Альберт Мифтахутдинов - Очень маленький земной шар

• Название: Очень маленький земной шар
• Автор: Альберт Мифтахутдинов
• Издательство: Современник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1972

Представляем вашему вниманию новый сборник повестей и рассказов «Очень маленький земной шар» писателя Альберта Мифтахутдинова. Герои его произведений живут и работают на Чукотке. Это полярники, летчики, геологи, моряки, охотники, оленеводы. Но где бы они ни трудились, в какие бы жизненные ситуации ни попадали, их объединяет полярный кодекс чести, ответственность за себя и за товарища, за общее дело.

Книга проникнута лиризмом, мягким юмором, доскональным знанием северного быта. Читатель откроет для себя особый мир современника — человека, живущего в полярных широтах, «на краю земли», но в гуще проблем сегодняшнего дня.

---

Почему он не любит ласки? Никто этого не знал.

…Мы пили чай на улице, у костра. Была тихая летняя ночь. Пират дремал у крыльца.

— Ну и как твои эксперименты? — заводил меня Николай.

— Пират!

Пес поднял голову.

— Иди сюда, Пиро! Иди!

Он подошел. Я протянул ему жареную пелядь. Масло сочилось из куска. Пират облизнулся.

— Ну!

Пират отвернулся.

Я положил кусок ему на нос и так держал. Он осторожно раскрыл пасть, взял кусок и отправился есть.

— Ну вот, молодец! — похвалил я его, когда он вернулся на свое место, и протянул руку, чтобы потрепать его по шее. Пират зарычал и хватанул зубами манжет рубашки. Должно быть, он хотел реабилитироваться за измену самому себе, своим принципам, когда он взял еду из рук. Но в том, как схватил зубами манжет, чувствовалась неуверенность. Я понял, что надо жёлезо ковать, пока оно горячо. И я очень заволновался.

— Николай, сейчас… сейчас…

Я снял рубашку (маек мы не носили) и голый по пояс сел рядом с Пиратом и положил ему руку на голову. Он резко повернулся в сторону кисти и застыл. Я гладил ого, говорил ему спокойным голосом разные слова. Потом обнял Пирата. Так мы и сидели, а Николай от удивления чуть не выронил кружку.

В момент собачьей неуверенности я понял, что ему будет неловко кусать открытое беззащитное тело. Это все равно что укусить в лицо. А в лицо собаки не кусают.

С тех пор каждое утро я брал его на руки (тяжелый, черт!), входил с ним в воду, и мы купались.

Я стриг его, расчесывал, научил играться с куском оленьей шкуры, возился с ним, и хоть он был по-прежнему собачьим вожаком, характер его был сломлен.

Но победа меня не радовала. Мне не следовало ее добиваться. Ведь Пират потерял свое лицо, забыв истину, которую чувствовал инстинктивно, — ласка человека ведет в конце концов к нему в кабалу.

Байстрюк и Орлик

Орлик — непритязателен. Ест все, что дают. Я иду на мелководье, там резвятся щуки. Стреляю из карабина в черную узкую тень. Даже если не попаду, оглушенная щука перевернется вверх животом и утонет. Тут я ее и достану.

За пять выстрелов добыл пять метровых щук. Несу одну Орлику. Орлик берет рыбу радостно. Физиономия его светится довольством. Поесть он любит, но никогда не ворчит, если его просят поделиться.

Орлик — черный с белыми пятнами. Одно ухо висит, перекушено в драке. Другое стоит. От этого морда у Орлика простодушно-глуповатая. От этого кажется, будто он всегда доволен жизнью, что бы ни случилось.

Из кустов выходит Байстрюк, молодой черный красивый пес. Байстрюк ложится рядом с Орликом и лапой трогает его рыбу. Орлик откусывает себе еще кусок, а остальное милостиво разрешает отпробывать Байстрюку.

Так не бывает. Собака, даже сытая, не отдаст куска. Она не будет есть, но не отдаст другой собаке. А тут Орлик спокойно делится едой. И если бы только раз. А то ведь очень часто. Наверное, они вместе росли щенками. И их кормили всегда вместе… Но это еще ни о чем не говорит. Возьмите любую семью выросших вместе щенков, и вы увидите, как они будут драться из-за мяса.

— Байстрюка подложили Найде — матери Орлика, — говорит Егор. — Байстрюк моложе, Орлик старше, ненамного, она их вместе воспитала… вот они и дружат.

— А с другими не дружат?

— Нет… с другими не дружат.

— Гм…

— Когда Байстрюк поет, Орлик прибегает…

— Что-о?!

Егор хохочет:

— Неси гитару!

Егор играть не умеет. Он просто перебирает струны, потом лихо ударяет по ним.

Байстрюк срывается с места, подбегает к нам и начинает выть. Воет он по-волчьи — садится, вытягивает голову к небу, закрывает глаза. Иногда вой прерывается каким-то всхлипыванием, горловыми руладами — это значит, Байстрюк доволен музыкой и петь ему нравится.

Музыкальный талант в Байстрюке воспитали за несколько месяцев полярной ночи. Еще щенком он приохотился к гитаре. И всегда крутился у ног человека, играющего на гитаре или крутящего транзистор. Любила собака музыку — вот и все.

