Мэтью Томас - Мы над собой не властны

• Название: Мы над собой не властны
• Автор: Мэтью Томас
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-389-10564-5

Впервые на русском — «книга года» по мнению New York Times, Esquire, Washington Post и Publishers Weekly, «лучшая семейная сага со времени выхода “Поправок” Джонатана Франзена» (Entertainment Weekly) и мгновенный бестселлер.  Познакомьтесь с Эйлин Тумулти. Она родилась в бедном районе Нью-Йорка, в панельном доме, где отчаяние сменяется бурным весельем в зависимости от количества принятого. С самого детства она мечтала жить где-нибудь в другом месте, например, в уютном Бронксвилле… Так родилась Американская мечта.  Эйлин работает медсестрой, но, как в детстве, хочет от жизни большего. Она надеется, что ее муж, талантливый молодой ученый, поможет ей осуществить ее мечту. Но Эд Лири не рвется вверх по служебной лестнице, не хочет рисковать с покупкой нового дома, не спешит делать карьеру. И постепенно Эйлин понимает, что его нерешительность имеет не только психологические корни, что все гораздо серьезнее…

---

Раньше Коннелл все отцу рассказывал — и ему сразу становилось легче. Он повисал на отце и целовал куда придется — в щеки, в шею. Сейчас неловко вспоминать. На самом деле не так уж давно это было.

Он встал и сказал, обращаясь к отцовской спине:

— Пойду пройдусь.

Отец, склонившись над письменным столом, только кивнул.

Коннелл двинулся по Северному бульвару в сторону Короны. В последнее время он стал уходить все дальше. Забредал в такие кварталы, где гулять небезопасно. Плевать. Он ходил по улицам часами, чувствуя, как с каждым шагом сгорает жир.

Ужин снова прошел в молчании. Каждое звяканье вилки о тарелку отдавалось в тишине, словно усиленное громкоговорителем. Раньше родители разговаривали за столом — сейчас они деловито, сосредоточенно ели, точно голодные львы. В воздухе чувствовалось неясное напряжение. Его зримым символом стало для Коннелла гипсовое сердечко над дверью, с парой целующихся голубков, — свадебный подарок от друзей, с которыми родители давно уже не общались. Голубки висели на гвозде и скособочивались от легкого хлопанья дверью. В прошлом году после очередного падения от сердца откололся кусочек. Папа его подклеил, но на месте разлома остались тонкие белые трещинки. Коннеллу хотелось сорвать безделушку со стены, сунуть родителям под нос и заорать: «Смотрите, это же вы! Считается, что у вас любовь-морковь!»

Вилки застучали чаще, будто мама с папой торопились поскорее разделаться с ужином и заняться каждый своими мыслями — видно, куда более питательными. Мама не заметила, что Коннелл припрятал большую часть жирного стейка в салфетку у себя на коленях. Потом незаметно выбросит в мусорное ведро.

Вдруг мама хлопнула по столу ладонями:

— С каких это пор нам нечего сказать друг другу?

Папа продолжал жевать. Коннелл тоже. Мужская солидарность, что уж тут. Папа уткнулся взглядом в тарелку, и Коннелл старался делать то же самое, хоть и чувствовал, что мама на него смотрит.

— Ладно, тогда я начну! — заявила она. — Как дела в школе? Проходили что-нибудь интересное?

Ну конечно, Коннелл нынче — главное средство заполнить паузу. Никогда еще родители столько не обсуждали его учебу. Он постоянно боялся ляпнуть лишнее и сейчас только молча помотал головой.

— Ладно. Как вы оба меня бесите!

Мама встала и взяла свою тарелку.

— Я пишу сочинение про дядю Пата, — сказал Коннелл.

Он не собирался об этом рассказывать — почему всегда он должен спасать семейные беседы? Но сочинение действительно задали, и если благодаря его реплике мама вернется за стол, отцу станет немного легче.

Мама села на место:

— Почему про дядю Пата?

На самом деле дядя Пат ему не родной — он двоюродный брат мамы. Он ставил Коннелла на табурет в полутемных барах и представлял его всем как «нашего приятеля». На лице у него шрам — после того случая, когда он защитил старушку от грабителей. Куда ни пойдешь, дядя Пат всегда всех знает.

— Надо рассказать про какого-нибудь родственника с интересной профессией. Пойти к нему на работу, если есть возможность, и потом написать пятьсот слов.

— Я тебе скажу, у кого из наших родных интересная профессия. У твоего отца! Сходи посмотри, как он ведет занятия.

Отец положил нож и вилку.

— Незачем ему смотреть, как я веду занятия. Пусть лучше походит с Патом, животных посмотрит. Может, что полезное узнает.

— Эд... — сказала мама.

— Заодно пусть спросит, почему он убирает дерьмо за канарейками, хотя раньше держал один из самых известных баров на полуострове Норт-Форк. И почему в прошлом году нам пришлось платить за него налоги.

— А по-моему, лучше бы ты посмотрел, как папа работает, — сказала мама.

— Я не могу, сочинение завтра сдавать.

— Завтра! — фыркнула мама. — Замечательно! Когда же ты собирался ехать к Пату?

— На ферме я и раньше был, а что надо — сам придумаю.

