Ричард Касл - Жестокая жара

• Название: Жестокая жара
• Автор: Ричард Касл
• Издательство: Издательская группа «Лениздат»
• Жанр: Детектив
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4453-0431-9

Новый увлекательный роман Ричарда Касла «Жестокая жара» станет приятным сюрпризом для всех поклонников детективного сериала «Castle», самого рейтингового сериала телеканала ABC и одного из самых известных зарубежных сериалов в России! Очередное преступление погружает детектива Никки Хит в настоящий лабиринт тайн, пугающих и мрачных. Труп неизвестной женщины, обнаруженный в чемодане в грузовике-рефрижераторе, оказывается непостижимым образом связанным со смертью матери Хит. Это нераскрытое убийство более десяти лет терзало Никки, и теперь наконец она получает ключ к разгадке. Вместе со своим возлюбленным, журналистом Джеймсоном Руком, Хит идет по следу, открывая темные стороны жизни матери и выясняя подробности, которые прежде боялась узнать. А тем временем безжалостный убийца охотится за самой Никки, навязывая ей состязание в жестокости…

---

— Не знаю, как у тебя хватило мужества все это выдержать, Никки. — Он положил руку ей на запястье. — Ты тогда была очень сильной.

Рук сделал знак официанту принести счет.

— Может быть, именно поэтому у нас ничего и не получилось.

Он едва заметно улыбнулся и сказал:

— А не потому, что я тебе изменял?

— Ах, да, — усмехнулась она. — И поэтому тоже.

Когда они поднялись, Никки извинилась и отошла в туалет, а Петар поблагодарил Рука за превосходный обед.

— Ты очень везучий парень, Джеймсон Рук, — сказал он с едва заметным иностранным акцентом. — Не упусти свой шанс, ладно? Я от души надеюсь, что тебе повезет больше, чем мне. Я так и не смог пробиться сквозь ее броню. Может, тебе это удастся. Не сдавайся.

Рук вынужден был признаться себе в том, что с бывшим бойфрендом Никки у него все-таки есть что-то общее.

Несмотря на апрель, воздух за ночь остыл. Воскресным утром они стояли на пустом тротуаре около главного здания Консерватории Новой Англии, где им предстояло встретиться с преподавательницей, Никки наблюдала, как клубилось в воздухе дыхание Рука. Это напомнило ей встречу с Лорен Пэрри в фургоне-рефрижераторе, и она отвернулась, глядя на автобус, кативший по Хантингтон-авеню. Затем оба услышали электронную музыку, потом мужской голос запел в микрофон композицию «Одержимая» из фильма «Танец-вспышка». Они огляделись по сторонам в поисках источника звука.

— Он наверху, — сообщила седая женщина, подошедшая к ним от автобусной остановки. И указала на открытое окно восьмого этажа в многоквартирном доме за общежитием Консерватории.

Чернокожий мужчина в красной рубашке с длинными рукавами, черном кожаном жилете и шляпе пел в микрофон караоке.

— Это Лютер. — Пожилая дама помахала, и Лютер помахал ей в ответ, раскачиваясь и не прерывая пения; усиленный динамиками голос разносился по всей улице. — Каждое утро, когда он меня видит, начинает петь — это его прослушивание. Я говорила ему, что мы не готовим поп-музыкантов, но его это, по-видимому, не смущает.

Профессор Юки Шимидзу протянула руку и представилась.

Они поднялись по истертым мраморным ступеням и вошли в вестибюль через священные деревянные двери.

— Наверное, вы знаете, что Консерватория Новой Англии — национальная достопримечательность, — заметила профессор. — Старейшая частная музыкальная школа в Америке. Нет, я не присутствовала при ее открытии — это только так кажется.

После того как они расписались в книге охранника, профессор Шимидзу сказала:

— Простите, но я просто не могу удержаться. Вы точная копия своей матери. — Старушка улыбнулась, и Никки тоже захотелось улыбнуться. — Можете считать это высшей похвалой, моя дорогая.

— Так оно и есть, профессор. Спасибо.

— Поскольку у меня сегодня выходной, вы не против называть меня Юки?

— А я Никки.

— А меня люди в основном называют Рук, — сказал журналист. — Но я согласен и на Джеймсона.

— Я читала ваши статьи.

— Спасибо, — ответил он.

В глазах женщины мелькнули озорные искорки.

— Я не говорила, что они мне нравятся.

Она подмигнула Никки и повела гостей направо по коридору. Несмотря на свои семьдесят шесть и убеленные сединой волосы, она шагала бодро и живо, и не похоже было, что она знает, что такое выходной.

Они прошли мимо зала для репетиций; на коричневом ковре сидели ожидавшие своей очереди студенты. Разложив вокруг рюкзаки и футляры с инструментами, они слушали айподы. Из-за закрытых дверей гремели страстные раскаты «Болеро». Рук наклонился к уху Никки и с намеком прошептал: «М-м „Болеро“».

Профессор Шимидзу, которая обогнала их на несколько метров, остановилась и обернулась.

— Вы любите Равеля, мистер Рук? — спросила она; со слухом у нее явно все было в порядке. — Почти так же сексуально, как «Танец-вспышка», да?

Старушка провела их вниз, в аудиобиблиотеку имени Изабель Файрстоун, где они устроились в одной из кабинок. Здесь можно было поговорить без помех. Дама снова взглянула на Хит и произнесла:

— Никки, вы стали офицером полиции, верно? Значит, пословица про яблоко и яблоню не всегда правдива.

