Людмила Томенчук - Высоцкий и его песни - приподнимем занавес за краешек

• Название: Высоцкий и его песни - приподнимем занавес за краешек
• Автор: Людмила Томенчук
• Жанр: Публицистика

---

x x x

Путешествия некоторых героев Высоцкого традиционно трактуются как хождение за предел. По мнению одних исследователей, "его положительные герои совершают свои прорывы в "беспредел" для того, чтобы вернуться и побудить к спасительному движению собратьев <...> доказав им возможность освобождения от "здесь". А нравственный смысл <...> возвращения -- в чувстве единения с людьми"257*. Другие высоцковеды утверждают, что герой отправляется в другой мир для "испытания естественного мира-1, преодоления его ущербности, раскрытия тайн, решения "проклятых вопросов" <...>, но для жизни мир-2 непригоден"258.

При таком взгляде на "дорожные истории" естественно полагать, что одним из основных свойств художественного пространства Высоцкого является его раздвоенность259*. По-моему, такая точка зрения -- одно из следствий отождествления положительного героя ВВ с автором, мировосприятия персонажей -- со свойствами самого поэтического мира Высоцкого.

Но достаточно ли посмотреть на мир Высоцкого глазами его героев? Персонажам кажется, что они совершают хождение за рубеж (в другой мир), а потом возвращаются. На самом же деле мы видим, что тот мир от этого ничем не отличен, и этот мотив настойчиво повторяется во всех такого рода сюжетах. Другими словами -- мир у Высоцкого един260, то есть один (и движется герой ВВ не из -- в, а по...)

Разве только "сгибы бытия" "создают условия для соприкосновения предметов, далеко разведенных "нормальным" порядком вещей"261*? Нет, весь мир Высоцкого создает условия этого. Ведь именно это характерно для поэтического языка, а значит, для поэтического мира Высоцкого в целом; с этим мы сталкиваемся у него не то что ежетекстно -- чуть ли не ежестрочно. Причем ВВ не ограничивается простым соприкосновением, казалось бы, несовместных вещей и явлений, но выявляет и усиливает их глубинное родство:

Сгину я -- меня пушинкой ураган сметет с ладони...

Усыпив, ямщика заморозило желтое солнце...

Я думаю, прямой -- и главный -- свидетель состояния и особенностей поэтического мира Высоцкого -- его язык, самочувствие слова в стихе, взаимоотношения слов, образов, смыслов262.

Но вернемся к героям ВВ. Почему, чтобы стать человеком, надо стремиться в горы, в море? Неужто невозможно достичь той же цели на равнине? Ясно, что экстремум -- своеобразный кнут, которым "стегает" себя герой Высоцкого. Он, словно сказочный Мюнхгаузен, изо всех сил тянет себя за волосы, чтобы стать человеком. И ведь ему это удается! Как в таком смысловом поле можно трактовать возвращение? И что гложет героев ВВ?

Недостижимая цель для персонажа Высоцкого не стать человеком, а оставаться им. В этой драматичной ситуации психологическое облегчение приносит ему необходимость вернуться. Возвращение (хоть с моря, хоть из поднебесья), совпадая по времени со срывом из достойного поведения, символизируя его, этот срыв же и маскирует. Что, разумеется, невозможно "на равнине" повседневной жизни -- там негде спрятаться. Смена обстановки камуфлирует смену поведения и оказывается по видимости его причиной.

К чему мы пришли? При "нормальном освещении" самые знаменитые путешественники Высоцкого (они же -- персонажи самых любимых наших песен) -от альпинистов и моряков до героев "Коней привередливых" и "Горизонта" -оказываются не-героями. В поэтическом мире Высоцкого живет, действует не-идеальный, не-совершенный, не-положительный человек. Разный. И это главное его свойство. Здесь -- один из истоков громадной популярности песен Высоцкого, герой которых -- как все. И значит, каждый может отождествить себя с ним -- с его взлетами и падениями. Любой из нас может получить -- и получает -- ту энергию жизни, преодоления невзгод и себя, которой Высоцкий с царственной щедростью одаривает всех без исключения своих персонажей, весь свой поэтический мир. Неудивительно, что в этом мире и воздух и травы врачуют.

Герой Высоцкого, человек-маятник, противостоит катастрофическому восприятию жизни. Сорвался? оступился? Что же делать -- и боги спускались на землю.

x x x

В названной нами проблеме -- оставаться человеком -- ясно ощутима временнАя компонента. У героев ВВ какие-то нелады со временем. Распространяется ли эта драматическая коллизия на весь поэтический мир Высоцкого и в чем ее суть?

