Елена Войниканис - Право интеллектуальной собственности в цифровую эпоху. Парадигма баланса и гибкости

• Название: Право интеллектуальной собственности в цифровую эпоху. Парадигма баланса и гибкости
• Автор: Елена Войниканис
• Жанр: Юриспруденция
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9516-0680-8

Настоящая книга является первым в российском и зарубежном праве исследованием, посвященным формированию новой парадигмы права интеллектуальной собственности под влиянием экономики информационного общества.

Автором обосновывается тезис о свободном потоке информации как ценности, требующей правовой защиты, а также о двух базовых принципах новой парадигмы – балансе интересов множественных субъектов и гибкости методов регулирования. Вывод о потребности в системном преобразовании права интеллектуальной собственности опирается на результаты анализа обширного фактического материала и тенденций в развитии международной практики регулирования.

Рекомендовано специалистам в праве интеллектуальной собственности, ученым и студентам, а также всем интересующимся проблемами правовых условий развития науки и культуры в цифровую эпоху.

---

История принятия Статута королевы Анны заслуживает не меньшего внимания, чем сам текст закона. Перипетии, связанные с принятием закона, подробно и со знанием дела (на основании архивных документов и публикаций того времени) изложены известным специалистом по английской словесности и истории права интеллектуальной собственности Марком Розом (Mark Rose), о котором мы упоминали выше, в его книге 1993 года «Авторы и собственники: изобретение авторского права». На основных моментах этой увлекательной и почти детективной истории мы бы хотели остановиться подробнее.

Парламентские записи, касающиеся будущего Закона королевы Анны начинаются 12 декабря 1709 года, когда группа лондонских книготорговцев заявила о своем намерении внести законопроект, который бы помог защитить их собственность на книги. В петиции упоминались также и интересы авторов, но действительной и единственной целью было получение от парламента признания и одобрения существующей системы издательских гильдий. Несмотря на усилия отдельных писателей, таких как уже упомянутый Д. Дефо, обеспечить с помощью законопроекта защиту авторских прав, разработанный законопроект защищал именно книготорговцев. Законопроект, названный «Законопроект в целях поощрения образования и обеспечения собственности на экземпляры книг для их законных обладателей»[289] был внесен в палату общин 12 декабря 1710 года членом парламента Великобритании сэром Эдвардом Уортли Монтагу (Edward Wortley Montagu). В преамбуле законопроекта упоминались, в частности, необходимость поощрения образования как обязанность всех «цивилизованных народов» (Civilized Nations) и протест против того, чтобы книги печатать без получения предварительного согласия со стороны авторов как собственников продуктов своей эрудиции и труда. Но для самих разработчиков более важное значение имело определение статуса книготорговцев как лиц, которым авторы на законных основаниях передали свое право и титул[290]. Иными словами, правам авторов в законопроекте отводится важная, но все же второстепенная роль. Закрепляя в новом контексте права книготорговцев законопроект, таким образом, сохраняет преемственность с предшествующим законодательством.

Данную идею замечательно выразил в своей хрестоматийной книге «Авторское право в исторической перспективе» известный американский историк и исследователь авторского права Лиман Рей Паттерсон (Lyman Ray Patterson): «Самое важное, что можно сказать об установленном законом авторском праве, это то, что оно почти наверняка было кодификацией авторского права книгоиздателей… Способ приобретения авторского права, предписанный законом, был сходен со способом, которым осуществлялось приобретение авторского права книгоиздателем посредством регистрации названия книги в реестре книг Stationers’ Company до ее публикации. Более того, защита, предоставляемая законом, была той же самой защитой от пиратства напечатанных произведений, которая предоставлялась авторским правом книгоиздателям. А положения Части II указывают на то, что установленное законом авторское право было предназначено, точно так же как и авторское право книгоиздателей, для поддержания порядка в торговле книгами, как и в любой другой торговле. Право на защиту, предоставленное авторским правом, возникло не из права собственности на копию и не из естественных прав автора»[291]. Но Паттерсон делает и более радикальный вывод о сути наделения авторов исключительным правом: «Акцент на авторе в Статуте королевы Анны, подразумевающий, что установленное законом право принадлежит автору, был, скорее, вопросом формы, чем содержания. Монополии, на которые был нацелен закон, существовали слишком долго, чтобы можно было их атаковать, не имея какого-либо основания для изменений. Самым логичным и естественным основанием был автор. Хотя автору никогда до этого не принадлежало право на копирование (copyright), его интерес всегда был средством, которое использовали книготорговцы в своих целях. Их аргументация, по существу, сводилась к тому, что без порядка в торговле, который обеспечивает право на копирование (copyright), издатели не будут публиковать книги, а значит, не будут платить авторам за их манускрипты. Разработчики Статута королевы Анны воспользовались данной аргументацией, а автор был использован, прежде всего, как оружие против монополии»[292].

