Людмила Томенчук - Высоцкий и его песни - приподнимем занавес за краешек

• Название: Высоцкий и его песни - приподнимем занавес за краешек
• Автор: Людмила Томенчук
• Жанр: Публицистика

---

Поэты ходят пятками по лезвию ножа

И режут в кровь свои босые души.

Можно, конечно, попытаться скомпрометировать прием старым, как мир, способом -- довести его до абсурда. Например, воскликнув: "Так что, поэты -это исключительно те, кто ходит не ногами, а пятками, причем не иначе как по лезвию ножа?" Но движение по этой тропе известно куда заводит -- в тупик. А если мы увернемся от соблазна подменить аргументы публицистикой, то не спутаем прямопонимание, вполне допускающее некоторую условность, с буквализмом. Тогда и заметим, что резать в кровь душу, идя пятками по лезвию ножа, можно только если душа в пятках (на этот фразеологизм и намекает странноватое с точки зрения объективной реальности сочетание ходить пятками). Ей-Богу, мне все кажется: построив этот эпизод подобным образом, ВВ ориентировался на то, что восторженно-романтические обертоны (а хотите -патетические: мотив беспримерного мужества) мы уловим и без всяких подсказок, а иронические, негативные -- мотив страха -- непременно упустим. Вот он и "повесил" -- не обойдешь -- такой приметный флажок, как диковинное ходят пятками. А мы -- так не заметили278...

Трудно не согласиться с В.Бахмачом, когда он пишет, что "большинство исследователей отдает предпочтение анализу трагического мироощущения поэта, оставляя без должного внимания его "веселый манер""279*. Впрочем, печально не то, что все возвышенное (трагизм, патетика, философичность) в Высоцком вызывает несравнимо больший интерес, чем сниженное (смех, ирония), а то, что это "низкое" зачастую просто не ощущается исследователями.

Так все-таки -- о мужестве или страхе толкует Высоцкий? Трусы наши поэты или герои? И то, и другое: и по лезвию ножа, и души -- в пятках. (И еще эти души -- босые; то есть без обувки, то есть без кожи -- ср. "кожаная обувь").

В одной из статей времен перестройки я прочла, что в страшные годы сталинщины на каком-то проработочном собрании, участники которого должны были, как обычно, "единогласно заклеймить", известный человек, прекрасно понимая, чем рискует, нашел в себе силы встать и на виду у всех, сгибаясь от страха, все-таки выйти из зала. Каюсь, я не запомнила других деталей, но эту ссутуленную страхом спину и это мужество мне уже никогда не забыть. Не дороже ли такое мужество того, которое замешено на бесстрашии (или безрассудстве)?

Почему мы -- уже десятилетиями -- не замечаем квазитрадиционные образы ВВ? Дело прежде всего не в нас, а в них, в их устройстве. Такой образ сохраняет все составляющие традиционного, родительского -- с небольшим сдвигом, который и меняет смысл. Причем не на противоположный (что проще, так как менялось бы не смысловое поле, а только знак), но на другой, который еще надо найти. И отсылка к традиции тут не подмога, а вот прямопонимание -в самый раз.

Классически ясные примеры квазитрадиционных образов находим в "Истоме":

И нервы больше не в натяжку. Хочешь -- рви...

Вторая строка сравнивает абстрактные, малопредставимые нервы с конкретными бельевыми веревками и поясняет, чем может закончиться варварская акция (рви): а ничем, ведь порвать что бы то ни было -- хоть нервы, хоть веревки -- можно только в результате чрезмерного натяжения, но никак не помимо него. Поместив этот выуженный при помощи прямопонимания смысл обратно в контекст, мы получим неожиданное: а ведь в таком состоянии, как сейчас (не в натяжку), нервы будут поцелее, посохраннее. Этот образ прямо указывает на неадекватность оценки героем собственного состояния и положения. Вот вам и "конченый" человек. Но к названию, к основной идее текста мы обратимся позже.

Мои взгляд и слух проскочили мимо еще одного квазитрадиционного образа -- веревки от белья. Сравнивая первоначальный -- черновой -- вариант строки (Провисли нервы, как веревки для белья) с тем, который ВВ пел, Вс.Ковтун обратил мое внимание, что в первом случае исподволь обозначилась, пусть условная и чисто теоретическая, возможность совершения неких действий в будущем. Но затем, изменив строку, автор убрал даже этот бледный намек, переориентировав образ из будущего в прошлое. От себя добавлю, что веревки от белья можно понять и как то, что было некогда частью белья, то есть обрывки, остатки (так сказать, рожки да ножки). Конечно, в таком преломлении этот образ родствен сгнившей тетиве...

Еще один квазитрадиционный образ из "Истомы":

Я весь прозрачный, как раскрытое окно...

