Музафер Дзасохов - Белая малина: Повести

• Название: Белая малина: Повести
• Автор: Музафер Дзасохов
• Издательство: Иристон
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2000

В книгу вошли повести разных лет, объединенные общими героями, композиционно связанные и сюжетно продолжающие друг друга.

Без прошлого нет настоящего — лейтмотив этих произведений. Они подкупают непосредственностью, стремлением автора бережно подойти к человеку, показать истоки подлинной нравственности.

Родина и родители — однокоренные слова, два могучих крыла, благодаря которым человек постигает вершины счастья. Герои представленных произведений — это люди с богатым духовным миром.

---

Дунетхан хмурится, но не смеет возразить. Поставила воду и, когда та согрелась, перемыла тарелки, перетерла их полотенцем.

— Ну, вот и умница! — удовлетворенно сказала Нана. — У хорошей хозяйки посуда всегда чистая. А то так и останешься в девушках.

Нана подмигнула мне: послушаем, дескать, что ответит твоя сестра. Дунетхан фыркнула и повернулась к Нана спиной. Что вы такое говорите!

Я собрался на улицу и стал чистить свои сапоги. Нана вздыхает:

— Табак мне не мешает, ничего… А вот запах ваксы не переношу.

Когда она впервые сказала про ваксу, я не понял: какая еще вакса? Даже переспросил. А оказалось, вакса то же, что сапожный крем.

Со щеткой и баночкой крема я вышел за дверь. Там и начистил сапоги. И потом не стал в комнате долго задерживаться, чтоб запах не беспокоил Нана.

Сколько я знаю ее, она никогда не была здорова. Мы с Дзыцца часто ходили к ней, когда она жила в нашем селе. Нана болела, и мы носили ей парное молоко. Нас спрашивали, любопытствуя, куда мы идем. И Дзыцца всегда отвечала: «Домой!» Я удивлялся: ведь наш дом совсем в другой стороне…

Вскоре Алмахшит увез Нана в горы. Она и родилась там, в горах, долго жила, воздух родных мест ненадолго помогал, а потом болезнь снова давала о себе знать. Бывало и так, что уже ни на что не надеялись.

Однажды Алмахшит прислал телеграмму, что Нана очень плоха. Дзыцца плакала, все повторяла «На этот раз маме не выжить!..»

Поехала в горы. А через три дня вернулась веселая. Соседки окружили, спрашивали, как и что? «Да поправилась, слава Богу!» — отвечала Дзыцца. Соседки поздравляли ее.

Потом снова телеграмма… И опять Дзыцца все бросила и помчалась в горы. Нана выкарабкалась и тогда. И вот живет до сих пор.

Как она сама говорит, горя много перевидала на свете. Задолго до смерти Дзыцца Нана потеряла младшего сына Майрама. В первый день войны он ушел на фронт и погиб. Все слезы по нему выплакала Нана, так его любила. Слез не осталось на Дзыцца… Плакать бы сейчас и плакать, но у Нана сухие глаза.

Наверно, сердце у нее уже ни к чему не восприимчиво, живет умом, головой. Плакать не может, нету слез.

Я дошел до конца села. Сегодня четырнадцатый день, как скончалась Дзыцца. В первый раз я себе сказал: «Дзыцца умерла». Язык не поворачивался. Может, она и умерла для посторонних, а для меня — словно бы куда-то уехала на время. Мы так и говорим: «Когда Дзыцца была еще дома». Или: «С тех пор, как Дзыцца из дому ушла».

Травы на кладбище пожелтели, поникли. Осень. Рыдания подступили к горлу. Я еще не вижу могилу Дзыцца, но знаю, в какой стороне: недалеко от выхода с кладбища. Но ей никогда не пройти этих нескольких десятков шагов. Не вернуться. Говорят, все люди, живущие на земле, и я когда-нибудь встретятся с Дзыцца, с каждой минутой мы все ближе и ближе к встрече, но сама Дзыцца ни на пядь не приблизится к нам.

Только здесь, в уголке кладбищенской рощи, я и могу поплакать. Но и это не всегда удается. Появляется рядом кто-нибудь из соседей и уводит домой. Они жалеют меня, но когда я поплачу, мне легче.

Я плачу все громче и громче и озираюсь по сторонам, боясь, что увидят. Вот идет Гажмат. Я вытираю глаза. Да все равно заметно, что плакал.

— Нехорошо ты делаешь, Казбек! — Гажмат останавливается рядом и укоризненно качает головой. — Если бы все так убивались, кому тогда жить на земле?

Довел меня до самого дома. И Нана обо всем рассказал.

— И как ты будешь жить, ума не приложу, — недовольно проговорила Нана. — Никакого мужества! Ты опорой должен быть младшим сестрам… Да только они, видать, крепче тебя!

Хорошо, что их дома нет. Впрочем, Нана и при них это говорила.

— Девочки тоже… берут с него пример, — сказала Нана, обращаясь к Гажмату. — Увидят его красные глаза — и реветь!..

Я понимаю, я все понимаю. Нана не меньше меня переживает, но держится, виду не показывает. Да еще нас утешает.

