Пол Остер - Невидимый (Invisible)

• Название: Невидимый (Invisible)
• Автор: Пол Остер
• Издательство: Edicions 62
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 9788429763638

Когда Пола Остера спросили о том, кто, по его мнению, может быть назван идеальным рассказчиком, писатель ответил: «Это безвестные мужчины и женщины — творцы сказочных историй, которые мы по сей день рассказываем друг другу, это создатели «Тысячи и одной ночи» и европейских волшебных сказок. Я говорю обо всей традиции устного творчества, появившейся с того момента, когда человек научился говорить. Именно она является для меня неиссякаемым источником вдохновения». Все книги Пола Остера, к какому бы периоду они ни принадлежали, обладают одной яркой особенностью, которую можно назвать — волшебством рассказа. Именно рассказа, устного жанра — Остера можно читать вслух, можно читать на ночь вместо сказки. Его рассказчик (Остер всегда предпочитает повествование от первого лица) будет говорить о чем угодно — о быте, о волшебстве, о любви, — и даже банальное со стороны содержание не будет казаться плоским.

---

Почему? Сказал я, все еще отходя от потрясшего меня рассказа Борна о моей семье. Я скажу Вам почему, но, во-первых, я бы хотел узнать, как Вам удалось накопать столько обо мне за такое короткое время.

Что-то не так? Какие неточности были в моем рассказе?

Нет, не было. Просто я немного ошарашен, вот и все. Вы не полицейский и не агент ФБР, хотя профессор факультета международных отношений может как-то быть связан с разведывательными организациями. Это так? Вы шпион ЦРУ?

Борн расхохотался над моими словами так, будто никогда не слышал ничего смешнее до сих пор. ЦРУ! Раскатистый хохот. ЦРУ! Какого черта француз будет работать на ЦРУ? Простите мой смех, но сама идея невозможно смешна. Боюсь, я не смогу остановиться.

Хорошо, как Вы все это узнали тогда?

Я очень тщательный человек, мистер Уокер, который ничего не начнет делать без подготовки, и если я хочу предложить двадцать пять тысяч долларов кому-то, кто почти мне незнаком, я должен изучить его как можно лучше. Вы будете поражены, узнав, какое эффективное устройство для этого — телефон.

Марго встала и начала собирать тарелки со стола для новой порции еды. Я попытался встать, чтобы помочь ей в этом, но Борн знаком усадил меня назад на стул.

Ну, что же, вернемся к нашему вопросу? спросил он.

Какому вопросу? я спросил его в свою очередь, потеряв способность следовать за ходом его мысли.

По поводу нет — наркотикам. Даже очаровательная Марго покуривает иногда, и скажу Вам прямо, мне тоже нравится это делать. А вам, вот, нет. Любопытно, почему?

Потому что я их боюсь. Два моих знакомых со школы ушли на тот свет от героиновой предозировки. На первом году университета парень, с кем я делил комнату, сошел с катушек и бросил учиться. Снова и снова, я видел людей, бросающихся на стенки, отходя от таблеток ЛСД — кричали, тряслись, были готовы убить себя. Я не хочу быть таким, как они. Пусть, хоть весь мир сядет на наркотики, мне они совершенно безразличны.

И при всем этом — алкоголь.

Да, сказал я, поднимая свой бокал и отпивая глоток вина. С безграничным удовольствием, должен добавить при этом. Особенно, в такой компании.

Мы занялись салатом, потом перешли к сыру и далее — к испеченому ранее Марго десерту (яблочный пирог? малиновый пирог?), и через полчаса пожар драмы, так бурно полыхавший в начале трапезы, потихоньку сошел на нет. Борн опять был вежлив со мной, и, хотя он так же продолжал вливать в себя бокал за бокалом, я начал обретать уверенность в том, что наш ужин не закончится еще одной выходкой оскорблений капризного хозяина. Потом он открыл бутылку брэнди, закурил одну из его кубинских сигар и завел разговор о политике.

К счастью, не такой неприятный, как был ранее. Борн уже был по уши в брэнди, и после многочисленных глотков огненного напитка он был далек от того, чтобы вести разумную беседу. Конечно, он тут же опять назвал меня трусом за мое уклонение от Вьетнама, но, в целом, он говорил лишь сам с собой, погружаясь в длинные бурлящие монологи о совершенно несочетаемых между собой вещах; я сидел, молча слушая его, а Марго мыла посуду на кухне. Невозможно составить целой картины его разглагольствований, но я помню ключевые моменты, особенно его воспоминания сражений в Алжире, где он провел два года во французской армии, допрашивая грязных арабских террористов и теряя постепенно веру в справедливость. Внезапные провозглашения, дикие обобщения, горькие признания о коррупции всех правительств — прошлого, настоящего и будущего; левые, правые и центристские — и так называемые наши цивилизации были не более, чем тонкая ширма, маскирующая бесконечные атаки варварства и жестокости. Человеческие существа всегда были животными, он сказал, и мягкотелые эстеты, вроде меня, были не полезнее детей, отвлекающиеся на малозначащие философии искусства и литературы, вместо того, чтобы встретиться лицом к лицу с настоящей правдой существующего мира. Только сила имела значение, и закон жизни гласил — убить или быть убитым, повелевать или пасть жертвой дикости монстров. Он рассуждал о Сталине и миллионах жизней, погибших во времена коллективизации тридцатых. Потом он начал говорить о нацистах и о войне, и перешел к теории, что восторженное отношение Гитлера к США вдохновило его на поход в Европу, взяв американскую историю, как модель. Посмотрите на похожесть, заявил Борн, без всяких натяжек: уничтожение индейцев превратилось в уничтожение евреев; вторжение на Запад в поисках природных ресурсов стало вторжением на Восток по тем же причинам; использование чернокожих рабов для снижения стоимости работ перешло в порабощение славян для тех же целей. Да здравствует Америка, Адам, воскликнул он, наливая очередной бокал себе и мне. Да здравствуют темные силы в нас.