Стоит упомянуть также опубликованное лондонскими книготорговцами вскоре после внесения законопроекта «Почтительное обращение книготорговцев к почтенной Палате Общин по поводу Законопроекта в целях поощрения образования»[293], в котором высказывается просьба принять закон как можно скорее, так как он лишь подтверждает то, что пользовалось защитой по общему праву более 150 лет. По мнению М. Роза, книготорговцы намекали на Хартию об образовании Stationers’ Company 1557 года, а значит, полагали, что законопроект закрепляет именно их собственность, а не права авторов в соответствии с общим правом. Единственное, но крайне важное нововведение законопроекта заключалось во введении ограничения срока действия авторского права 14 годами. Неудивительно, что за первым Обращением последовали еще два, в которых книготорговцы доказывали, что собственность на экземпляры произведений аналогична собственности на дома или земельные владения, и что они полны желания завещать эту собственность своим детям[294]. В результате, в числе поправок, предложенных палатой лордов и одобренных палатой общин, появилось положение, согласно которому после истечения 14-летнего срока право «на печать или распоряжение копиями» вновь возвращалось автору, если он был еще жив, на второй срок в 14 лет. После многочисленных дебатов и с учетом поправок в апреле 1710 года закон был принят и вступил в силу.

Прошло более ста лет с момента принятия Статута королевы Анны, прежде чем срок охраны был продлен. Новым законом об авторском праве 1814 года срок охраны произведений был увеличен до 28 лет или на период жизни автора, если срок его жизни оказывался длиннее. Но так же как история Статута королевы Анны началась задолго до его принятия (с момента учреждения монополии Stationers Company), она не завершилась и после принятия закона. В последующее столетие в многочисленных дебатах выкристаллизовывалось то, что Бентли и Шерман назвали «ментальностью нетелесной собственности» (the mentality of intangible property)[295]. Поскольку предметом нашего исследования является не история, а современность, мы не будем останавливаться на дискуссиях тех лет. И все же один эпизод заслуживает особого упоминания.

Для всех книг, изданных до принятия закона, Статут королевы Анны устанавливал срок охраны в 21 год, который начинал течь с даты принятия закона, т. е. с 10 апреля 1710 года. Таким образом, на произведения Шекспира, Мильтона и многих других знаменитых авторов срок охраны истек в 1731 году. Судебные разбирательства между конкурирующими книготорговцами, вопреки казалось бы однозначной логике закона, в большинстве случаев завершались в пользу лондонских книготорговцев, членов Stationers Company[296]. Однако, стремясь укрепить свое положение и полностью устранить правовую неопределенность путем продления срока действия авторского права, лондонские книготорговцы организовали в 1735 году настоящую кампанию по лоббированию.

В марте 1735 года они направили в парламент прошение о необходимости законопроекта, который бы обеспечил большую эффективность закона 1710 года, в частности, посредством установления единого срока охраны в 21 год. С «высоты» сегодняшнего дня с его изощренными идеологическими играми вокруг вопросов защиты интеллектуальной собственности особый интерес представляет тактический опыт лондонских книготорговцев.

Если при обсуждении Статута королевы Анны книготорговцы более или менее открыто отстаивали собственные права, то теперь они заявляли, что являются лишь представителями авторов и их главной задачей является защита литературной собственности авторов. Поскольку петиция должна была рассматриваться на слушаниях, книготорговцы обеспечили выступления на слушаниях представителей от авторов: составитель латинско-английского словаря засвидетельствовал, что его работа заняла двадцать лет, а автор научной книги о Филоне Александрийском заявил, что потратил на материалы для книги около 400 фунтов. Помимо устных заявлений, появилась также серия публикаций в периодических изданиях, включая перепечатку удачных статей прошлых лет. В конце марта, когда необходимая почва была подготовлена, законопроект, вносящий поправки в Статут королевы Анны, был внесен в палату общин. Вскоре к дверям палаты общин было доставлено анонимное «Письмо члену Парламента». В письме, которое, очевидно, исходило от конкурентов лондонских книготорговцев, утверждалось, что принятие законопроекта станет препятствием для развития образования и приведет к росту цен на книги, тогда как сроки, установленные действующим законом, в полной мере отвечают интересам авторов. В ответном послании «Письмо автора члену Парламента», также анонимном, но, вероятнее всего, инициированном лондонскими книготорговцами, ставился вопрос о том, как может тот, кто написал предыдущее письмо, считать себя другом авторов, если он отрицает их собственность на собственный труд. В письме также содержалась аргументация, обосновывающая исключительный, абсолютный характер литературной собственности и, в частности, ее приоритет над земельной собственностью, поскольку последняя возникает тогда, когда землю возделывают или впервые открывают, а автор именно создает свое произведение[297]. Лоббирование законопроекта оказалось успешным только отчасти – законопроект был принят палатой общин, но его отклонила палата лордов. В приведенной истории нас интересовал не результат, а идеология и тактика, однако возможны и более серьезные выводы, которые приводит М. Роз: «Оба нарратива являются диаметрально противоположными, но у них есть и нечто общее: оба ставят автора в центр истории как протагониста нарратива литературной собственности… И если бы даже не было принято никакого законопроекта, произошла важная эволюция, когда средоточие вопроса о литературной собственности переместилось с книгопродавцев к автору. Мы также должны отметить, что переместив проблему литературной собственности в плоскость авторских прав, книготорговцы воспользовались дискурсом, совмещающим авторство и собственность»[298]. Добавим от себя, что, хотя новая редакция Статута королевы Анны не была принята, история дебатов остается весьма поучительной. Она не только воспроизводит основные аргументы последующих дискуссий, но также очень напоминает ту ситуацию, в которой мы оказались сегодня.