— На самом деле я сама собиралась выступать на сцене, — возразила Никки. — Поступила в Северо-Восточный, на театральное отделение. Но потом погибла мама.

Профессор Шимидзу удивила ее. Старушка поднялась, подошла к Никки и хрупкими ладонями сжала ее руки.

— У меня нет слов. Мы обе знаем, что ничто не может заполнить эту пустоту.

Рук заметил, что, пока профессор возвращалась в свое кресло, Никки моргнула, смахивая слезу с ресниц. Поэтому он сам начал разговор:

— Профессор, давайте вернемся к нашей, так сказать, яблоне.

Шимидзу обернулась к Никки.

— О эти писатели!

— Вы считаете, что ее мама была многообещающей пианисткой?

— Я хочу поговорить о ней не только как о своей ученице, Джеймсон. Цель этого учебного заведения — не просто штамповать музыкантов. Это музыкальная школа и в то же время особое сообщество. Мы поощряем сотрудничество и рост. Рост артистического мастерства, совершенствование техники и, что самое важное, личностный рост. Все это взаимосвязано, если человек хочет стать мастером своего дела. — Пожилая преподавательница обернулась к Никки. — Если в двух словах, ваша мать достигла в этих трех аспектах очень многого. Таких выдающихся студентов я видела в своей жизни очень мало — и как ученица и как преподаватель. — Она выдержала театральную паузу и продолжила: — Разве похоже, что я пытаюсь вешать вам лапшу на уши?

Хит и Рук рассмеялись, но профессор оставалась серьезной.

— Однако ваша мама поставила меня в тупик, Никки. Она училась, практиковалась, она задавала вопросы, экспериментировала, а потом снова училась и снова практиковалась… Она думала только о своей страсти, о своей мечте — стать концертной пианисткой, одной из лучших в мире. Я знала, что она этого добьется. На факультете заключали пари насчет того, когда «Deutsche Grammophon»[35]предложит ей первый контракт.

— И что произошло? — спросил Рук.

— Вопрос неверный. Нужно спросить: «Какого черта произошло?» — Женщина посмотрела на Никки и продолжала: — Вы тоже не знаете, да?

— Именно поэтому мы и приехали к вам.

— Конечно, мне раньше приходилось такое видеть. Однако обычно причиной бывает алкоголь или наркотики, измена любимого мужчины, выгорание, страх перед сценой, душевное расстройство. Но ваша мать после окончания консерватории просто поехала в Европу на каникулы и… — Профессор подняла руки и уронила их на колени. — Безо всяких причин. Очень жаль.

Рук нарушил молчание:

— Она была настолько талантлива?

Профессор улыбнулась.

— Судите сами.

Она развернулась к консоли и включила телевизор.

— Погасите свет, пожалуйста, — попросила она.

Рук выключил освещение и, подвинув кресло, сел рядом с Никки перед экраном. Возникли дрожащие, зернистые кадры, снятые на шестнадцатимиллиметровую пленку и много лет назад переведенные на видеокассету. Раздались аплодисменты, и молодая профессор Юки Шимидзу с черными как смоль волосами, в синтетическом брючном костюме, поднялась на сцену. Появились субтитры: «Концертный зал имени Келлера,[36]22 февраля 1971 года». Юки прошептала:

— Любой может барабанить Бетховена; эффектная музыка скроет недостатки исполнения. Я — выбрала этот отрывок из-за его простоты, чтобы вы увидели ее во всем блеске.

— Добрый вечер, — произнесла профессор на экране. — Сегодня у вас появилась редкая возможность. Два наших самых выдающихся студента, Леонард Фрик, виолончель, и Синтия Троуп, фортепиано, исполняют «Павану, опус пятьдесят» французского композитора Габриэля Форе.

Услышав девичью фамилию матери, Никки наклонилась вперед; в кадре появился невероятно костлявый юноша с виолончелью, огромными бакенбардами и копной курчавых волос. Затем камера развернулась к Синтии в черном платье без рукавов, с рассыпавшимися по плечам темными волосами. Хит закашлялась. Руку показалось, что он видит двойника.

Фортепиано зазвучало величественно, медленно, мягко, жалобно; тонкие руки и длинные пальцы Синтии порхали над клавишами, словно покачиваясь на волнах, затем к фортепиано присоединилась виолончель, гармонично вплетаясь в мелодию.

— Еще одна деталь, и я умолкаю, — обратилась к ним Юки. — Музыка написана для хора, но в этой аранжировке роль хора исполняет фортепиано. Просто поразительно, как ей это удалось.

Шесть минут они сидели, зачарованные, глядя на экран, слушая, как мать Никки — которой тогда было всего двадцать лет — создавала гармоничный фон для жалобно певшей виолончели. Синтия слегка раскачивалась в такт музыке — она была в своей стихии. Внезапно нежное начало сменилось драматическими нотами, повествующими о горе, трагедии, борьбе. Руки Синтии, прежде парившие над клавишами, теперь наносили сильные удары, наполняя концертный зал бурными, воинственными раскатами, плавно переходящими в мелодичный танец. Ее исполнение полностью раскрывало замысел композитора: подняться над мелодрамой и выразить родственное ей, но более сложное чувство — меланхолию. В финале пальцы пианистки извлекали из инструмента нежные, робкие ноты, которые зритель даже не слышал, а скорее чувствовал всем телом. Виолончель смолкла, и Синтия заканчивала фрагмент одна; ее игра вызывала в воображении пушистые снежные хлопья, мягко падавшие на замерзшие ветви.