Сойер Роберт - Золотое руно (сборник)

• Название: Золотое руно (сборник)
• Автор: Сойер Роберт
• Жанр: Научная Фантастика

В данном сборнике представлены романы «Золотое руно», «Триггеры», «Мнемоскан», «Жить дальше», «Пришелец и закон» и 15 рассказов известного канадского писателя-фантаста Роберта Сойера. Перевод Владислава Слободяна.

---

Я засмеялся, и хотя мой новый смех звучал для меня странно, почувствовал себя очень хорошо. Обычно в августе по ночам тучи комаров, и я быстро осознал ещё одно преимущество искусственного тела: нас никто не кусал.

— Но знаете, — сказал я, — мне на самом деле странно, что нам не нужно спать. Я считал, что это необходимо для консолидации накопленных за день впечатлений.

— Распространённое заблуждение, — заявила Карен; произнесённые с её джорджийским акцентом, эти слова не звучали снисходительно. — Но это не так. Консолидация впечатлений действительно требует времени, и человек действительно не может долго обходиться без сна, но сон никак не связан с консолидацией.

— В самом деле?

— Ага. С нами всё будет в порядке.

— Хорошо.

Какое‑то время мы шли в молчании, потом Карен сказала:

— Вообще‑то это я должна вас благодарить за то, что вы проводите со мной время.

— Почему это?

— Одна из причин того, что я пошла на мнемоскан — это чтобы избавиться от общества стариков. Можете представить меня в доме престарелых?

Я рассмеялся.

— Нет, это вряд ли.

— Остальные здесь все моего возраста, — сказала она, качая головой. — Их целью в жизни было разбогатеть. Это очень жестоко и в то же время как‑то мелко. Я никогда не собиралась становиться богатой — это просто случилось, и никто не удивился этому больше, чем я сама. И вы тоже не хотели быть богачом.

— Но если бы не деньги, — возразил я, — мы оба скоро были бы мертвы.

— О, я знаю! Я знаю! Но это изменится. Бессмертие сейчас очень дорого, но оно упадёт в цене; технологии всегда дешевеют. Вы могли бы представить себе мир, в котором единственное, что имеет значение — это насколько ты богат?

— Звучит не слишком по… — Чёрт! Снова мысль, которую я собирался держать при себе, просочилась наружу.

— Не слишком как? — спросила Карен. — Не по‑американски? Не по‑капиталистически? — Она покачала головой. — Я вообще не думаю, что мало‑мальски серьёзный писатель может быть капиталистом. Ну, то есть, посмотрите на меня: я — один из наиболее продаваемых авторов всех времён. Но являюсь ли я лучшим англоязычным писателем в истории? И близко нет. Поработайте в области, где денежное вознаграждение никак не коррелирует с подлинной ценностью, и вы не сможете быть капиталистом. Я не хочу сказать, что корреляция обратная: существуют отличные писатели, которые в то же время хорошо продаются. Но значимой корреляции нет. Полнейшая лотерея.

— То есть после мнемоскана вы собираетесь снова начать писать? — спросил я. Новых книг Карен Бесарян не выходило уже много лет.

— Да, есть такое желание. В сущности, писательство и было главной причиной того, что я пошла на это. Видите ли, я люблю своих персонажей — принца Чешу́я, доктора Шипа. Я их всех люблю. Как я вам уже говорила, я создала их. Они все вышли вот отсюда. — Она постучала пальцем по виску.

— Да. И что?

— А то, что я наблюдала за приливами и отливами в копирайтном законодательстве всю свою жизнь. Это была битва враждебных фракций: тех, кто хочет, чтобы авторские права защищались бессрочно, и тех, кто считает, что произведения должны переходить в общественное достояние как можно скорее. Во времена моей молодости срок копирайта был пятьдесят лет со дня смерти автора. Потом его продлили до семидесяти лет, и это положение сохраняется до сих пор. Но это недостаточно долго.

— Почему?

— Ну, потому что если бы у меня сейчас появился ребёнок — если бы это было возможно — а назавтра я бы умерла — не то чтобы я собиралась — то этот ребёнок получал бы отчисления за мои книги до тех пор, пока ему не исполнится семьдесят. А потом, внезапно, мой ребёнок — к этому моменту уже пожилой человек — вдруг оказывается не при делах; мои работы переходят в общественное достояние, и авторские за них отчислять перестают. Дитя моего тела лишается благ, производимых детьми моего разума. И это попросту неправильно.

— Но разве культура не обогащается от перехода произведений в общественное достояние? — спросил я. — Вы ведь не хотели бы, чтобы Шекспир или Диккенс до сих пор были защищены копирайтом?

