Наоми Кляйн - Доктрина шока. Становление капитализма катастроф

• Название: Доктрина шока. Становление капитализма катастроф
• Автор: Наоми Кляйн
• Жанр: Публицистика

«Доктрина шока» — новая книга Наоми Кляйн, жестокая правда о современном мировом порядке, история о том, как американская «свободная рыночная экономика» покоряет мир. Каждая катастрофа глобального масштаба завершается сегодня новым триумфом частного капитала. Эти события — примеры новой стратегии завоевания мира, которую Наоми Кляйн называет «доктриной шока»: использование замешательства народов и государств, возникающие в результате массовых общественных потрясений — войн, террористических атак, природных катаклизмов, — для проведения экономических реформ, известных как «шоковая терапия». «Доктрина шока» разрушает миф о том, что глобальная рыночная экономика торжествует по всему миру и принимается странами на основе свободного волеизъявления их народов.

---

В это время Тэтчер за океаном пыталась проводить английскую версию программы Фридмана, восхваляя так называемое «общество собственников». Ее мероприятия были направлены на государственное жилье — микрорайоны, застроенные муниципальными домами, — против чего Тэтчер возражала на основе своих убеждений, что государство не должно быть игроком на поле рынка жилья. В муниципальных домах проживали люди, которые не голосуют за тори, потому что это не соответствует их экономическим интересам; Тэтчер верила, что, если их сделать участниками рынка, они начнут идентифицировать свои интересы с интересами богатых людей, противников перераспределения. Имея это в виду, она предложила обитателям государственных домов весомые стимулы покупки своих квартир по низкой цене. Те, кто смог это сделать, становились собственниками, те же, кто этого не смог, вынуждены были платить за жилье почти в два раза больше. Это была стратегия «разделяй и властвуй» — и она принесла успех: наниматели жилья продолжали сопротивляться Тэтчер, на улицах больших городов Британии стало намного больше бездомных, но опросы показали, что более половины новых собственников изменили свои политические пристрастия в пользу тори [405].

И хотя распродажа государственной собственности давала надежду проведения радикально правой экономической программы, Тэтчер все еще опасалась поражения на выборах после первого срока. В 1979 году она использовала лозунг: «Лейборизм не работает», но к 1982 году количество безработных под ее управлением удвоилось, равно как и скорость инфляции [406]. Она вступила в сражение с одним из самых мощных профсоюзов — с шахтерами — и проиграла. За три года рейтинг Тэтчер снизился до 25 процентов — ниже, чем самые скромные показатели рейтинга Джорджа Буша младшего или любые показатели британских премьер министров со дней использования опросов. Поддержка ее правительства в целом упала до 18 процентов [407]. Поскольку приближались всеобщие выборы, тэтчеризму угрожал преждевременный и бесславный конец задолго до того, как тори удастся достичь своих амбициозных целей массовой приватизации и ликвидации рабочих профсоюзов. Именно в этот сложный момент Тэтчер написала письмо Хайеку, где вежливо сообщала своему наставнику, что трансформацию британской экономики в чилийском стиле произвести «невозможно».

Неудачный первый срок правления Тэтчер, казалось, подтверждал уроки президентства Никсона: радикальная и крайне доходная программа чикагской школы не приживается в рамках демократической системы. Становилось ясно, что успешное применение экономической шоковой терапии требовало для поддержки иных форм шока — будь то военный переворот или камеры пыток в условиях репрессивного режима.

Эта перспектива особенно расстраивала Уолл стрит, потому что в начале 80‑х авторитарные режимы начали распадаться по всему миру: Иран, Никарагуа, Эквадор, Перу, Боливия и многие другие страны должны были поддаться процессу, который консервативный политолог Сэмюэль Хангтингтон назвал «третьей волной» демократии [408]. И эти тенденции были тревожными: что помешает появиться новому Альенде, который получит голоса избирателей и поддержку своей популистской политики?

В 1979 году Вашингтон наблюдал за развитием такого сценария в Иране и Никарагуа. В Иране шах, поддерживаемый США, был свергнут союзом левых и исламистов. В новостях постоянно упоминались заложники и аятоллы, озабоченность Вашингтона вызывала соответствующая экономическая программа. Исламский режим, еще не ставший окончательно авторитарным, национализировал банки и затем намеревался приступить к программе перераспределения земли. Он также начал жестко контролировать импорт и экспорт, повернув вспять политику свободной торговли при шахе [409]. А пять месяцев спустя в Никарагуа, где при поддержке США правил диктатор Анастасио Сомоса Дебайле, произошло восстание, в результате которого власть захватило левое правительство сандинистов. Они начали контролировать импорт и, подобно иранцам, национализировали банки.