Но когда Байстрюк начинал «петь», рядом тут же оказывался Орлик. Орлик, видимо, совсем не понимал занятий своего друга. Он глядел на черного гладкого Байстрюка, а в глазах недоумение, одно ухо висит, второе торчит, выражение лица простодушно-глуповатое. За успехи в концерте мы награждаем Байстрюка здоровой пелядью.

Большой серебряный бок пеляди привлекает внимание собак. Два рыжих пса несутся к Байстрюку. Останется он без концертного гонорара!

Орлик стрелой летит наперерез.

Пелядь уже в зубах у одного из рыжих псов. Орлик хватает его за шею, тот визжит, убегает, поджав хвост. Вдвоем с Байстрюком они одолевают второго пса. Тот тоже убегает.

Байстрюк зализывает рану на ноге. Орлик берет рыбу, относит ее Байстрюку, а сам лежит рядом и сторожит спокойный ужин своего младшего сводного брата. Вот тебе и Орлик!

Я попробовал поднять то ухо, которое у него перекушено и висит беспомощно. Сразу же исчезло простодушно-глуповатое выражение. Вот что значит одна деталь в лице! Совсем как у человека. Не такой-то, оказывается, Орлик и простак. И не дурацкий вид у него. А то, что он похож на деревенского подвыпившего парня в треухе, — может, ему так хочется.

Прощание

Вершины окрестных далеких сопок уже в снегу. Ждет снега и огненно-рыжая тундра. Нам пора сворачиваться, экспедиция закончилась.

Прощальный пир устраиваем на улице, выносим стол. А дома за печкой бочонок браги. В бочонке плавает деревянный ковш с налипшими на нем ягодами голубики. Брага тоже на ягодах. Больше нам отмечать окончание работ нечем: до ближайшего магазина — несколько дней сплава по реке.

Зато закуска обильна. Река все отдала, не скупясь. Тут жареный хариус и соленый конек, печень налима и уха из чира, икра пеляди, вяленый пыжьян, котлеты из щуки, копченый ленок, брюшки, балыки — чего только не приготовишь из рыбы.

Собаки вертятся неподалеку. Трудно покинуть место, где аппетитные запахи сулят сытость.

Сегодня балуем собак. То и дело в кусты, где они лежат, летят куски. То и дело подзываются к столу любимчики и уходят назад с добычей.

Я ухожу прощаться с собаками, играю с ними, устраиваю шуточную потасовку и борьбу с Орликом и Байстрюком, к ним присоединился Лохмач, мы катаемся по траве. Собаки охотно играют.

Вдруг выскакивает Пират, он рычит, он готов расшвырять собак и помочь мне. Но я ласково зову его, он понимает, что это была игра, машет хвостом и ложится на землю.

Я иду к Пирату, обнимаю его за шею и рассказываю ему на ухо, что завтра мы уезжаем, что нам жаль расставаться, что все собаки были хорошими, жаль вот только Глазик не явился на прощальный ужин, уж не случилось ли с ним чего…

Я ухожу в дом и в приливе нежности высыпаю на землю мешок свежей рыбы для наших собак. Но если рыба в куче, они ее не тронут. Они решат, что эта наша добыча и ее надо охранять. Воров среди наших псов нет. Приходится расшвыривать рыбу по траве и кидать в кусты. Собаки потихоньку подбирают ее всю.

Вот и кончилось наше лето.

Утром светит яркое теплое солнце. Берега реки залиты нежной желтизной. Сопки покрыты красным и желтым. А вершины белые, в изморози. С севера идут густые тяжелые облака. Облака полны снегом. Облака несут зиму, а нам надо уходить от зимы.

Мы грузимся.

Усаживаемся на берегу. Поднимаем «посошок». За удачный сплав.

Николай трогает струны. Он грустит. Нам плыть, а ему оставаться.

Подбегает Байстрюк. Устраивается рядом с Николаем и начинает подвывать. Истошно и антимузыкально. И Орлик тут же. Смотрит на товарища укоризненно, свесив одно ухо и наклонив голову.

— Пора!

Мы прыгаем в лодку. Мотор на удивление заводится сразу, чего с ним раньше никогда не бывало. Мы плывем на север, и через три дня будем на берегу Ледовитого, у маленькой посадочной площадки, где нас ждет маленький серебряный самолет.

Собаки бегут по берегу. Собаки провожают нас. Мы уже час в пути, а собаки не отстают, — то одна, то другая выскакивает из кустов и бежит, поглядывая на нашу лодку. Наконец они пропадают. Мы плывем одни. Иногда над нами проносятся птицы, они улетают на юг. Скоро мы тоже полетим на юг, только для этого надо сначала попасть на север.

Лодка гружена тяжело, и плывем мы не спеша. Два раза застревали на перекатах. Вымокли. Ветер. Холодно. Идет мелкий снег.

В густых сиреневых сумерках на галечной косе просматривается длинная тень зверя. Начальник отряда протягивает мне карабин и кивает. Мотор стучит тяжело и тихо. Мы подходим к косе, я выпрыгиваю.

Зверь осторожно подходит.

Боже! Да это же Глазик!

— Глазик! — кричу и бегу к ребятам. — Это Глазик!

Собака бежит за мной.

Значит, он следил за нами и все эти сорок километров бежал, сопровождая, провожая нас.

— Глазик, Глазище, Глазеныш, Глазенап! Глазунья ты этакая!