— Почему нет? Джоан Роулинг до сих пор под копирайтом, как и Стивен Кинг и Маркос Доннели — и при этом они оказали, и продолжают оказывать, огромное влияние на нашу культуру.

— Ну… — сказал я, не слишком убеждённый, — возможно…

— Скажем, один из ваших предков основал пивоваренную компанию, верно?

Я кивнул.

— Мой прадед, Рубен Салливан — Старый Салли, как его называли.

— Вот. И вы получаете от этого финансовые дивиденды по сей день. Не должно ли было государство конфисковать все активы «Sullivan Brewing» или как называется ваша компания, в семидесятую годовщину смерти Старого Салли? Интеллектуальная собственность — это тоже собственность, и к ней надо относиться как ко всему остальному, что человек может построить или создать.

Я сам об этом много раздумывал; сам я всегда пользовался только программами open‑source. И всё‑таки между постройкой и идеей есть разница, и в буквальном смысле слова осязаемая.

— То есть вы стали мнемосканом, чтобы получать отчисления за «Диномир» неограниченно долго?

— Не только ради этого, — ответила Карен. — Это, в общем‑то, даже не главная причина. Просто когда что‑то попадает в общественное достояние, кто угодно может делать с этим материалом всё, что захочет. Хотите снять порнофильм с моими персонажами? Написать о моих персонажах плохую книгу? Запросто, если мои произведения в общественном достоянии. И это неправильно; они мои.

— И живя вечно, вы сможете их защитить?

— Именно. Если я не умру, они никогда не попадут в общественное достояние.

Мы продолжали идти; у меня уже получалось гораздо лучше, а с мотором в животе я мог это делать целые дни и недели подряд, по крайней мере, так сказал мне Портер. Время близилось к пяти утра — я не помню, чтобы когда‑либо оставался на ногах так поздно. Я как‑то и не задумывался о том, что если долго не ложиться спать, то и летом можно увидеть на небе Орион. Ракушка, должно быть, страшно по мне соскучилась, хотя робокухня её кормит, а мой сосед согласился выводить её гулять.

Мы прошли под фонарём, и я с изумлением разглядел, что рука у меня мокрая; она поблёскивала в свете фонаря. Лишь чуть позже я ощутил на руке влагу. Я провел пальцем вдоль предплечья.

— Ну надо же! — воскликнул я. — Роса.

Карен рассмеялась, совершенно не обеспокоенная.

— Точно, роса.

— Вы так легко к этому относитесь, — сказал я ей.

— Я стараюсь ко всему легко относиться, — ответила Карен. — Это всё материал.

— Что?

— Простите. Писательская мантра. «Это всё материал». Всё пойдёт в котёл. Всё, что вы чувствуете или переживаете, становится сырьём для будущих произведений.

— Это, гмм, довольно необычное отношение к жизни.

— Вы говорите как Дарон. В ресторане ему всегда было неловко, когда пара за соседним столиком начинала выяснять отношения. Я же всегда придвигалась поближе и навостряла уши, думая «О, как здорово; это ж чистое золото».

— Пффф, — сказал я. У меня уже лучше получались всякие звуки, которые не являются словами, но тем не менее передают смысл.

— К тому же, — сказала Карен, — с моими новыми ушами — а они очень чувствительны! — я смогу слышать ещё больше. Бедному Дарону это бы совсем не понравилось.

— Кто такой Дарон?

— О, простите. Дарон Бесарян, мой первый муж — и последний, чью фамилию я взяла; моя девичья фамилия Коэн. Дарон был симпатичным армянским мальчиком, мы учились в одном классе. Мы с ним были забавной парой. Спорили, бывало, о том, чей народ пережил худший холокост.

Я не знал, что на это сказать, поэтому сменил тему:

— Может, стоит вернуться внутрь, пока мы совсем не вымокли?

Она кивнула, и мы пошли обратно в гостиную. Дрэйпер — чернокожий адвокат — теперь играл в шахматы с одной из женщин; вторая женщина — та, что выглядела шестнадцатилетней — читала что‑то с планшета, а третья, к моему изумлению, прыгала со скакалкой под наблюдением персонального тренера «Иммортекс». Мне это показалось невероятно бессмысленным — искусственные тела не нуждаются в физкультуре. Но потом я понял, что это, должно быть, здорово — вдруг снова стать прыгучим и гибким после долгих лет заточения в дряхлом, умирающем теле.

— Не хотите посмотреть пятичасовые новости? — спросил я Карен.

— Можно.

Мы прошли вдоль по коридору и нашли комнату, в которой я вчера заметил телестену.

— Не возражаете против «Си‑би‑си»[73]? — спросил я.

— Нет‑нет, я её всё время в Детройте смотрю. Только так можно узнать, что на самом деле происходит в моей стране — да и в остальном мире тоже.