Это делало воплощение мечты о глобальном свободном рынке менее вероятным. К началу 1980‑х сторонникам Фридмана казалось, что их революция, от начала которой еще не прошло и 10 лет, может погибнуть под волной популизма.

Спасительная война

Через шесть недель после того, как Тэтчер написала известное письмо Хайеку, случилось событие, которое изменило ее мысли и сказалось на судьбе крестового похода корпоративизма: 2 апреля 1982 года Аргентина вторглась на Фолклендские острова — заповедник британского колониального владычества. Фолклендская (или, для аргентинцев, Мальвинская) война осталась в памяти историков как жестокое, но малозначительное сражение. В те времена Фолклендские острова не имели стратегического значения. Эта кучка островов у аргентинского побережья находилась в нескольких тысячах километров от Британии, так что их охрана и содержание были весьма дорогостоящим занятием. Аргентине они тоже были не слишком нужны, однако британский форпост в ее водах воспринимался как вызов национальной гордости. Легендарный аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес насмешливо назвал споры об этой территории «дракой двух лысых из–за расчески»[410].

С военной точки зрения боевые действия, продолжавшиеся 11 недель, практически лишены исторического значения. Но они имели огромное значение для проекта свободного рынка: именно Фолклендская война была для Тэтчер тем политическим прикрытием, которое позволило ей впервые в истории приступить к программе радикальных капиталистических преобразований в западной стране либеральной демократии.

Обе стороны конфликта имели свои выгоды от этой войны. В 1982 году экономика Аргентины рушилась под давлением долгов и коррупции, и правозащитники умело использовали этот момент. Новое правительство хунты под руководством генерала Леопольдо Гальтиери, которое продолжало подавлять демократию, решило, что народный гнев может стать взрывом антиимпериалистических чувств, направленных на Британию, не желавшую отдавать острова. И вскоре бело голубые аргентинские флаги были водружены на скалах посреди океана, и страна бодро начала готовиться к дальнейшим событиям.

В известии, что Аргентина установила суверенитет над Фолклендами, Тэтчер увидела последний шанс изменить свою политическую судьбу и немедленно прониклась боевым духом Черчилля. До этого она лишь выражала сожаление, что Фолклендские острова являются тяжелым бременем для государственной казны. Были уменьшены средства на содержание островов и объявлено о резком сокращении флота, включая военные корабли, патрулирующие архипелаг, — аргентинские генералы поняли это как выражение готовности Британии отказаться от этой территории. (Один из биографов Тэтчер писал, что ее политика относительно островов «фактически приглашала Аргентину к вторжению»[411].) В процессе подготовки войны критики различных политических убеждений обвиняли Тэтчер в том, что она использует армию для собственных политических целей. Член парламента от лейбористской партии Тони Бенн сказал: «Все больше и больше похоже на то, что под угрозой стоит репутация миссис Тэтчер, а вовсе не Фолклендские острова», а консервативная газета Financial Times в то же время отмечала: «Достойно сожаления, что этот вопрос быстро превращается в вопрос о политических направлениях внутри самой Великобритании и это уже не имеет никакого отношения к реальности. Тут замешана не только гордость правительства Аргентины. Это вопрос о положении, а возможно, даже о выживании консервативного правительства Великобритании»[412].

Но несмотря на весь здравомыслящий цинизм, как только войска приготовились к бою, по стране пронеслась волна, по словам одной из резолюций лейбористской партии, «ура патриотического милитаристского умонастроения», в которой Фолклендские острова воспринимались как последняя вспышка славы умирающей империи [413]. Тэтчер прославляла «фолклендский дух», охвативший народ; на практике это означало, что толпа перестала скандировать «Сучку — в канаву!», а майки с надписью «Хунта, заткнись!» быстро расходились [414]. Ни Лондон, ни Буэнос Айрес не предприняли серьезных попыток избежать столкновения. Тэтчер отмахнулась от ООН точно так же, как это сделали Буш и Блэр при подготовке войны в Ираке, не заинтересованные в применении санкций или переговорах. Обе стороны хотели только одного — славной победы.

Тэтчер сражалась за свое политическое будущее — и добилась успеха. После победы в Фолклендской войне, которая унесла жизни 225 британских солдат и 655 аргентинцев, премьер министра прославляли как героя войны, а ее кличка «железная леди» стала звучать как похвала [415]. Изменились данные опросов. Личный рейтинг Тэтчер за время войны вырос более чем вдвое, с 25 до 59 процентов, что гарантировало ей победу на выборах в следующем году [416].