Слушая его проповеди, я начал чувствовать растущую жалость к нему. Хотя его речи и были ужасны, я не смог отделаться от сочувствия, которое вызывал этот человек, ушедший в пессимизм настолько, что потерял всякую возможность увидеть красоту и благородство в другом человеческом создании. Борну было только тридцать шесть лет, но душа его уже была выжжена дотла на разбитых обломках личности, и там, в самой его сердцевине, я представил, он жил в постоянной боли, израненный лезвиями отчаяния, отвращения и самоуничтожения.

Марго вошла в комнату, и когда она увидела его — с налитыми кровью глазами, бессвязной речью, чуть не выпадающим из его кресла — она положила свою руку ему на спину и мягко сказала ему по-французски, что вечер окончен, и ему пора в кровать. Удивительно, но он не протестовал. Качая головой в знак согласия и постоянно бормоча merde, он позволил Марго поднять его на ноги, и вскоре она вывела его из комнаты в коридор, и далее — в глубину квартиры. Сказал ли он мне что-то на прощание? Не могу сказать. Некоторое время я еще продолжал сидеть на стуле, ожидая возвращения Марго, чтобы пожелать ей спокойной ночи, но поскольку она так и не показалась, я поднялся и пошел к выходу. Тогда я увидел ее — выходящую из спальни в конце коридора. Я ждал ее в дверях, пока она не подошла поближе, потом положила руку на мое предплечье и извинилась за поведение Рудольфа.

Он всегда такой, когда выпьет? спросил я.

Нет, почти что никогда, сказала она. Сегодня он очень расстроен, и к тому же у него слишком много разных забот.

По крайней мере, не было скучно.

Вы вели себя с большим тактом.

Как и Вы себя. И спасибо за ужин. Я никогда не забуду Ваш наварин.

Марго улыбнулась мне одной из своих еле заметных, скользящих улыбок и сказала: Если Вам захочется еще моей еды, только попросите. Мне будет приятно приготовить что-нибудь пока Рудольф будет в Париже.

Отлично, сказал я, прекрасно осознавая, что никогда не найду смелости позвонить ей, хотя и было очень приятно услышать ее приглашение.

И вновь, ее улыбка, и потом два легких поцелуя в щеки. Спокойной ночи, Адам, сказала она. Я буду о Вас думать.

Я не знаю, думала ли она обо мне или нет, но сейчас, когда Борна не было рядом, я стал думать о ней, и следующие два дня я не мог остановиться в своих мыслях. С первого взгляда на той вечеринке, когда Марго пристально смотрела на меня и изучала мое лицо с внезапным напряжением, и до того неприятного разговора, спровоцированного Борном во время ужина, волнующее сексуальное напряжение установилось между нами, и, несмотря на то, что я был на десять лет моложе ее, ничто не могло остановить мое воображение от представления ее со мной в постели, от желания быть с ней в постели. Было ли ее предложение приготовить еду скрытым намеком или просто жестом щедрости, невинным желанием помочь молодому студенту, выживающему дешевыми обедами и разогретыми консервированными спагетти? Я был слишком робок, чтобы знать наверняка. Я хотел позвонить ей, но каждый раз, беря трубку телефона, я понимал всю невозможность. Марго жила с Борном, и, пусть он настойчиво отвергал возможность их женитьбы в будущем, она уже была с кем-то, и я не мог заставить себя надеяться на ее благосклонность.

И тогда она позвонила мне. Прошло три дня после того ужина, в десять утра телефон зазвонил в моей комнате, и это была она — на другом конце провода; ее голос был немного обиженный, разочарованный тем, что я не позвонил; в ее слегка приглушенной манере речи звучало больше чувств, чем я когда-нибудь слышал от нее.

Простите, врал я, но я хотел позвонить Вам чуть позже. Буквально через пару часов.

Смешной, сказала она, видя мое неловкое вранье. Можете не приходить, если не хотите.

Я хочу, ответил я. Очень хочу.

Сегодня вечером?

Сегодня вечером — будет превосходно.

Вам не стоит беспокоиться о Рудольфе, Адам. Его нет, и я могу делать то, что я хочу. Мы все. Никто не владеет никем. Понимаете?

Да.

Как Вы относитесь к рыбе?

Рыбе в море или рыбе на блюде?