Если верить тому, что подает в приложении к публикации "Истомы" С.Жильцов280*, на двух фонограммах 1972 г. строка звучала по-другому:

Я незапятнан, как раскрытое окно...

В этом варианте обе части строки подчеркивают незакрытость окна (открытое окно невозможно запятнать -- стекла нет). В варианте, публикуемом А.Крыловым, образ противоречив, ведь раскрытое окно -- когда смотришь не через стекло, а в пустой оконный проем, -- не может быть прозрачным. Сказав прозрачный, герой такой оговоркой обнаруживает неосознанное стремление "закрыть окно", ведь только в этом случае прозрачность будет реализована281. Он хочет и бессилен поставить хоть какую-нибудь, пусть и ненадежную, преграду-защиту между внутренним и внешним миром. Перед нами человек без сил и без кожи (поэтому толкани -- я с коня). Но не без желаний, пусть и бессильных. Запомним это.

Окно несет важный для ВВ смысл -- недаром этот образ дважды появляется в первоначальном варианте текста: кроме названной строки -

Не тянет выпрыгнуть

с балкона,

лечь на дно

И вид из окон нанести

на полотно282

Начало процитированного фрагмента черновика рифмуется с другим ключевым образом "Истомы" -- лежу -- так больше расстоянье до петли. Двустишие, в которое входит эта строка, заслуживает особого внимания.

Согласно С.Жильцову, в вариантах начального текста вместо Устал бороться с притяжением земли было чуть-чуть иное:

И повинуясь притяжению земли... -

но основной расклад сил неизменен в обоих случаях: направление движения обусловлено притяжением земли (кстати, естественной силы, о чем нам тоже еще придется вспомнить), которое переводит вертикаль в горизонталь. Этот фрагмент -- один из множества примеров, демонстрирующих преобладание в мире ВВ горизонтально направленных сил над вертикальными. Другой выразительный пример -- Весь мир на ладони...: на вершине горы человек оглядывает окружающий его мир (горизонталь) и совсем не чувствителен к тому, что здесь, на вершине мира, до неба рукой подать (вертикаль)283.

Вернемся к "Истоме". Центр разбираемого нами двустрочия -- лежу -завершает первую часть фразы и начинает вторую. Каждая из частей, взятая в отдельности, придает этому слову разный, практически противоположный смысл. Как заключение первой строки, оно означает полную утрату сил жить. Лежание и само традиционно ассоциируется со слабостью и болезнью, а в связке с притяжением земли приобретает явственный оттенок умирания. Тут уже не о призраке смерти -- о близкой кончине впору говорить. Все идет к концу, но... Вторая строка разворачивает движение смысла в обратном направлении. Петля вводит в текст тему повешения, насильственной смерти. Речь может идти только о самоубийстве, т.к. посягательств на жизнь героя в тексте нет (Я пули в лоб не удостоюсь). Расстояние от шеи до петли минимальное, если человек стоит, и максимальное -- в лежачем положении. Нам ничего не остается, как увидеть в смене вертикального положения на горизонтальное попытку героя отдалить соблазн избавиться от проблем, сведя счеты с жизнью. А избыть этот соблазн полностью у него нет сил.

Упомянутый выше эпизод черновика (Не тянет выпрыгнуть с балкона, лечь на дно...) делает еще более очевидным отсутствие у героя какого бы то ни было импульса к сведению счетов с жизнью. Нужно также сопоставить лежу... со средней частью чернового фрагмента и отметить важнейшее их отличие: лечь на дно -- волевое, в данном контексте -- искусственное усилие человека, а лежу... -- результат повиновения естественной силе (недаром же в черновике этому предшествовало И повинуясь притяжению земли). И следствием этого подчинения является увеличение шансов выжить284.

Даже и смысл такого простого образа -- лежу -- в данном контексте тоже квазитрадиционный: лежу в "Истоме" -- это дальше от смерти, а не ближе. Герой не хочет умирать, но чувствует, что у него нет сил жить. Уточним: жить так, как привык. Другой жизни он не представляет. Попросту -- не знает. Но это еще не конец нашего общения с "Истомой" и ее героем, а только начало.

x x x

Приведенных примеров, думаю, достаточно, чтобы показать: прямопонимание достойно не насмешки, а разумного применения. Это эффективный способ работы с текстами ВВ.

Теперь обратимся к трактовке С.Шауловым текста "Истомы". Он считает, что "практически каждый стих, каждая строфа, как и все стихотворение, выражают один и тот же, изначально уже данный завершенным, смысл <...>. Вместо развития этого смысла перед нами череда вполне равноправных, равнофункциональных и синтаксически параллельных высказываний, воплощающих его обособленно"285*.