Стих Высоцкого обладает одним свойством, связанным даже не столько с художественным временем, сколько с реальным. Это свойство создавало огромные трудности для тех, кто работал с поэтом в попытке составить сборник его стихов. Б.Акимов вспоминает, что, когда он делал текст "Гамлета" по черновикам, ВВ его читал, "удивляясь, вспоминая. Правил <...> А уже после его смерти выяснилось, что есть беловик, и, кстати, с него он исполнял это стихотворение в 1977 г. в Мексике"263*.

Этот эпизод можно объяснить простым провалом памяти. Тем более, что в течение довольно длительного времени (почти трех лет?) Высоцкий, видимо, к этому беловику не обращался, мог и забыть. Но, возможно, мы имеем дело еще и с неким конфликтом, где с одной стороны -- понятие беловик / стабильный вариант, с другой -- особенность поэтического дарования ВВ, находившегося как бы в вечном, неостановимом движении. Эта-то черта и породила бесконечные варианты текстов264. Характерно, например, место в названном интервью Б.Акимова, который, говоря о нескончаемых правках-переделках ранее уже не раз правленного текста, заметил: "Уже после правки мог прийти радостный такой: "Я тут несколько рукописей нашел -- таких, таких..." -- а эти тексты уже мной сделаны. Работа рушится. У меня даже как-то вырвалось: "Опять варианты! Когда же это кончится!" И вдруг слышу: "Подожди. Скоро", -совершенно мимоходом, не к тому, чтобы я запомнил. А как не запомнить -- был 1980 год"265*.

И ведь возможно, что сказанное Высоцким имело как раз тот смысл, который мы сейчас из него вычитываем: ВВ чувствовал близость конца, вот и вырвалось у него -- "скоро". А пока был жив, текучесть текстов оставалась неостановимой. "Жизнь -- движение" -- эта метафора буквально воплотилась в жизни текстов при жизни их автора.

x x x

Текучесть -- родовое свойство стиха ВВ266. Оно многообразно проявляется в текстах. Случается, строки состоят из метроритмически одинаковых фрагментов, которые могут легко меняться местами. Такова строка песни "Себя от надоевшей славы спрятав...":

Артист, Джеймс Бонд, шпион, агент 07".

Она "сложена" из пяти "кубиков", первые три из которых можно тасовать без всякого ущерба не только для ритма, но и для смысла. Другой подобный пример:

Гигнул, свистнул, крикнул: "Рожа!..."

Возможность замены одного слова другим (конечно, не любым) вообще заметна в стихе ВВ. Именно так часто и происходило во время исполнения песен самим автором. Видимо, вариативность -- принципиальное свойство стиха ВВ.

С этой особенностью стиха Высоцкого "конфликтует" свойственное многим персонажам-путешественникам ощущение цели как точки, рубежа, достигнув которого, можно успокоиться, остановиться раз и навсегда.

В "Горизонте" отчетливее, чем в других текстах ("Очи черные", "Охота на волков"), показано, что именно остановка -- истинная цель героя, и препятствия мешают ему не двигаться по избранному пути, а избавиться от движения. Финал песни -- когда я горизонт промахиваю с хода! -- можно понять так, что движение по шоссе жизни несовместимо с остановкой. Кроме этого элементарного смысла, в коде "Горизонта" есть и другой: жизнь самоценна и не нуждается во внешнем оправдании. Увы, эта мысль и до сих пор не очень нам привычна. А еще совсем недавно жить для жизни было и вообще стыдно. Жизнь нуждалась в освящении целью, высшим смыслом:

... А есть предел...

И -- можно ли раздвинуть горизонты?

Еще один важный для этой темы текст -- "Кони привередливые". Он -- о стремлении обрести и обретении состояния, предначертанного судьбой, -состояния пения. Казалось бы, какой тут драматизм? Но он явно есть. Его исток в том, что достигнутое состояние не может быть законсервировано, герой должен собственным усилием его длить.

Ощущение цели как точки, рубежа, который можно раз и навсегда достигнуть и остановиться, не есть нечто уникальное в русской литературе, а наоборот, крайне для нее типично. Как пишет А.Генис, в российском ощущении время предстает "не как процесс, а как точка, как конечная цель. Такое представление о временной точке рассыпано по всей нашей классике: вот у Чехова, например, все персонажи грезят о светлом будущем с конкретным адресом -- через тысячу лет или через двести, не важно, важно, что в какой-то момент цель будет исполнена и время остановится. Будущее можно построить, осуществить, чтобы в нем навсегда застыть. Никакого "послебудущего" уже не предвидится... Существенно тут лишь ощущение времени как враждебной силы, мешающей сохранять неподвижность"267*.

Персонаж Высоцкого воспринимает цель как точку, и это в "русскую" традицию целиком укладывается:

Повезет -- и тогда мы в себе эти земли откроем,