерами я жалею, что они закончились. Этого достаточно?

– Почему вы расстались? Не может быть, чтобы он бросил тебя.

– Об этом мы можем поговорить в другой раз. Но это было трудное время. Мне нужно было учиться в Лондоне, потом работать здесь. У нас не было будущего, так что правильно, что мы расстались.

– А твои родители? – осторожно спросил Кирилл, не желая ее огорчить.

– У меня нет родителей. Мама погибла, когда мне было два месяца. У бабушки с дедушкой есть фотографии, но никаких воспоминаний о ней у меня не осталось. Никаких.

Она посмотрела ему прямо в глаза. Ее трагическое прошлое. Одиночество. Депрессия. Меньше всего Кларе хотелось обсуждать это с ним. Кларе не хотелось видеть сочувствие в глазах, жалость к бедной сироте, выросшей в шхерах с бабушкой и дедушкой. Все эти понимание, симпатия, жалость – ей это было не нужно. Потому что Клара не хотела быть тем, кого жалеют. Она хотела быть сильной женщиной, не нуждающейся в жалости.

Кирилл кивнул и убрал прядь волос, упавшую ей на лоб.

– Мне жаль. Я не знал, – сказал он.

Он взял руку Клары в свою. Она не стала ее отдергивать, но и на ласку не ответила.

– Я не знаю своего отца. Знаю только, что он американец и что мама познакомилась с ним в Дамаске. Она работала там в посольстве. Возможно, он тоже был дипломатом. Или бизнесменом. Мама своим родителям ничего не рассказывала, а потом погибла в результате взрыва. В ее машину подложили бомбу.

19 декабря 2013 года Брюссель, Бельгия

Пока Махмуд ехал в такси через правительственный квартал в Музей Африки, располагавшийся в Тервурене к северу от центра, началась снежная буря. Мокрый снег залеплял окна старого «Мерседеса». Ветер грозился сбить машину с курса. На часах была только половина шестого, а темно было, как ночью. Плохой знак, подумал Махмуд. Он поднял глаза на офисные здания, где заседали люди, решавшие судьбу Европы. Здания уходили в небо, скрываясь в темных тучах. Такси ползло между ними со скоростью улитки. Рю Белльярд – одна из главных артерий правительственного квартала – была забита машинами. Одна из полос была перекрыта. Водитель выругался по-французски. Что-то про шлюх и политиков и их связь, насколько позволял понять школьный французский Махмуда.

Он посмотрел в заднее окно. Стеклянные фасады домов. Огни прожектора. Было так темно, что непонятно, преследуют его или нет. Махмуд сомневался, что это возможно. Его маневры в метро были настолько иррациональны, что никакая слежка не могла бы их повторить. Да еще эта смена такси. Если бы он своими глазами не видел «Вольво» в Упсале, то вообще утверждал бы, что такая слежка невозможна. Но он ее видел и теперь не спешил отрицать такую вероятность. Внезапно за ними раздался вой сирен. Огни от синих мигалок забегали по стеклу. Краем глаза Махмуд увидел, как по перекрытой полосе приближаются на бешеной скорости полицейские на мотоциклах. За ними следовала полицейская машина с мигалкой, а за ней ряд черных «мерседесов» последней модели. Спереди были флажки – Евросоюза и похожий на флаг Афганистана. Ветер нещадно трепал тонкую ткань. Может, готовятся к встрече по Афганистану? Разрабатывают новый план Маршалла? Который наконец вернет мир в эту горную страну? А может, просто посол едет в аэропорт.

Когда Махмуд уже потерял надежду выбраться из пробки, она вдруг рассосалась, и они оказались на полупустой дороге через парк или лес. Махмуд снова ощутил волнение. Во рту пересохло. Внезапно он пожалел, что никому не рассказал, куда собирается. Нужно было хотя бы сообщить Кларе. Но она даже на имейл не ответила. Что бы он ей написал? «Привет, Клара! За мной следят. Я отправляюсь на встречу с человеком, который хочет передать мне секретную информацию»?

Да она решила бы, что я параноик. Или шизофреник. Следят? Вот как.

Нет, это безумие. И он обещал, что никому не расскажет. Он один. Ничего с этим не поделаешь. Надо успокоиться.

Махмуд попросил таксиста высадить его на повороте и за пять минут дошел до музея. На часах было шесть. Парковка у музея превратилась в болото из воды и грязи. Он с трудом обогнул массивное здание, за которым простирался ухоженный парк с посыпанными гравием дорожками, подстриженными кустами и серыми лужайками. Парк был плохо освещен, но Махмуд все равно остановился, чтобы посмотреть, где ему надо быть через час.

Он нашел глазами большой пруд перед входом. Но больше в темноте ничего было не разобрать. Придется полагаться на интуицию.

Спустя полчаса он смог констатировать, что страна с таким противоречивым колонизаторским прошлым могла бы создать музей и поинтереснее. Внимания заслуживало только само здание. А заполнено оно было поеденными молью чучелами жирафов, пыльными витринами с животными помельче и парой обязательных копий и щитов из Центральной Африки. То же самое, что можно увидеть в любом второсортном музее естественной истории. Но, впрочем, он сюда пришел не историю бельгийских колоний изучать.

Без десяти семь по громкой связи объявили, что музей закрывается через десять минут. Махмуд медленно вернулся в нужный зал. Он был в помещении один. Тень огромного жирафа падала поперек зала. Махмуд набрался решимости и одним рывком дернул на себя дверь. Пора.

Дверь распахнулась, и порыв ветра чуть не сбил Махмуда с ног. Дождь прекратился, и, судя по вырывающимся из его рта облачкам пара, температура опустилась на пару градусов за то время, что он бродил по музею.

Махмуд поежился, но пошел вниз по узкой стальной лестнице, ведущей вниз на посыпанную гравием мокрую дорожку. Пруд перед музеем был освещен, но остальной парк утопал в темноте. Махмуд пошел вперед, стараясь держаться в тени. Он обошел пруд справа, проклиная себя за то, что не взял с собой никакой другой обуви, помимо выходных ботинок под костюм. Носки уже промокли насквозь. В ботинках хлюпала ледяная вода. А ведь сухие ноги – залог здоровья зимой. Любой солдат вам скажет, что нет ничего важнее. Но для Махмуда солдатские дни остались в прошлом.

Часы с подсвеченным циферблатом показывали 18.53. Осталось семь минут. Махмуд пошел через кусты. Замер и прислушался. В парке было тихо. Только в отдалении – слабый шум от дороги. Час пик для европейских чиновников и дипломатов.

С того места, где он стоял, хорошо видно было музей. И ни души. Никто его не преследовал.

Махмуд повернулся и нашел глазами статую, которую упоминал тот человек по телефону. Бронзовая статуя поблескивала в свете, отражавшемся от пруда. Он повернул направо, прошел через лужайку и увидел рощицу. Он пошел дальше и там за вечнозеленым кустарником увидел контуры парковой скамьи. Махмуд замер. Справа на скамейке сидел человек.