Александр Самойленко - Долгий путь домой

• Название: Долгий путь домой
• Автор: Александр Самойленко
• Жанр: Русское современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9907187-8-4

Если вам кто-то скажет, что не в деньгах счастье, немедленно смотрите ему в глаза. взгляд у сказавшего обязательно станет задумчивый, туманный такой… Это он о деньгах задумается. и правильно сделает. как можно это утверждать, если денег у тебя никогда не было? не говоря уже о том, что счастье без денег – это вообще что-то такое… непонятное. Герой нашей повести, потеряв всех и всё, одинокий и нищий, нечаянно стал обладателем двух миллионов евро. и – понеслось, провались они пропадом, эти деньги. как всё было – читайте повесть. и имейте в виду, что это не детектив. и повесть вообще не о деньгах…

---

– Ваше сиятельство! – прошептал Грим. – Извините за беспокойство…

Он бережно вынул мощи графа Грушницкого, углубил пространство. Копал ножом, землю ссыпал в торбу. Затем бережно вернул на положенное место мощи и рядом уложил доверху пачки денег. Вошло четырнадцать пачек, семьсот тысяч евро.

– Ну, приглядывай тут, ваше сиятельство, – Грим погладил череп. Вставил на положенное место скол. Вынес подальше, рассыпал горстями по сторонам выкопанную землю и вернулся в склеп.

– Ну, уже легче, – повеселел Грим и занялся второй своей думкой – сколько пачек войдет в торбу Михалыча и в обычный целлофановый мешок. В торбу вошло двадцать пачек, как и планировал Грим, в аккурат миллион. Они вошли легко, и Грим их там и оставил. Напихал в торбу вокруг поклажи свернутые в клубок носки, пару обносок обуви, отчего содержимое торбы стало смахивать на картошку. Ну а шесть пачек, триста тысяч, просторно уместились в целлофановом мешке. Из этих трехсот тысяч Грим оставил себе в карман пять пятисотенных купюр.

Для города у него образовалось две поклажи, торба и мешок, что соответствовало его задумке. Довольный такой расфасовкой, Грим заварил себе чаю и стал ждать утро. До первого света он даже вздремнул слегка и когда очнулся, был уже свеж, деловит, полон решимости.

Было начало пятого. В первом утреннем сумеречном свете тонко звенел беспрерывный зуммер, в котором возникало и басовитое гудение шмелей – тысячи насекомых упоенно собирали черемуховый нектар. Черемуха цвела буйно, сплошь, стеной, и это звенящее облако стекало вниз по склону, от склепа к началу поля, на далеком краю которого чернел лес. Света было еще мало, очертания всего сущего виделись размытыми и Грим вышел из этого черемухового облака, как Ангел во плоти. Одет он был дешево, за гроши, но опрятно, в китайские парусиновые штаны, хэбэшную рубашку, самопальные, под Adidas, белые кроссовки. И все это издали, в первом утреннем свете, виделось как белое ангельское оперение. Сходство нарушалось только двумя предметами, не имеющими ничего общего с образом Ангела по плоти, – грязной потертой торбой и жеваным целлофановым мешком, набитыми валютой.

К Городу была короткая, километра три, и легкая дорога, по асфальтированному шоссе, где можно было, даже несмотря на рань, поймать машину. Но Грим выбрал другой путь, длинный, трудный для ходьбы с поклажей, но дикий, безлюдный. Через поле, лес, железнодорожную насыпь, опять лес и окраинные глухие переулки, петлявшие к центру города, к горке с храмом на её макушке, под оградой которого располагался блошиный рынок. Он хорошо знал этот путь, ходил по нему, когда незачем было спешить, слушал птиц, собирал по ходу грибы. И думал о Марии Владимировне… Но сейчас было не до птиц и грибов. План был совсем другой. Грим подхватил поклажу поудобнее и споро двинул через поле к первому лесу.

Блошиный рынок уже оживал. Люди раскладывали прямо на земле, подстелив рогожу, клеенки, странный товар в надежде на свое маленькое торговое счастье. Было здесь много стариков, особенно бабушек. Под сенью храма пенсионеры и другой бедный люд продавали здесь, себе на прокорм, всякую всячину – древние, помутневшие от времени вазочки, рюмки, ретро шарфики своей забытой молодости, мотки медной проволоки, лудильное олово, старые книги, от сентиментальных романов типа «Сердце, пронзенное любовью» до избранного классиков марсизма-ленинизма.

Выйдя из переулка, Грим бросил взгляд на это скорбное торжище. Она была уже на месте, сидела на складном стульчике, отдыхала после прибытия на свою торговлю. Весь свой товар, термос с чаем, пакет с едой на день, необходимые, если прихватит, лекарства и складной стульчик она таскала вслед за собой на маленькой двухколесной тележке, которой пользуются для своей поклажи пенсионеры.