XXIV

В щели ставен проникал яркий утренний свет и ложился на полу голубоватыми полосами. Он был мягкий и дымчатый. И из-под двери он пробивался. Как перекрестье прожекторных лучей на полу… Девочки еще спят. А Нана, конечно, проснулась — не нужно и окликать. Она проснется и лежит тихо-тихо. Ждет, когда позову ее. И тогда задвигается, заскрипит кроватью.

Я потягиваюсь, спрашиваю, давно ли рассвело.

— Скот выгонять пора, как бы во дворе не остался, — отвечает Нана.

Я быстро оделся. Отворил дверь, выглянул во двор — и зажмурился. Ух и снегу намело!.. Земля, деревья, крыша сарая, плетень — все в пушистом снегу. И светло-светло! В первый радостный миг и не узнать родной двор, так он переменился.

Я вернулся, стал искать свою куртку.

— Снегу навалило по пояс! — крикнул я Нана и засмеялся.

— Знаю… Вон какой свет снаружи.

Из-под навеса я достал лопату и принялся расчищать дорожки во дворе. И Дзыцца так делала, когда выпадал первый обильный снег. Сначала к окнам проложил дорожку, прислонил лопату к стене и открыл ставни.

Люди уже скот выгоняют. Коровы осторожно переставляют ноги по глубокому снегу, будто впервые вышли на улицу. Я снова взялся за лопату. Расчистил возле коровника и скорей к курятнику. А от него — к плетню, где стояли, припорошенные, вязанки кукурузных стеблей. Сюда нам добираться дважды в день. Как говорила Дзыцца: тропка нужна даже туда, куда человек ходит один раз в году.

Выгнал коров, теперь надо выпустить коз и барана. Что они там в степи под снегом найдут, а все же веселее им будет, чем взаперти. Гуси высыпали на снег и загоготали, захлопали крыльями. Потом стали глотать снег. Говорят, что гусиное мясо намного вкуснее после того, как гусь поест первого снега. И режут его обычно в эту пору.

А вот куры совсем иначе себя повели. Ну, цыплята еще понятно, снег впервые увидели. А хохлушки-то чего перепугались? Столпились у порога. Если какую вытолкнут на снег, недовольно квохчет, опрометью кидается назад. А рябая курица постеснялась, что ли, возвращаться, взмахнула крыльями и, разбрасывая снег, пробежала мелкими шажками и взлетела на перила крыльца. Я набрал на чердаке кукурузных зерен и разбросал по снегу. Рябой сверху виднее, она первой слетела к корму.

Пока снег не слежался, он легко поддается лопате. Как и Дзыцца, я сгреб его в три кучи. Одну под яблоней, другую под тутовником, третью между ними. Сначала весело шла работа, земля промерзла и была ровная, лопата скользит под снегом. Все же запыхался, оперся на лопату, отдыхаю. Надо и на улице перед воротами расчистить. Все так делают. А то Дзыцца не понравится. Загляни она к нам сейчас, когда не убрано, расстроилась бы, наверное. Не бойся, Дзыцца, хуже других мы не будем. Не беспокойся за нас.

— Вот это настоящий мужчина! — услышал я голос Хадижат. — Раньше всех на улице расчистил!

Хадижат тоже к нам часто заходит. Наставляет Дунетхан — как и что делать по дому. Вчера пришла, вынула из шкафа белье, выстирала, выгладила и аккуратно сложила. И в буфете навела порядок: каждая чашка и тарелка нашли свое место. Чтобы все было, как при Дзыцца! Нана пыталась ее удержать, дескать, Дунетхан сама справится, но Хадижат и слушать не стала.

Сегодня пришла с маленькой скамеечкой. Интересно, зачем она? Я оставил лопату и пошел следом. Оказалось, скамеечка для Дунетхан.

— А то до корыта не достает, — сказала Хадижат.

Верно, Дунетхан не дотягивается до корыта, если поставит на стол. Хадижат хорошо придумала со скамейкой.

Дунетхан тут же попробовала, как у нее получится. Поставила корыто на стол, рядом со столом скамейку, встала на нее.

— Ой, как здорово!

— Ну и хорошо, что так, — согласилась Хадижат.

Нана стала ее благодарить:

— Многих тебе лет жизни! Если такие, как вы, позаботятся — не пропадут дети. Не забываете о них, да пошлет вам Бог счастья…

Хорошие у нас соседи. Не зря Дзыцца надеялась на них. И не только соседи, все село нам помогает, кто чем. Хоть добрым словом. Идешь по улице — останавливают, расспрашивают, как живем. У нас много родственников в селе. Недавно Дунетхан принесла большую рыжую курицу — подарила женщина с дальнего конца села. Зарежьте, сказала, себе на ужин. Другая дала Бади три гусиных яйца. И все с большой похвалой отзываются о Дзыцца. Мы, говорят, и водой не оплатим все то добро, которое она для нас сделала.

Я, правда, не знаю, какое такое добро сделала Дзыцца? Но не станут хвалить просто так! Ах, если бы она жива была, сколько бы еще доброго сделала!..

Соседи у нас хорошие, да не все. Не все люди одинаковы.

В день похорон Дзыцца в доме по соседству веселились: справляли возвращение сына из армии. Он хоть и за неделю до этого вернулся, а как нарочно подгадали! Живут не на нашей, на другой улице, да все равно рядом, вон их дом виден… А про Гадацци и говорить нечего! Или они думают, что никто из них никогда не умрет?