— Нет уж! Сбор материала — важная часть подготовительной работы. Нечего увиливать!

— Ну вот еще...

— Я утром позвоню в школу и скажу, что ты приболел. А сочинение сдашь на день позже.

— Круто! Поеду к дяде Пату на поезде.

— Размечтался! — оборвала мама. — Поедешь с папой в колледж. — Она швырнула салфетку на тарелку. — Я готовила, вы посуду мойте, а я пойду погуляю.

Хлопнула входная дверь. Коннелл с отцом переглянулись. Отец не заметил, как Коннелл выбросил салфетку с припрятанной едой в мусорное ведро.

Обычно мама разрешала ему пропустить уроки, только если был совсем уж сильный жар. В больнице у нее прямо на каталке умирали люди. Один умер у нее на руках.

— Тебе повезло, — сказал папа. — У меня завтра первое занятие в одиннадцать.

Коннелл исполнил победный танец, думая, что отец засмеется, но тот погрузил руки по локоть в мыльную воду и не поднимал головы.

Странно просыпаться, когда мама уже ушла на работу. Коннелл побрел в кабинет. Отец, согнувшись над столом, что-то писал. Коннелл хотел заговорить. Отец жестом остановил его.

— Иди в душ.

Не успел Коннелл доесть кукурузные хлопья, как отец велел заводить машину. Коннелл обожал сидеть на водительском месте при работающем моторе. Урчание под ногами обещало мощь и свободу и сулило неведомые опасности. Если неправильно переключить рычаг, можно врезаться в новую дверь гаража или сбить пешехода возле дома.

— Подвинься, — велел отец. — Не время для баловства. И выключи эту штуковину!

Он сам раньше Коннелла дотянулся и отключил радио.

Помолчав немного, отец сказал:

— Давай я тебе расскажу о моих студентах. Они крутые ребята. — Такое выражение у отца бывало, когда что-нибудь его растрогает. — У них есть гордость. Фальшь чуют за милю. И не терпят, если с ними обращаются как с детьми. Для них слишком многое поставлено на карту.

Коннелл понятия не имел, к чему отец все это говорит.

— В начале занятия я тебя представлю, а ты садись где-нибудь в заднем ряду и слушай. Сиди тихо, никого не отвлекай. Не задавай вопросов, я все равно не смогу с тобой разговаривать. Пожалуйста, не перебивай, мне надо сосредоточиться.

Приехав на место, отец заглушил мотор и замер неподвижно с закрытыми глазами. Сделал несколько глубоких вдохов. Коннелл молча ждал, что будет дальше. Отец потер виски, потом открыл глаза:

— Готов?

— Угу, — сказал Коннелл.

Отец пояснил, взяв с заднего сиденья кейс:

— Небольшое упражнение на расслабление. Я всегда так делаю перед занятием.

Коннелл удивился: обычно отец производил впечатление спокойной уверенности в себе, а о его квалификации преподавателя говорили многочисленные наградные листы на стене.

Он начал что-то искать в кейсе, не нашел и страшно разволновался. Вытащил целую кипу листов, стал судорожно их перебирать. Коннелл буквально слышал, как у отца колотится сердце. Найдя наконец нужное — планшет с прикрепленными к нему листками, — отец застыл снова. Лихорадочная деятельность разом перешла в полное оцепенение. Коннелл сидел рядом, не зная, что сказать. Отец смотрел прямо перед собой.

— Это ничего, — произнес он вдруг. — Просто из-за того, что ты здесь. Я хочу, чтобы все было идеально.

По дороге через студенческий городок им то и дело встречались знакомые отца. Он быстро здоровался, наскоро представлял Коннелла и спешил дальше, хотя лица собеседников расцветали дежурными улыбками, — даже самый нелюдимый брюзга всегда выразит радость при встрече с отпрысками коллеги. Коннелл не мог угнаться за отцом и под конец перешел на подобие бега трусцой, не успевая как следует разглядеть все интересное вокруг. Студенческий городок был прямо как в кино — величественные здания с колоннами и фронтонами. Ни за что не догадаешься, что здесь учатся люди, пытающиеся выбиться из нищеты.

— Красиво здесь, — заметил Коннелл.

— Колледж проектировал знаменитый архитектор по имени Стэнфорд Уайт, — ответил отец заученным, бесстрастным тоном, словно лекцию читал. — Одно время здесь был филиал Нью-Йоркского университета. Ректор стремился воплотить в жизнь идеал американского колледжа. В начале семидесятых содержать филиал стало слишком дорого, и университет продал его штату Нью-Йорк. Тогда мы и переехали сюда из старой школы естественных наук Бронкс-Сайенс.[12]

— Пап! — окликнул Коннелл.

— А?

— Мы опаздываем?

— Нет.

— Тогда почему мы бежим?

Должно быть, что-то такое было в его голосе, отчего отец остановился и положил руку ему на плечо:

— Не так я хотел бы, поверь. Мне многое хочется тебе здесь показать. Например, потрясающе красивую смотровую площадку под названием... — Он потер нос и несколько секунд молчал. — Зал славы выдающихся деятелей Америки. Вид оттуда на несколько миль вокруг. И много статуй. Если все пройдет хорошо, я, может, свожу тебя туда после занятия.