Продавала Мария Владимировна акварели и вышивки собственного изготовления. Долгие годы она работала учительницей рисования в школе, потом вела кружок изобразительного мастерства в местном Доме пионеров. А когда пионерскую альма матер приватизировали, а Марию Владимировну подвергли сокращению штатов ввиду смены профиля учреждения – в Доме пионеров разместился торговый дом – она оформила пенсию, купила пяльцы, разноцветные мулине, рулоны канвы и ватмана, кисти, акварельные краски и начала борьбу за выживание. Мария Владимировна была женщиной начитанной и слегка изобретательной. Посему она сообразила, что потенциальные покупатели ее продукции – завсегдатаи храма, бредущие в него и обратно через блошиный рынок. Это был верующий бедный люд, как правило, жалостливый, по-старчески сентиментальный, легкий на слезу умиления.

Через пару недель вдохновенного творчества Мария Владимировна развернула на блошином рынке свой художественно-торговый стенд и сразу овладела вниманием масс. На людей с вышивок крестом, гладью глазели умилительные, обязательно улыбающиеся котята, щеночки, хулиганистые цыплята и прочее потешное потомство животного мира. У мирян немедленно возникало острое желание разместить такую прелесть у себя в кухоньке или на стене напротив кровати, чтобы радовать старческий глаз.

На вопрос «Почем?» Мария Владимировна скромно отвечала: «Сколько дадите». Давали до ста рублей за одну вышивку и через пару часов стенд опустел. Мария Владимировна наторговала восемьсот рублей, поразившись такому успешному повороту дела. Были у нее и акварельные пейзажи, но их брали хуже, и ко второй ходке на блошиный рынок она их уже не рисовала. Один из непроданных пейзажей она подарила Ивану Петровичу, то есть Гриму. Он тогда растрогался до сердечного волнения. Потому что для Грима милее Марии Владимировны человека на этом свете не было.

Грим возник перед Марией Владимировной внезапно, бухнул свою поклажу у её ног, облегченно выдохнул

– У-уф-ф!

– Ой, Иван Петрович! – тихо вскрикнула Мария Владимировна, схватившись за сердце. – Как вы меня напугали! Прямо как… черт из табакерки!

– Черти черные, а я в белом, – буркнул Грим, растирая затекшую руку, в которой он пёр торбу. При этом он озирался вокруг, но никто не обращал на него внимания, полагая, что это пришел со своим барахлом еще один искатель торговой удачи.

– Ну, хорошо, ангел из табакерки, – пошутила Мария Владимировна. Она уже пришла в себя после внезапного возникновения Грима, и лицо её светилось радостью встречи, к Ивану Петровичу у нее также имелась симпатия. Гриму, однако, было в данную минуту не до сантиментов.

– Встаньте-ка, Мария Владимировна, – велел своей пассии Грим. Мария Владимировна, не ожидая такого обхождения, растерянно встала. Грим убрал из-под нее стульчик, сноровисто подсунул под Марию Владимировну торбу, кинул на нее подушечку. – Садитесь быстренько!

Она покорно села, растерянная и обиженная командами непохожего на себя Ивана Петровича.

– Твёрдо как-то, неудобно…

– Ничего, надо потерпеть, – Грим бестактно оправил юбку Марии Владимировны вокруг торбы, скрывая её. Затем он шустро установил стенд, развесил на нем вышитых котят и щенят, вывалил на колени Марии Владимировне ее термос, пакеты с едой и лекарствами, она только успела придержать свои вещи руками. Освободив ее мешок, он сунул в него целлофановый пакет с валютой, спрятал его за стендом, кинул сверху клеенку, под которой Мария Владимировна спасалась от дождя. Первое дело было сделано, опасная поклажа для постороннего глаза исчезла. Грим опустился на стульчик Марии Владимировны, придвинулся к ней поближе и еще раз вздохнул, переводя дух.

– Ничего, надо потерпеть – повторил он. – Теперь давайте пить чай, как будто мы пришли и просто сидим и пьем чай…

Мария Владимировна наблюдала за нервной суетой Ивана Петровича молча. Также молча налила чай, себе в чашку, ему в крышку-стакан термоса. И тихо спросила:

– Что случилось, Иван Петрович? Беда?

– Как сказать… – уклончиво произнес Грим. – Эта палка о двух концах. Но пока, на данный момент, беда. Тут дело такое… Машенька, – так ласково, проникновенно Грим впервые назвал Марию Владимировну, даже коснулся ладонью её колена. – Это деньги, Маша. Большие деньги!

– Вы их украли? – строго спросила Мария Владимировна. Грим раздражился, поморщился.

– Ну что вы, в самом деле!? Ничего я не крал! Они мне… ну как бы с неба свалились.

Мария Владимировна подняла глаза к небу, затем перевела задумчивый взгляд на Ивана Петровича.

– Это опасно?

– Найдут – убьют, – конкретно ответил Грим. – Но – не найдут. Значит, не убьют. Короче, делаем так, – он решительно пресек пустой женский разговор на тему «ох-ах». – Мне нужен час. Максимум один час. Сидите, пейте чай, торгуйте. Только никуда не уходите, сидите на деньгах! Книжку возьмите, читайте… – Грим сунул ей книгу, осмотрел созданную им диспозицию и остался доволен. Сидит женщина, продает свое рукоделие, почитывает книжку. Рядом сидят, толкутся такие же. Глазу зацепиться не за что. И он споро двинул к центру Города.